Страница 94 из 104
– Не спасти, – повторял он, шумно дыша, и бил себя руками в грудь. Глаза увлажнились. – Андрея не спасти…
Последний человек, ради которого он ещё хотел жить, займёт почётное место рядом с Татьяной на сибирских рудниках. Отец как-нибудь спасёт Вано, напишет знакомым и друзьям – и Арсен Вазгенович сдастся. Ну а он сам… не доставит Адамяну такого удовольствия и примет смерть сегодня на дуэли.
Когда он, пошатываясь, поднялся на ноги, солнце за окном поднялось окончательно. Его лучи заслепили Пето глаза, и он, жмурясь, засеменил к выходу. Давид Константинович, да и остальные наверняка уже ждут его у Цотнэевского леса. Ещё подумают, что враг струсил, и разойдутся!.. Нет уж! О чести своей он давно не пёкся, но упустить такую возможность и не получить долгожданную пулу в лоб? Да ни за что!..
Он бы выпил перед уходом чего-нибудь покрепче, но, поскольку и коньяк, и вино старый князь хранил у себя в кабинете, Пето взял в руки трубку и с наслаждением закурил. Выпустив клубок дыма, он перекинул через плечо пиджак и, не поднимая пуговиц, выдернутых с корнем из сорочки, вышел прочь из спальни.
В Сакартвело не просыпались рано, и зять знал наверняка, что уйдёт незамеченным. Это удалось бы ему без труда, но он всё же потешился, представив, как одна из своячениц показалась бы из-за угла и увидела бы его таким… неотразимым!..
– Генацвале! – раздался за углом напряжённый шепот, и, осознав, что он принадлежал Шалико Циклаури, Пето не смог пройти мимо. – Не падай духом. Я всё рассчитал!..
Стоя чуть-чуть поодаль, Вано слабо улыбнулся. Шурин выглядел уставшим и, должно быть, тоже не спал всю ночь. Зато оделся с иголочки, даже носовой платок из-за пазухи торчал! А вот лицо… такое бледное, словно могила уже по нему плакала. А ещё так удивлён и растроган!.. Совсем, видимо, не ожидал, что Шалико приедет засветло, чтобы поддержать. Вай-вай, как это в стиле сентиментальных юнцов!..
– Дзма! – проговорил сквозь слёзы Вано и заключил друга в объятья. – Дзма!..
Наблюдая за столь приторной сценой, Пето сплюнул в сторону. Пока юноши обнимались, он не переставал жалеть о потерянном времени. И зачем он только остановился?
– Ты – единственный, на кого я не держу зла. – Отстранившись, Вано похлопал юного князя по плечу и взбодрился. – Подумать только: я чуть не разругался с тобой из-за этого подонка!..
«Подонок» подкрутил смоляные усы. Да, помнится, был такой случай!..
– Пусть всё останется в прошлом, генацвале, – не держал злости Шалико. – Теперь-то мы не допустим ошибок.
– Но у меня всё ещё есть к тебе две просьбы. – Спохватившись, шурин достал из кармана два письма. – Одно из них отдашь моему отцу, а другое – Саломее Георгиевне. Хорошо?
– Всё, что захочешь, – самозабвенно заверил его друг и, немного помедлив, взял письма из рук Вано. Несколько секунд они промолчали.
– Обещай, что передашь его моей сестре лично в руки. Там послание для одной девушки. Похоже, я по-настоящему её люблю, друг мой.
– Вано!..
– Если я сегодня умру, то буду хотя бы знать, что она в безопасности.
Пето фыркнул, закурив. И на эту слащавую глупость он тратил последние часы своей жизни? Как прозаично!
Шалико засмущался, будто вчерашний гимназист (хотя почему же «как бы»?), и посмотрел себе в ноги.
– Можешь на меня положиться.
Молодые люди пожали друг другу руки, чего «душа поэта» не вынесла совсем. Циклаури-младший спросил: «А в чём заключается вторая просьба?», но Пето, дымя трубкой, уже вышел из тени и не позволил Вано раскрыть эту тайну. Он очень обрадовался, заметив, как сильно им помешал. Ну что ж!.. Из образа выходить не обязательно даже перед смертью.
– И что же вы тут делаете, ваше сиятельство? – спросил он Шалико, насмешливо вскинув брови. – Где вы потеряли своего брата? Ах, простите… моего секунданта.
Вано старательно смотрел по сторонам, чтобы всё-таки добраться до Цотнэевского леса, а не придушить зятя прямо здесь, в коридоре. Шалико, всё прекрасно чувствуя, поспешил увести друга прочь.
– Дзма поехал за Матвеем Иосифовичем и своим знакомым-распорядителем в Ахалкалаки. Вы же не думаете, что мы согласились бы на дуэль без врача?
Проходя мимо, и один, и второй от всей души задели его в бок локтем, но Пето это только повеселило. Как предсказуемы в своей неприязни эти изнеженные мальчишки!..
***
Давиду жгло плечи, пусть мундира на них ещё не было. В полку – и начальство, и сослуживцы – ждали его возвращения со дня на день, но он не представлял себе, как наденет знакомое тёмно-зелёное одеяние теперь, когда…
– Чего же они не едут, ваше сиятельство? – развел руками Матвей Иосифович и быстро-быстро заморгал. – Быть может, передумали стреляться?
Давид вымученно вздохнул и, спрятав руки в карманы, ковырнул податливую почву под ногами. Мысли путались, а со спины струился пот, и даже утренний ветерок, приятно остужавший голову, пока не наступила привычная жара, не спасал положения. На поляне, раскинувшейся на опушке Цотнэевского леса, припекало. Знаменитый бор, который путешественники неминуемо проезжали, когда ехали в Ахалкалаки, видел на своём веку множество дуэлей и стал нарицательным для них именем. Зелёная прогалина, заканчивавшаяся справа рощей, а слева – горным отступом, напоминала открытое поле близ знаменитого Бородина. Над обрывом беззаботно порхали птицы, и, коротая невыносимое ожидание, мужчины замечали в воздухе ещё и орлов, с которыми так часто сравнивали своих гордых соотечественников.
Трава – такая зелёная, что слепила глаза, – поддалась Давиду без труда. Растаптывая её от нечего делать, измайловец разглядел в зелени гроздья земляники, столь же красной, как и капли крови. Подумав об этом, он изо всех сил зажмурился.
Не накликать бы беды, не накликать!..
– Ваш брат будущий дипломат, – не терял надежды уважаемый медик, поправляя на хитрых еврейских глазах округлые очки. – Быть может, он смог помирить их?
– Не смог бы, – с горечью отрезал Давид, а Матвей Иосифович скептично почесал белую бородку. – В таком деле… примирение невозможно.
На этот раз старого еврея поддержал и Модест Карлович – супруг Дианы Асхатовны, которого лейб-гвардеец с трудом уговорил стать распорядителем, и то при условии, что жена, которую он боялся как огня, ни о чём не догадается. Давид не знал, стоило ли лишать почтенных старцев иллюзий по этому поводу, но сам давно от них избавился.
– В столь солнечный день, – бормотал скромный муж директрисы, перебирая в руках свой внушительный чёрный цилиндр, – нет места распрям. Вы не находите, Давид Константинович?
Давид Константинович слабо улыбнулся этому боязливому, немногословному человеку, который обманулся гораздо легче, чем пронырливый еврей. Перед тем, как все замолчали, Матвей Иосифович так посмотрел на одного из секундантов, что тот понял без труда: доктор уже засучивал рукава.
Повисла тишина, нарушаемая только пением птиц, возвышавшихся над их головами. Давид жмурился от солнца, прикрываясь от него ладонью и вслушиваясь в каждый шорох, что раздавался на дороге. Шумел либо заяц, либо другая лестная живность, но, чтобы не разочаровываться в очередной раз, он больше не оборачивался. Прикрыв глаза, Давид глубоко дышал, позволив ветру трепать свои волосы. Через пятнадцать минут отдалённый свист и топот копыт доложили о прибытии дуэлянтов. Птицы зачирикали над кронами деревьев.
Шалико спрыгнул с повозки первым, а за ним неторопливо вышел и Вано. Пето Гочаевич – видимо, отказавшись садиться в двуколку, – плёлся за ней пешком. Вид у него был удручающий.
– Ты принёс пистолеты? – спросил у брата Давид. Тот кивнул ему на чёрный ящик в своих руках и безмолвно раскрыл его. Не говоря ни слова, братья зарядили револьверы и принялись за дело. Дуэлянты, старавшиеся не смотреть друг на друга, разошлись по разные стороны прогалины, а Матвей Иосифович и Модест Карлович встали справа от барьера.
Его обозначили двумя воткнутыми в землю саблями. Пока распорядитель зачитывал правила дуэли и в последний раз просил оппонентов одуматься, Циклаури отмеряли ровно пятьдесят шагов от барьера. Закончив с этим, Давид передал в руки своему подопечному пистолет, а Шалико с тем же самым направился к Вано. Тишина стояла гробовая.