Страница 1 из 104
Мариам Тиграни
Картвелеби
Июнь 1883 года. Российская империя
Мы – не Восток
Мы – не Запад.
Мы – Кавказ.
1
В Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии располагалось имение славного князя Георгия Джавашвили. Его предки отличились в Отечественной войне 1812 года благодаря недюжинной доблести и дружбе с князем Багратионом. Сам Георгий был уже совсем немолодым человеком и повидал на своём веку множество невзгод: семнадцать лет тому назад в родильной горячке скончалась его почитаемая и оплакиваемая жена – княгиня Тамара. С тех пор на его плечи свалилась забота о чересчур смышлёном для своих лет сыне и трёх красавицах-дочках, но князь ни на минуту не забывал о своём отцовском долге перед ними.
Подобно любому грузинскому князю, Георгий воспитывал своих дочерей в строгости, но никогда не бранил их на пустом месте, а единственного сына Вано отпустил в Петербург попытать счастья, как только заметил у него полное отсутствие качеств, располагающих к военной карьере, не говоря уже о чиновничьей службе. Отдавая сына в Тифлисскую духовную семинарию, Георгий искренне надеялся, что хоть там мечтательного юношу отучат витать в облаках, но этого не случилось. Зато в пёстрой и шумной столице юный князь ощущал себя как рыба в воде. О семинарии, которую он окончил с трудом, Вано вспоминать не любил, но всё ещё поддерживал связь с друзьями, которых там когда-то завёл.
Вано нечасто бывал в краях родного Кавказа, с тех пор как его поймала в свои сети бьющая ключом столичная жизнь. Однако на днях юноша должен был приехать домой на именины своей средней сестры Валентины.
Старшая сестра, Саломея, обладала грацией и манерностью чёрной пантеры. Кровь гордых грузинских князей – далёких, но не забытых предков – заиграла в ней гораздо раньше, чем в сёстрах, из-за чего многие считали её не в меру высокомерной и заносчивой. С этим Вано никогда не соглашался и, похоже, один видел её ранимую и чуткую натуру. Саломея унаследовала ослепительную красоту матери и прекрасно знала, какое действие на окружающих имел её страстный взгляд из-под опущенных ресниц. Пышная каштановая шевелюра доходила ей до пояса, чёрные брови придавали лицу особый шарм, а зелёные глаза искрились запрятанной чувственностью, закованной в рамки приличий, – ведь, к сожалению, эта гордая и неприступная красавица была несчастна.
Тина, к чьим именинам Вано спешил изо всех сил, родилась средней и, пожалуй, олицетворяла собой золотую середину между тавадшвили1. Все, кто когда-либо встречался с Валентиной, оставались от неё в восторге. Она умела нравиться людям, потому что никогда ни с кем не спорила, была неизменно мила и любезна, всегда прерывала ссоры между сёстрами, которые случались нередко. Отец и брат называли её ангелом во плоти, и этот образ очень ей подходил. Голубоглазая, светло-русая княжна отличалась маленьким ростом, была очень худенькой, и казалось, будто любой порыв ветра мог сбить её с ног. Надо признать, что последнее время от времени пугало её родных – ведь девушка не отличалась хорошим здоровьем.
Люди зачастую обманывались подчёркнуто нежным и трепетным отношением князя Джавашвили к болезненной Тине, уверяясь в том, будто она давно стала отцовской любимицей. А князь лишь посмеивался в личном разговоре со своим приказчиком Тимуром, который был единственным, кто знал: всех своих детей Георгий любил одинаково, но чертёнка Нино… всё же чуть больше.
Малышка Нино славилась статной горделивостью Саломеи и благовоспитанностью Тины, но в ней также коренилось то, что сильно отличило её от сестёр, пусть и не в лучшую сторону в глазах провинциального света. Несомненно, этим «чем-то» оказались богатое воображение и страсть к приключениям. Природа наградила Нино пылкой, страстной натурой и бесстрашным сердцем, в котором, казалось, мог поместиться весь мир. Она не отличалась такой красотой, как сёстры, но живость и непосредственность придавали её голубовато-зелёным глазам такой блеск, какого не встретить во всём Тифлисе. Она никого не боялась и давно уже нацепила бы на себя гусарский мундир или отрастила усы, если бы ей только позволили. Впрочем, младшая дочь князя никогда не нуждалась ни в чьём одобрении, если действительно верила в правильность своих действий. Благодаря неуёмной жажде знаний Нино выросла довольно умной барышней с широким кругозором, хотя язык у неё был и без костей.
Именно так размышлял о своих сёстрах юный князь Вано, пока в ту тёплую летнюю – и белую! – ночь прогуливался по безлюдным улицам Петербурга. Последнее время он мысленно всё чаще и чаще возвращался к ним, сильно тоскуя по дому. Спрятав руки в карманы, Вано глубоко вздохнул и пнул податливый камушек на набережной Фонтанки. С реки поддувал довольно холодный для самой знойной поры года ветер, ещё больше усиливая его тревогу.
«А может быть, и правда… остепениться? – безрадостно подумалось молодому грузинскому князю, когда он остановился на мосту и всем телом опёрся о перила. – Вернуться домой? Мой гений здесь всё равно никому не сдался!»
Вано горячо схватился за голову. Какой по счёту некрасовский журнал (вот это был человек: и «Современником» руководил, и «Отечественные записки» редактировал!) отверг его стихи? Сколько издательств закрыли перед его носом свои двери? Неужели отец оказался прав и ему нужно было стать священником? Приехать обратно в Тифлис, жениться на какой-нибудь смуглой горянке и наплодить детей? Пить вино, унаследовать от отца Сакартвело и стать образцовым помещиком, как и большинство молодых дворян его возраста? Наплевать на идеи о классовом неравенстве и свободе, о независимости Грузии, её культурного наследия? На все те идеи, которые впитало его впечатлительное воображение в семинарии? Забыть о светлом будущем, которое его вдохновляли строить?
Нет, не бывать этому! Нино бы посмеялась над его страхами – вот уж кто по-настоящему умел мечтать! А Саломея… обязательно смерила бы его презрительным взглядом снизу вверх и сказала бы своим подбадривающе-насмешливым тоном: «Струсил, значит? Боишься идти тернистым путём?»
Вано растроганно улыбнулся.
А Тина… Что бы сделала Тина?
Он хотел представить себе тёплую улыбку средней сестры и её белые холёные ручки, которые с трепетом опустились бы на его тёмную макушку и благословили на любые начинания, когда чьи-то громкие и наверняка пьяные голоса раздались по правую сторону Вознесенской улицы. Как только Вано разобрал старые солдатские песни, которые во всё горло распевали незнакомцы, то быстро догадался, кем были эти люди. Весёлая компания из пяти человек на плохо гнувшихся ногах двигалась медленно, зато их пьяный гул мог поднять из могилы даже мёртвого.
Вано хмыкнул, заметив в руках одного из молодцов бутылку с почти допитым спиртным. Прищурившись, он разобрал, что на мужчинах надеты офицерские мундиры из зелёного сукна с красным подбоем и тёмно-зелёные штаны. Все как один темноволосые… Да и рядом с Фонтанкой, где находились их казармы.
Всё сходилось. Измайловцы.
Бывший семинарист, он не очень любил офицеров в принципе. Ему всегда казалось, что они не блистали умом и не думали ни о чём, кроме попоек и женщин. Не то чтобы сам Вано был святошей – непонятый поэт и человек искусства тоже не вёл жизнь праведника, несмотря на догматическое образование и кавказское воспитание. Однако над гвардейцами он посмеивался от души и держался от них подальше, чтобы не накликать ненароком беды. Только кулаками махать и умели!..
Возможно, измайловцы действительно прошли бы мимо долговязого веснушчатого юноши с острыми чертами лица и небрежной двухдневной щетиной, позволив ему и дальше предаваться меланхоличному настроению. Да только этот самый юноша в какой-то момент резко оторвался от разглядывания видов вдали и пустился следом, даже окликнув одного из них. Тогда им всё-таки пришлось остановиться.
– Ваше сиятельство! – никакой реакции. Вано перевёл дух. – Давид Константинович!
1
Тавадшвили (груз.) – дети князя