Страница 91 из 104
Она гладила его по твёрдой обложке, удивлялась шершавости корешка и всё время повторяла: «Давид! Давид!..»
Вано не двигался. В груди клокотало и разрывалось, и он не узнавал сам себя. Злость подпитывала его изнутри, душила, жгла под ногами пол. В таком состоянии он был готов на всё.
– И ты молчала столько лет?
Саломея сидела к брату полубоком, но даже со стороны он видел, как она улыбалась уголками губ. В чёрном платье она восседала на кровати, поражая ровностью своей осанки, и, сложив руки на коленях, смотрела куда-то вперёд себя. Что-то скорбное сквозило в её силуэте. Уж не свои ли девичьи мечты она так хоронила? Он тем временем стоял у окна и вглядывался в вечерние силуэты, но ничего перед собой не видел. На дворе уже смеркалось, а полумесяц со звёздами, которые наверняка подслушивали их разговор, привели бы в восторг любого мусульманина. Однако Вано не замечал красоты вокруг. Её очарование, так часто подпитывавшее его писательский пыл, резко померкло.
– А что бы это изменило, если бы я призналась? – изрекла Саломея, с трудом шевеля губами. – Разводы немыслимы для Кавказа. Я навсегда прокляла и себя, и вас, когда вышла за него замуж.
Вано шумно выпустил ртом воздух и отошёл от окна. Он всмотрелся в зелёные глаза сестры и поразился, увидев, сколько спокойствия в них сквозило. На её месте он бы уже давно взорвался от чувств!..
– Как ты можешь быть такой отчуждённой? – простонал он удивлённо, опустился перед ней на корточки и взял её за руку. – Почему не кричишь, не ругаешься, не проклинаешь его на чём свет стоит?
– Своё я уже выплакала, дорогой дзма, – промолвила она беззвучно и с нежностью коснулась его щеки. – Слёзы в моих глазах давно высохли.
Брат низко понурил голову, когда она погладила его по лицу, исколовшись о лёгкую щетину. Отчаяние в его груди росло с каждой минутой.
– Нужно было с самого начала отдать тебя за Давида! – бросил он сокрушённо. – Он ведь так тебя любил! И любит до сих пор.
Поразительно, но Саломея не приняла эту затею с тем воодушевлением, которого он от неё ожидал. Из её уст вырвался только истеричный смешок.
– Давид!.. – сказала она с лёгкой иронией и незаметно закатила глаза. – Ты думаешь, он повёл себя лучше?
Новую порцию шокирующих новостей Вано принял с гораздо меньшей стойкостью. Ну, это уже слишком!.. Узнать о Давиде Константиновиче такое и не растерять к нему всякое уважение?! Нет, пожалуй, он не обладал должным всепрощением! И пусть благочестивые монашки потом не винят его в этом!..
Ладно Пето, но Давид?!.. Как низко надо пасть, чтобы согласиться на подобную сделку?! Как надо не уважать себя и прежде всего ту женщину, к которой ты якобы питаешь сильные чувства, чтобы откликнуться на такую просьбу? Да как они вообще смеют показываться ему – её брату! – на глаза?!
Вано вскочил на ноги, как только Саломея закончила говорить, и грозно засверкал глазами в сторону двери. Сестра мгновенно пожалела, что по старой памяти не скрыла от дзмы хотя бы часть правды, ведь теперь… она не узнавала его совсем.
– Мерзавцы! – кричал он, бессильно сжимая кулаки. – Какие же они оба мерзавцы!
Саломея в ужасе смотрела, как Вано пыхтел в обиде за неё, и сомнения впервые закрались в её голову. Почему она не подумала об этом раньше, зачем выболтала ему всё без разбору?
– Дзма, нет!.. – воспротивилась она из последних сил и встала перед братом живой стеной, когда он, зарычав, бросился бежать. – Даже не думай об этом!..
Она не договорила. Он мягко подвинул её в сторону и с силой распахнул дверь, а стоявшие на пороге Нино и Шалико еле успели отскочить в сторону. По их глазам он увидел, что они тоже всё слышали, но не стал ничего с этим делать. Всё равно!.. Не всё равно ли теперь?
Несколько секунд Вано смотрел на младшую сестру и юного Циклаури в упор, не зная, как поступить. Что с того, что они тоже узнали правду о Пето? Разве скоро о его позоре не узнает весь честной свет? Уж он-то постарается! А Давид?.. Неужели догадливый Шалико ещё не отыскал следов этого романа? Быть такого не может!
Звучно хмыкнув, дзма свернул за угол, так никому ничего и не сказав. Саломея и Нино, которые впервые видели брата таким разъярённым, взялись за руки и, позабыв разногласия, обменялись озадаченными взглядами. Шалико тяжело переводил дух.
– Что случилось? – На шум из своей спальни на том же этаже вышла и Тина. Видимо, их крики нарушили её чуткий сон. – Почему вы ссоритесь?
Вот тут-то Шалико и понял, что ситуация требовала от него всех навыков дипломатии, которые он только мог продемонстрировать. Счёт шёл на минуты, и, возможно, пока он мешкал, внизу решалась судьба обеих семей. Но кому решать конфликты, как не дипломатам?
– Дамы-дамы!.. – непринуждённо улыбнулся юноша и, вытянув руки вперёд, предостерёг сестёр от поспешных решений. – Просто… оставайтесь здесь, хорошо? Я всё улажу. Верьте мне!
Девушки переглянулись между собой и, конечно же, не сразу повиновались. Саломея всё ещё пыталась вырваться вслед за братом, Нино не переставала спорить, а Тина – сыпать вопросами, но он проявил упорство и не успокоился до тех пор, пока не проводил их одну за другой обратно в комнату.
– Ты обещаешь? – отозвалась ему в спину старшая из сестёр. – Шалико, обещай, что не допустишь ничего плохого!
Он сделал ей жест рукой и стремглав кинулся к лестнице.
– Генацвале! – в свою очередь позвала Нино, высовываясь из спальни.
– Сидите и не выходите! – попенял он подруге, скрываясь на первых ступеньках. – Ничего не предпринимайте!
***
Собственное сердцебиение отдавалось в ушах. Каждый свой шаг Шалико видел, будто со стороны, и от этого казалось, словно он шёл медленнее, хотя на самом деле бежал сломя голову. Когда он наконец ворвался в гостиную, то так и застыл, шумно вдыхая и выдыхая. В залу из парадной двери как раз зашёл Пето Гочаевич. Помимо него и Вано, он больше никого там не застал.
– Явился наш серый кардинал! – Увидев зятя, оскорблённый брат дал волю сдерживаемому гневу. – А что ты так рано, милый сидзе? Чего не остался у Андрея Ивановича ещё на пару часов?
Дорожная пыль ещё не выветрилась с туфель Пето, из кармана торчала привычная трубка, а в руках он держал пиджак, который, скорее всего, снял с себя в жару. А быть может, ещё не успел надеть?..
– Что с тобой такое, Вано? – нахмурил брови Ломинадзе и настороженно глянул на Шалико, стоявшего за спиной у шурина. – Подумай, что и при ком ты говоришь.
Выражение святого недоумения на лице сидзе искренне рассмешило Вано. Гнев и обида переполняли его, голос заметно дрожал, а руки и вовсе жили своей жизнью. Он то запускал их в волосы, то всплёскивал ими, а потом и вовсе зааплодировал, сопровождая свои движения кивком:
– Браво, Пето Гочаевич! Просто браво!.. Вы не переставали играть на протяжении пяти с лишним лет. Не выходите из амплуа и теперь!..
– Что всё это значит? Перестань говорить загадками!
– Вы зря поступали в духовную семинарию, ваше благородие. По вам театральные подмостки плачут! Да и сколько среди актёров мужеложников?
Когда трагическое слово всё-таки прозвучало, повисла тишина, от которой по телу забегали мурашки. Ломинадзе выглядел сражённым, зато Вано, ноздри которого раздувались от злости, не переставал кривляться и хохотать невпопад.
Шалико не упустил этой заминки и вышел вперёд, встав между зятем и сыном Джавашвили. Пусть он всё ещё не представлял себе, что и как говорить, но стоять в стороне он тоже не мог!.. Ах, ну почему у него было так мало опыта?!
– Господа!.. – произнёс он примирительно, отстраняя одного мужчину от другого, хотя они всё ещё его не замечали. – Полагаю, что нам всем надо успокоиться и…
– Как ты узнал? – хмуро справился Пето. – Кто тебе сказал?
– Я видел вас сегодня, – заскрежетал зубами шурин, и лишь рука друга отделяла его от зятя. – Видел, как ты… изменил ей!..
Сидзе бессильно прикрыл веки. Вано продолжал, всё повышая и повышая тон: