Охота за тенью

Какая к лешему, еда?

То, что он сказал, меня раздавило. Сидя здесь, на холодных камнях я впервые чётко осознаю, что проживя столько лет без отца, нашла его в лице Маркуса. А ведь ненавидела его когда-то за непрестанные, по моему мнению, издевательства.

Наставник и вёл себя соответствующе: терпел мою лень и характер, перебарывал упрямство, воспитывая стойкость и твёрдость духа. И не слушая нытья и жалоб, делал из меня лучшую версию меня самой, обучая всему, что знал сам. И если отбросить жёсткость обучения, которая была необходимой мерой, этот человек искренне заботился обо мне.

Именно ему я жаловалась на трудности, его доставала с расспросами о том, чего не понимала. И его одобрения ждала, когда добивалась успеха. Именно наставника я хотела впечатлить, когда на обучении самонадеянно открыла клетку, желая доказать, что могу обходиться не только магией, но и обороняться оружием, как он сам.

Огребла потом, конечно, знатно, но запомнила вовсе не это. Выпущенных зубарей Маркус едва уложил, догнав последнего уже в коридоре, а всю вину взял на себя. Так и говорил: не проверил, достаточно ли плотно задвинул засов.

Мне всегда было на кого положиться. Всегда есть тот, кто прикроет спину и кому не страшно открыть душу. Даже после смерти Дариса я не чувствовала себя одинокой.

Когда меня впервые записали под его фамильным именем, я даже не обратила внимания, а потом думала, что это было лишь необходимой мерой. Ведь я была из другой страны, а это помогло бы избежать лишних расспросов… Но он по факту, меня усыновил. По всем правилам принял в семью.

А сейчас вот, эта клятва. Взять и убить, его? Своими руками? Нет. Я никогда не смогу.

Я складываю пальцы рук в неполный замочек, оставляя указательные пальцы сложенными в треугольник. Детские суеверия, старые приметы. Так я когда-то отгоняла беду.

Прикрываю глаза и скороговоркой повторяю трижды:

-Пусть этого никогда не случится, пусть моя клятва не свершится. Пусть этого никогда не случится…

Темнота. Тишина…

Если б я ощущала тело, то свернулась бы клубочком, закрыла уши руками. Но это слабость и нужно от неё избавляться.

Дальше. Я должна вспомнить, что было дальше…

…Вызов настигает меня на дороге. Я как раз наслаждаюсь редкими минутами покоя, расслабленно откинувшись в седле, и смакую орешки, щурясь на тающий снег. С веток срываются капли, искрясь под солнцем как стеклянные бусины. Кое-где робко поднимаются первые подснежники на тонких ножках. Наконец-то оттепель. Можно стянуть шапку и греться под солнцем, воображая, что совсем скоро лето.

На запястье под курткой что-то быстро пульсирует. То разогреется, то леденеет. Закатываю рукав и с недоумением смотрю на браслет из кожаных ремешков с набранными на него бусинами-амулетами. Работает одна, тёмно-красная.

Это неприятная неожиданность.

Вызов - это значит, кто-то из охотников окропил кровью свой красный амулет, и зов о помощи разлетелся во все стороны, найдя ближайшего соратника. Меня.

Такой зов используется очень редко. В отличие от зелёного, который означает сбор для совместного дела, красный задействуется в крайнем случае. Тот, кто позвал меня, не просто нуждается в подмоге. Он уже попал в беду. Может, сейчас мёртв.

Я минуту раздумываю, позвать ли мне тоже, если один охотник не справился. Но не делаю этого. Если рядом есть ещё кто, он и так услышал зов. А если на сотни вёрст больше ни одного охотника, то ждать помощи придётся долго. У зовущего может не быть столько времени.

Снимаю бусину, зажимаю в ладони и прикрываю глаза. Представляю сплошную темноту, в которой нахожусь. Где-то в ней есть огонёк, к которому тянется моя бусина. В какой ты стороне?

Для этого не нужно магических способностей - амулет всё делает сам. Перед глазами на северо-западе загорается тот самый огонёк. Там находится амулет соратника. Надеюсь, сам он тоже там…

Я надеюсь успеть и гоню без передышки, изредка слезаю и бегу рядом, давая лошади хоть какой-то отдых. Я не собираюсь задерживаться.

Но по пути приходится миновать деревню, где меня замечают и сбегаются к центральной улице, умоляя очистить кладбище от трупоедов-зубарей. Тех за зиму развелось гораздо больше, чем когда-либо раньше.

Я растерянно оглядываюсь в седле, среди волнующегося людского моря. Со всех сторон только и слышится наперебой рассказ о местных бедах.

…Когда земля оттаяла, все свежие могилы разрыли, сожрали тела и растаскали кости по округе. А по ночам падальщики рыскают по крайним улицам и уже утащили пару собак. Взрослые прячут детей, по ночам боятся выходить даже в сени…

Не знаю, что делать, только лихорадочно раздумываю. На этот счёт постулаты ничего не говорят, действовать следует по ситуации. Но решать самой, кому помощь нужнее, оказалось труднее, чем я думала.

-Да помогите же, пожалуйста! – Не выдерживает женщина в чёрном траурном платке, и мне становится стыдно. Надо было проезжать мимо, а раз завернула, так теперь и расхлёбывать. Ладно. Все равно пришлось бы остановиться на ночь и поспать, иначе из меня выйдет плохой помощник. Зубари лёгкая добыча, много времени не займут. А наутро, чуть рассветёт, я буду далеко отсюда.

Но судьба не хотела, чтоб я успела на помощь. Может, мне следовало раньше об этом догадаться, когда я пару раз едва не подвернула ногу, или когда Сива то и дело спотыкалась на ровном месте. Я списала это на усталость, и может, так и было, но стоило насторожиться. Беда редко приходит одна.

Кладбище удаётся очистить. Трупоедам не хватало еды, за зиму они отощали, а сейчас не успели набрать силу. Так что я отделываюсь порванным рукавом на локте: зубы порвали верхний слой, достав до металлических пластин, вшитых в подкладку. То есть, отделалась бы, если бы один из них, недостаточно добитый, не ухитрился вцепиться мне в ногу и прокусить штаны.

Яд попал в кровь, и на этом память обрывается.

Я прихожу в себя хмурым вечером и женщина, что сидит у кровати, пытается скрыть правду. Но несмотря на слабость, я могу казаться злой, сильной и смотреть очень пристально. Она признаётся, что сейчас подходит к концу четвёртый день.

Оказывается, меня вовремя подобрали и отнесли к знахарке. Там я и лежала в бреду и лихорадке. Зелья и иммунитет перебороли болезнь, но на это ушло много сил.

Встать удаётся с трудом. Но я сама перевязываю ногу, напоследок напившись заживляющего, и несмотря на увещевания хозяев, отправляюсь в ночь.

Всё, что я понимаю, несмотря на спешку, несмотря на то, что до огонька остались считанные часы – что я безнадёжно опоздала.

…Место, куда привёл зов, можно найти и без его помощи. Все окрестные деревни уже месяц живут на осадном положении, по ночам не выпуская за порог даже кошку. А уж за забор немногие отваживаются ходить и днём. Хотя разновидности нечисти и нежити в народе сильно упрощены, а в деревнях её и вовсе равняют под одну грёбенку, деля только на «упырей» «волколаков» и «погань с зубами» - местную беду мне чётко определяют, как вурдалаков. Очевидно, нечисть успела так примелькаться, что все знают её характерные повадки.

То, что особняк на холме уже «съел» одного охотника, от меня сначала пытаются скрыть. Староста рассыпается в благодарностях, обещает щедрую оплату, приют и угощение высшего уровня. Но мне неинтересно ждать, пока он запутается в собственных показаниях, так что я перехожу к делу: