Гомицидомания

— Воды пить больше надо, — усмехнулся я. — А то так и от тромба умереть можно. Но теперь-то не так страшно, да, дружище? — Один пинок, и труп упал на пол, веером забрызгав по сторонам кровью.

Я взял кружку с колой, которую пил ныне усопший, и вылил на системный блок, подключенный к пилоту с кучей розеток. Компьютер задымился и выключился, погасли мониторы, следящие за домом терпимости. Я достал из портмоне убитого деньги — немного, хватило бы только на дюжину пончиков и литровую колу — и снова заржал. Не знаю, мне не было смешно, но эмоция самовольно рвалась показаться.

Перед тем, как отобрать у шлюхи все ее богатства и облить помещение чем-то горючим, я хотел поиметь ее. Потому схватил и затащил в каморку. Ее длинные светлые волосы размазали кровь по полу в какой-то совершенно потрясающий узор, спина и ягодицы обмазались красным. Я достал все купюры высокого и не очень номинала и кинул в сторону, чтобы не испачкать их кровью, и сорвал с тела шорты.

Член уже давно отвердел и поднялся, в серых джоггерах ему было тесно и жарко. Я выпустил его наружу, приспустив резинку брюк, и ударил путану по лицу. Я хотел, чтобы она кричала, сегодняшнее настроение требовало чужих страданий, вопящих громко и льющихся вокруг, как кровь из бедренной артерии. Хотел иметь живое тело — от мертвых я устал.

Она пришла в себя и сразу закричала, и тогда я закрыл ей рот. Плюнул на пальцы и, не церемонясь, смочил ее бритую вагину. Она уже труп, если смотреть в масштабе, так что к чему прелюдии? Она думала, что изнасилование и есть самое страшное, что может произойти с ней этой ночью. Дура.

Я не хотел ее целовать, для меня это проявление чего-то нежного, любовного, того, что происходило между связанными крепкими узами людьми, почти божественное и таинственное для меня. Но я приблизился, чтобы поцеловать эту будущую стерву*. Удивительно, но она ответила, скользнув губами по моей нижней.

Прониклась симпатией? Хотела обмануть видом влюбившейся? Не видела ещё трупа того хряка? Так или иначе, она активно целовала мои губы. Но я ждал ее стеснительного языка, и, когда он показался, мои зубы с приятным хрустом откусили половину органа ее речи. Так, будто откусил твёрдый маринованный гриб.

Она завопила мне в рот, и только тогда заметила, что руки ее в свернувшейся крови, будто она погрузила их в густое красное повидло. Я вставил в неё член и толкнул в сухое влагалище, довольно грубо, что ей причинило боль. Видимо, что-то внутри порвалось из-за недостатка смазки.

Она пыталась выплюнуть кровь из двух синих вен под языком, но та активно текла в горло и мешала вдохнуть. Стоило подержать ее на спине, и она захлебнулась бы. Какой кошмар, — умереть от откушенного языка. Я пожевал его недолго и выплюнул: в сыроедение подаваться не хотел. Пока.

Мне нравилось ее лицо. Не внешность, а страх за свою жизнь, никому не нужную в итоге, метания глаз в поиске помощи. Но как слаб человек, когда нет возможности говорить.

Я вбивал ее тело в пол, член утыкался в матку и стремился вытолкнуть ее дальше. Частые шлепки наших тел и ее качающаяся грудь с розовыми ареолами; пахло сексом.

Стало скучно и тихо, и тогда мне показалось стоящим вырвать штанги из ее крупных, высоких сосков. Это оказалось тяжело. Филигранная работа, требующая точности и концентрации: проблематично было ухватиться за маленькие шарики и вырвать перекладину вместе с плотью. Но я справился дважды, на что она вопила и вопила. Пыталась укусить меня за пальцы, тогда я выбил ей зубы. Потрясающее зрелище: когда-то красивая, но теперь с порванной вагиной, без сосков и пустыми дёснами.

Я кончил, и именно до и для этого фееричного момента жила эта девочка. Вся ее жизнь только чтобы я брызнул спермой. Вот он, путь шлюхи. Но не каждой. Какие-то будут счастливы, что на них не позарился я.

От невозможности убить всех я злился и впадал в «истерию». В мире один миллиард и триста миллионов людей*; я знал, что не мог уничтожить всех. И оттого чувствовал отчаяние. Эту шлюху я использовал как подушку для иголок, истыкав ножом. Пока она была жива я резал ей анус и кровоточащее влагалище, попал в кость и перерубил надвое клитор. Я хотел прорезать ей единое отверстие для одновременного мочеиспускания и дефекации, без просака.

Она отключилась от болевого шока, и тогда я пошёл искать бензин или масло в стеллажах. Ничего такого не обнаружилось, и потому я решил устроить пожар через проводку и электричество. Облил колой торчащие провода и розетки — закоротило. Начало дымить, а скоро показался и огонь, пожравший первым труп хряка. Он пах удивительно вкусно. А путану с изрезанными задницей и вагиной я ботинком подтолкнул к пламени, чтобы загорелись волосы и сплавились глаза. На случай, если выживет, пришлось отрезать ей кисти. И стопы: где-то слышал, что некоторые умудрялись ими писать и рисовать. Ни написать, ни сказать она обо мне более не сумеет.

Я забрал за хорошую работу деньги и ушёл, смешавшись с толпой. По дороге домой насчитал около пятиста долларов*. Улов меня устроил, я обрадовался. Обратно к Миле добрался на такси, никого не убив, лишь вырубив и забрав наличность недалеко от вывески «Ремонт часов» Ричарда Кинга. Водителя кинул в канаву, наполненную водой, так что умер он сам.

От запачканных брюк пришлось избавиться: я сжёг их за жилым домом и к Миле вернулся в трусах. Повесил куртку на крючок в прихожей, снял берцы и худи, чтобы после залезть под нагретое Милой одеяло и обнять ее со спины.

Во сне она дергалась, царапалась и сжималась телом в дугу, а я старался крепче держать ее. Но когда она начала грызть себе запястье, и я почувствовал кровь на своих пальцах, пришлось посадить ее посреди постели и тряхнуть. Она открыла глаза и затравленно оглянулась по сторонам, хватаясь за меня, как за единственное спасение; как за камень, когда течение реки старалось утопить. В темноте, при стуке капель об окно, я заметил кровь на ее губах и щеках.

— Ян… Э-это ты? — тихо спросила она, водя ледяными ладонями по моим скулам. По коже скатилась капля крови: Мила прогрызла очень глубоко.

— Зачем ты это делаешь? — шепотом выругался я. Пришлось подняться и схватить первую попавшуюся тряпку, более или менее подходящую на роль бинта. — Дай руку. — Я туго обвязал рану и взглянул на неё.

— Не знаю. — Она шмыгнула носом, видимо, ещё и плакала. Невинно вытерла слезу, изучая повязку круглыми глазами.

Кровь на губах. Блестела. Я поцеловал ее. Избитую жизнью, маленькую, незащищенную.

* Двести тысяч долларов ~8 миллионов рублей, полмиллиона долларов ~21 миллион рублей на 2011 год.

* Телевизор

* Персонаж из фильмов «Пила», человек, устраивающий головоломки, часто — смертельные.

* В данном контексте имеется в виду значение слова «стерва» как «дохлятина».

* Население по данным за 2012 год.

* Около ~60.000 рублей.

Глава 12. Урод

Мам, пап, не ругайтесь!

Пошла вон отсюда!

Глава двенадцатая.

— ДАМЬЯН—

Я так и не сумел уснуть — проклятая бессонница заставляла каждый раз открывать глаза и смотреть в потолок, пока Мила сопела мне в щеку. Она спала со мной в одной лишь футболке, закинув обнажённую ногу на живот. У неё и правда руки и ноги были ледяные даже когда жарко. Я пытался их согреть, но тщетно.

Когда по ту сторону окна запели птицы, я встал и оделся. Зайдя в кухню, достал ванильные сигариллы и открыл окно, чтобы покурить. Почему все покупали это ароматизированное дерьмо? Хочу обычный табак без ванили и прочего навоза с щепками. Не докурил — выбросил в окно.

В ванной я подумал, что не лишним было бы смыть с себя грязь. Уже намылив тело гелем, я почему-то устал и осел на пол душевой кабины, на спину пролилась холодная вода, как ручьи по скалам. Не помню, о чём я тогда думал, но тело явно держалось на последних процентах заряда. Сколько дней я не спал? Четыре? Кажется, я тогда отключился на неизвестное количество времени.

Очнулся в том же жалком положении: сжавшимся в комок, как бедный ребёнок, закрывающийся от мира вокруг. Холодно, по спине бороздила неуловимая когорта мурашек, совсем, как ток. Наверное, такое состояние души и разума зовут «мне плохо»? Я жил с этим от рождения, уже мутировавший, приспособившийся, закалённый — так, что не замечал.