Картвелеби. Книга вторая

– Я не могу, Тина, – прошептал муж, и его снова накрыл плач. – У меня не осталось сил даже злиться на тебя!

– Ты должен, – доверительно произнесла жена. – Облегчи душу. Выговорись!..

Они не разговаривали какое-то время, пока он собирался с мыслями. Она смотрела на него, и её плечи еле заметно содрогались от рыданий. Наконец, он заговорил:

– До встречи с тобой я… был никем. Это ты подарила мне семью, друзей, одела в дорогой сюртук вместо косоворотки. – Игорь усмехнулся сквозь слёзы и ироничным взглядом оглядел своё одеяние, – сделала частью светских приёмов. Я был так благодарен тебе! Я всей душой вас полюбил!.. Вас всех… до единого.

Тина не двигалась и даже не моргала. Лишь лёгкая дрожь по всему телу и прерывистое дыхание ещё выдавали в ней жизнь.

– Но прежде всего… я любил тебя, – воскликнул он с щемящей ностальгией. – Я смотрел на тебя как на божество. В моих глазах ты была принцессой из сказки: голубые глаза, светлые волосы, любовь к музыке… мои родители—театралы научили меня ценить хорошую музыку, и моё сердце до сих пор бьется сильнее, когда я вспоминаю те дни.

– Игорь, – позвала она без сил, но тотчас осеклась.

– Ты казалась мне такой хрупкой и… несчастной, – промолвил супруг, надрывисто смеясь. – Но я думал: ничего! Уж любви к жизни я-то её научу. Ведь это всё, что у меня есть. Несмотря ни на что, в те времена я был счастлив, Тина.

Заметное ударение, которое он сделал на самом важном слове, не ускользнуло от неё. Слизав с губ слёзы, она нервно протерла глаза.

– Но я и представить себе не мог, как ошибался. – Голос Игоря заметно упал. Он немного отстранился и выпустил руку жены из своей. – С тех пор, как мы поженились… все эти годы ты ломала меня, а я этого не замечал. Я должен был поменять твой мир к лучшему, но вместо этого… ты изменила мой.

Тина вздрогнула, словно её одновременно пронзили сотни ножей. С каждой минутой её вина увеличивалась – каких дел она ещё наворотила? – и она с опаской ждала окончания.

– Ты паразитировала на мне, – безжалостно заключил мужчина, – а я давал тебе всю любовь, на какую только был способен. Но тебе всегда было мало! Я любил тебя просто так, а ты хотела, чтобы я постоянно напоминал тебе об этом. Ты как будто… подпитывалась этим.

– Игорь, я всегда это знала. Знала, что ты любишь меня!..

– Знала, тогда почему мучила меня? Мне казалось, что твоя неуверенность скоро пройдёт, и я тратил на это все силы. Я думал, что у меня получится переубедить тебя, но в итоге я… просто устал бороться с тобой. Ты добилась своего – ты меня сломала!

Игорь вновь поднялся на ноги, запустил руки в волосы и отошёл к окну. Прежде чем она успела бы ответить, он добавил:

– Я был счастлив, хоть и беден, как церковная мышь, а сейчас я… не знаю, что делать со своей жизнью. Я не князь, понимаешь? Ни я, ни наша дочь никогда не будут среди вас своими, но к прошлой жизни я тоже не вернусь. Ах, Тина! Лучше бы… лучше бы я никогда тебя не встречал.

Настолько спокойный тон его речей казался оглушительным. Игорь не кричал и не ругался, но брать сказанного назад не собирался. Неожиданно Тина подняла на мужа взор и безжизненно сказала:

– Мы могли бы быть так счастливы. – Его образ расплывался перед глазами от слёз. – Если бы только…

– Если бы не ты. – Он закончил за неё фразу и, не дождавшись ответа, вышел вон из спальни.

Это был последний разговор супругов наедине, и пятнадцатого июля тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года, – в тот день, когда скончалась его жена, – Игорь думал лишь об одном: несмотря на все обиды, он всё ещё её любил.

Это случилось раньше, чем предсказывал Левон Ашотович. Судьбоносная беседа с мужем лишила Тину последней искры жизни, и оставшиеся недели она провела как в тумане, не откликаясь на зов и не разговаривая. Сёстры кормили её с ложки, но она отказывалась принимать пищу и пить воду. Через месяц после дня своего рождения госпожа Ривкина не распахнула утром глаз. Суеты в доме не было: даже старый князь к началу второго месяца признал неизбежное. В ту минуту, когда врач заключил, что сердце его дочери больше не билось, Георгий рухнул на стул без сил и, незаметно хватаясь за сердце, устало прикрыл глаза.

Похороны и поминки прошли почти без приглашённых и ещё более скромно, чем у Вано. Даже дядя Бадри и Екатерина Шакроевна не смогли приехать из Тифлиса, потому что жена Николоза только что разрешилась от бремени и вместе с новорождённым младенцем требовала всего их внимания. Маленькая Ирина, чьей жизни уже ничего не угрожало, ворочалась на руках у Нино, пока Саломея обхаживала отца. Перешептывания о родовом проклятье за их спинами только участились. Лето, дескать, не лучшее время для Джавашвили!.. Тина умерла всего за месяц до шестилетней годовщины брата и почти в том же самом возрасте! Лишь верные Циклаури, чья Ламара была уже на пятом месяце беременности, отгоняли клеветников в надежде, что через пару месяцев их не настигнет та же участь. Через день после похорон пришли письма Давида и Шалико с соболезнованиями, и Игорь с трудом заставил себя ответить на них, а ещё через три дня Тимур принес ему два конверта, подписанных рукой Татьяны Анатольевны. Тот, что предназначался Тине, Игорь разорвал и бросил в огонь, а свой поспешно проглядел, особо не вчитываясь в текст.

Писала Татьяна следующее:

«25 июня 1888 года

Мой соколёнок!..

Ты, мой свет, знаешь меня. Я, хоть и лицедейка, но в ответственный момент не признаю лукавства. Думаю, ты не станешь спорить с тем, что сейчас наступил именно такой момент, поэтому прошу тебя оставаться серьёзным. В том письме, что я шлю Тине вместе с этим обращением к тебе, я не говорю ей всей правды, но материнское сердце чувствует: возможно, от родов она уже не оправится. Ты можешь жалеть меня, – что, безусловно, сделаешь в силу своего огромного сердца, – но, пожалуй, нам следует отставить на время лирику. Я ссыльная и каторжная актриса, чья единственная дочь вскоре испустит дух, но, несмотря на это горе, во мне ещё хватает мужества, чтобы написать тебе письмо и просить тебя в нём за свою внучку. Пожалуйста, Игорь, будь сильным!..

Если бы я могла быть рядом, я бы хорошенько встряхнула тебя за плечи и обратила твоё внимание на дочь. Теперь у неё нет никого кроме тебя. Тётки и дед могут сколько угодно любить её, но родного отца ей всё равно никто не заменит. Твой долг заботиться о малютке Ирине, и ты сделаешь это, потому что я знаю тебя. Игорь!.. Ты был мне самым лучшим зятем, о котором я только могла мечтать. Спасибо тебе за это! Я не могу сказать, будто не догадывалась, что этот день когда-нибудь наступит – увы, мы, актёры, напрочь лишены иллюзий. Я уверена, что со временем ты найдёшь в себе силы жить дальше, но знай, что бабушка твоей малютки всегда будет стоять за твоей спиной. Когда-нибудь мой срок закончится, и я прошу тебя только об одном – дождись этого дня. Тогда мы будем вместе воспитывать Ирину, и память о нашей Тине никогда не угаснет!

Любящая тебя,

Татьяна».

Игорь с самым безразличным выражением лица спрятал письмо обратно в конверт и снова пригубил коньяка. Письмо Татьяны Анатольевны было трогательным, но в его душе, несмотря на все старания его автора, оно не шевельнуло ничего. Конец июля выдался необычайно жарким: он сидел на стуле, расстегнув две верхние пуговицы на рубашке и закатав рукава. Не мельтеши Саломея и Нино всё время рядом, он бы без зазрения совести разделся и ходил бы по дому полуголым. Приличия!.. После того, как Тина умерла, оставив мужа вдовцом с ребёнком на руках, его в последнюю очередь интересовали приличия. Интересно: осталось ли в этой жизни ещё что-то, что бы его трогало?..

– Игорь!.. – Нино вбежала в комнату зятя, где он сидел за столом и пьянствовал, и прямо с порога поразила его мертвецкой бледностью. – Игорь, papa плохо!..

***

В гостиной Сакартвело стояла невыносимая духота. Старый князь, проводивший тот летний вечер за «Ахалкалакским листом», почувствовал боль в верхней части тела ещё с утра, и в течении дня эта боль только усилилась. К пяти часам дня жара вперемешку с подступавшей тошнотой сделали своё дело, и Георгий лишился чувств прямо на руки Саломеи. В отличие от других дней на той неделе Игорь ещё не был в стельку пьян и чуть не сшиб Нино с ног в дверях, когда услышал об обмороке тестя. Свояченица бросилась за сидзе вдогонку, но с трудом за ним поспевала. Тот ничего перед собой не замечал.