Картвелеби. Книга первая

– Так вы согласны? – повторил старший Циклаури, когда пауза чересчур затянулась, – сойтись с пятидесяти шагов?

– Согласны, – недовольно проворчал Ломинадзе.

– Всё равно, – под занавес бросил Вано. – С пятидесяти или со ста… я не успокоюсь, пока не убью тебя!.. Только так моя сестра освободится.

Пето хмыкнул и расплылся в хамоватой усмешке. Молодой Джавашвили стиснул зубы, чтобы не дать волю кулакам, и обратился к братьям Циклаури с просьбой. Его глаза блеснули недобрым огоньком.

– Обещайте, что не расскажете никому о дуэли. Дайте слово.

Это был удар ниже пояса. Шалико обомлел. Давид переминался с ноги на ногу.

– Генацвале… – лепетали без умолку оба.

– Дайте слово, – твёрже повторил друг, – или я не хочу вас больше знать.

Молодые люди переглянулись всего лишь на мгновение. И один, и второй понимали, что выбора им не оставили.

– Слово чести.

– Слово чести.

На этом все разговоры стихли. В последний раз юный Джавашвили смерил Давида и Пето мрачным взглядом и, круто развернувшись, удалился. Шалико точь-в-точь повторил за ним все жесты и мимику и с криками «Вано!» бросился следом. После ухода оппонентов в гостиной стало тихо, как в склепе.

– Ну что, Давид Константинович? – оскалился постыдный мужеложник, обращаясь к своему секунданту. – Мы снова в одной лодке?

Давид красноречиво закатил глаза и, клацая шпорами, скрылся за дверью в сад, откуда явился пятнадцать минут назад. Когда и он ушёл, Пето остался в зале один. Нагловатая усмешка моментально сошла с его лица.

16

Всю ночь Пето провёл не раздеваясь, смотрел в стенку перед собой и размышлял. Кровать он даже не расстелил и, просидев на ней несколько часов без движения, обнаружил в душе не злобу, а лишь странную покорность судьбе. Да и на кого держать обиду? На наивного мальчишку Вано, так мало знавшего о жизни, чтобы бросать вызов самой смерти? На собственную жену, с которой их взаимная неприязнь, пожалуй, достигла своего апогея? Или же на братьев Циклаури? Этим двоим надо всё же поделить ум поровну, а то один страдал его переизбытком, а другой – отсутствием. А вместе они так и так знали слишком много!.. Быть может, всему виной Резо и Татьяна, которые один за другой покинули его, хотя именно сейчас оказались так нужны? Никто!.. Никто не виноват. Только сама жизнь…

Он превратился в фаталиста? Но иначе не объяснишь его бедовость, его никчёмность и никомуненужность с самого начала этого пути. Проведя под кровом Джавашвили столько лет, видя, как отец и сёстры дрожали над Вано, как буквально подтирали ему нос, Пето в очередной раз поражался своему невезению. Стал бы он всеобщим разочарованием, если бы изначально жил, как шурин? Был бы окружён любовью, теплом и лаской? Купался бы в сестринском обожании, а отец души бы в нём не чаял? Понятно, почему брат горячо вступился за Саломею. У них так принято. Один за всех, как говорится…

Эта параллель кольнула Пето в самое сердце, когда он подумал о друзьях. Злился ли он на Вано? Нет-нет!.. По правде сказать, поведение шурина вполне объяснимо. Пожалуй, он бы и сам так поступил, если бы знал, за кого ратовать. Злился ли он на Резо? Ах, помилуйте!.. Дай бог этому бездельнику и его полукровке-сыну терпения. Оно им понадобится, если будут и дальше плясать под армянский дудук. Татьяна? Храни её Господь!.. Если он вообще помнил о каторжных…

О нём, о Пето, этот странный тип постоянно забывал. Размышляя об этом раньше, он испытывал горечь, но сейчас, развязывая галстук на рассвете (кто знал: быть может, это последний рассвет в его жизни), он не чувствовал ничего, кроме усталости. Перебирая в голове знакомых, Ломинадзе ощущал лишь лёгкую иронию, словно ему внезапно стало всё равно. Он смотрел на них как будто со стороны, как если бы уже умер. А ведь это… решило бы многие проблемы.

Саломея наконец смогла бы выйти за того, кто удовлетворял бы её фантазии. Он бы с ними не совладал, даже если бы стал ей настоящим супругом!.. Хотя Давиду Константиновичу придётся попотеть, прежде чем она посмотрит на него прежними глазами. Пето усмехнулся, подумав, что это случилось по его вине. Младший Циклаури через пару лет возомнит себя сущим Юлием Цезарем, пусть корона и будет сильно давить на голову. Только за Нино продолжит хвостиком ходить и потакать всем её капризам, как щенок, виляющий хвостом перед хозяином. Вано станет национальным героем, избавившим прекрасную деву от монстра-мужа, и слава о нём как о защитнике слабых и обездоленных (разве не к этому он стремился столько лет?!) разойдётся по всей Грузии. Он женится на своей русской подружке, которую Георгий примет не сразу, и превратит её в грузинскую Жемчугову. А на лицо тестя в момент знакомства со снохой посмотреть бы хотелось!.. Ещё чуть-чуть – и жёлтый лист бы получила, а теперь встречайте – княгиня! Вот так умора!.. Младшая свояченица тоже не пропадёт. Такую вертихвостку ещё поискать!.. Ну а средняя… коль и помрёт когда-нибудь от чахотки, то её точно похоронят с почестями. Вот о нём, к примеру, никто горевать не станет. Разве что Андрей…

Циничная улыбка исчезла с губ Пето, когда в закоулках своей памяти он споткнулся об упоминание русского друга. Ещё секунду назад он бы и сам кинулся грудью на пистолет Вано, чтобы тот избавил их всех – и прежде всего своего обидчика!.. – от мучений, но, быть может, не нужно так спешить? Что, если всё же побороться?.. Разве не так он поступал множество лет?

Эти размышления прервал требовательный стук в дверь. Княжеский зять, не сомкнувший за всю ночь век, вскочил с кровати и дрожащими руками открыл гостю. Им оказалась юная камеристка одной из его своячениц. Его мешки под глазами, помятый вид и пенившийся от недосыпа рот привели девчонку в ужас, и, вскрикнув, она уронила на пол письмо. Пето поднял его без промедлений и, буркнув неприветливое «Спасибо!», захлопнул дверь прямо перед её носом.

Не теряя времени, он агрессивно разорвал конверт, куски которого разлетелись по полу от свежего утреннего воздуха, что заиграл в комнате через полуоткрытые окна. Даже не думая подбирать их, Пето замельтешил по комнате, жадно вчитываясь в каждую строчку. Резо писал:

«12 августа 1883 года

Пето Гочаевич,

Генацвале,

Ты, скорее всего, очень удивишься, когда получишь это письмо, но будь, пожалуйста, так любезен и прими от меня последний дружеский жест. В память о тех годах, что мы провели бок о бок, сражаясь за дело, которое считали правильным, и ради людей, которых в этой борьбе потеряли и которых ещё можем потерять, я должен высказаться. Я хочу предупредить вас с Вано об опасности, пока ещё есть возможность. Вчера поздним вечером Арсен Вазгенович Адамян и его сотские пришли в дом нашего русского друга и забрали его по делу Плеве – точь-в-точь, как Татьяну Анатольевну до этого. Мне сообщила об этом Катенька, прибежав к нам по старой памяти босиком да в одной сорочке. Прошу вас смириться с той мыслью, что Андрея больше не спасти. Вам также следует принять тот факт, что армянская ищейка поставила себе целью переловить нас всех, и это только начало. Впрочем, за старину Резо вы можете не переживать. Меня ему не достать. Я пишу это письмо ранним утром, ведь через пару часов я уже буду на полпути в Тифлис, а туда его длинные руки не дотянутся. Я переезжаю, как и планировалось, в большой дом тёщи, а она не желает слышать ничего, что как-либо связано с моей прошлой жизнью. По правде сказать, и я мечтаю оставить там всё плохое, а взять с собой только одно – скорбь по моей Наринэ.

Я разрываю с социализмом и национально-освободительным движением все связи, но вас в последний раз прошу: будьте осторожны. Я ускользнул у него из-под носа, и теперь он наверняка обрушит на вас свою досаду. Сейчас, как никогда прежде, вам с Вано нужно стать одним целым – ведь теперь вы остались только вдвоём.

Помните об этом всегда. Не поминайте лихом!..

Преданный друг

Резо».

Пето выронил письмо из рук и без сил опустился на кровать. Он задыхался. Сорвав с шеи галстук, он распахнул пуговицы на сорочке и схватился за шею. Воздуха не хватало.