Страница 84 из 104
Да, он прекрасно осознавал, что оставлять друзей в самой гуще событий – худшее из предательств, но разве он их не предупреждал? Разве он за пять минут до выхода на сцену не проел им плешь, ссылаясь на последние слова дяди Циклаури? И чем они ответили ему? Отмахнулись, отчитали, чуть ли не трусом назвали! Вот оно, их истинное отношение к нему! Вот она – их дружба! Какое-то злорадное удовлетворение не позволило ему оставить здесь Катю и вернуться обратно к толпе. Пусть получают то, что заслужили!
Да и, по правде сказать, он не желал больше рисковать за такое постыдное дело, как их недосоциализм. Днесь его всё чаще и чаще посещали мысли, что вся их деятельность – всего лишь глупый фарс, и Вано ругал себя за то, что не дошёл до этого раньше. Быть может, тогда удалось бы спасти Славика, может быть, тогда…
– Вано Георгиевич, – позвала Катя, застенчиво краснея. – Можно я покажу вам, как хорошо выучила ваш прошлый урок?
Юный князь не сдержал улыбки. Сколько очарования сквозило в этой наивной, чистой девочке! И как искренне она привязывалась…
– Я буду вас очень помнить, когда меня отправят на панель, – огорошила его возлюбленная, нехотя отстраняясь. – Всегда-всегда буду вспоминать.
Его забила мелкая дрожь. Пресвятая Дева Мария! Как же разрушающе звучала одна только мысль об этом!.. И ведь это только мысль…
Постыдная и липкая, будто кровь, сочившаяся из открытой раны. Оглушительная и гулкая, как свисток жандармов или плач ребёнка, что разодрал коленки при беге. И как! Как только выносить всё это спокойно?
– Кто тебе сказал про панель? – Его сиятельство нахмурил брови. – Кто посмел вбить тебе это в голову?
– Все так говорят, – пожала она плечами с полной покорностью судьбе, а он, тяжело дыша, потеребил в руках одну из её белокурых кос. – Моя мачеха в особенности. Что рано или поздно я там всё равно окажусь, и…
– Не бывать этому! – Вано с силой оттолкнулся от стены и в первую минуту даже поразил Катеньку своей несдержанностью. – Не пойдёшь ты на панель! Я не позволю!
Поразительно, но она даже не пошевелилась, не обрадовалась, не стала его благодарить. Просто стояла и хлопала ресницами, словно красивая, фарфоровая кукла без эмоций, будто не до конца его расслышала.
– Вано Георгиевич, – подавленно прошептала девушка. Комок, судя по всему, уже припал к горлу, а слёзы вот-вот брызнут из глаз. – У таких как я нет выбора. Самое большее, на что мы можем надеяться, – это стать чьей-то содержанкой.
Вано громко выдохнул и настойчиво двинулся вперёд, а Катя попятилась от него в недоумении. Когда он настиг её вновь, она снова уткнулась спиной в стену.
– Единственный человек, чьей содержанкой ты будешь, – это твой будущий муж. Он и только он. Ты поняла меня?
Она коротко кивнула, кокетливо улыбнувшись своим девичьим размышлениям. Догадываясь о них, он вконец терял серьёзный настрой. Да и голову тоже!
– Даже если он – не вы? – спросила она в итоге.
Сказать, что он не ожидал этого вопроса, значит слукавить. Но ведь задавая его, она наверняка знала, чтó он ответит. Именно на это маленькая кокетка, и рассчитывала!
– Почему это не я? – передразнил её Вано. – Именно я. Моей будешь! И содержанкой, и женой.
Катя мгновенно расцвела от такого признания и даже хихикнула так радостно, что он тоже рассмеялся.
– Будешь волосы вот так в две косы заплетать, – размечтался парень, пустив бурную фантазию в свободный полёт, и любовно поцеловал будущую жену в лоб. Стало сразу так тепло, так приятно! – Наши национальные наряды носить. И готовить чашушули и хинкали…
– И любить вас, Вано Георгиевич, – сказала Катя с блеснувшими от слёз глазами. – И очень сильно вас любить.
«Выучу грузинский, – повторил он за ней точь-в-точь, слово за словом, выцепив их из недр своей памяти. – И отцу вашему, и сёстрам буду кланяться в ноги. Хорошей невесткой буду, обещаю!»
Эти воспоминания так раззадорили Вано, что он перевернулся на живот, но размышлять не переставал:
«Отец не обрадуется русской невестке. Ну ничего, смирятся! Либо она, либо не женюсь вообще».
Неожиданно взгляд зацепился за тумбочку с кое-какой литературой, и вновь в голове зазвучали отрывки из того памятного диалога:
– Я много читаю, – глубоко открылась ему Катенька после того, как они навсегда решили соединить свои судьбы. – Забьюсь в какой-нибудь уголок и… убегаю от того ужаса, что творится дома.
– А о чём ты больше всего мечтаешь? – насупился он от напоминаний об «ужасе» и перевёл тему.
– Учиться, – без запинки выпалила девушка. – Я безумно хочу учиться! Мир такой большой, а я – такая невежда и почти ничего о нём не знаю…
В тот день он ещё и решил, что обязательно наймёт ей всех-всех учителей, каких она только пожелает. И отцовская библиотека будет в полном её распоряжении.
Восторг и упоение разлились по конечностям, а на кончиках пальцев обнаружилось лёгкое покалывание. Вано выпрямился и сел на кровати, когда его посетила неожиданная догадка:
«Она очень обрадуется мне сейчас. Почему бы и не попробовать?»
Ничто его больше не сдерживало. Юноша заликовал, представив, как восторженно его встретит Катенька, как только он возникнет через пару часов под окнами Андреева дома и, подобно шекспировскому Ромео, встанет под её балконом. Подумать только!.. Сколько раз он по молодости стоял вот так же перед своими возлюбленными, разве что серенад им не пел? И всё же ни для одной из них он не значил так много – ведь для Катеньки целый мир теперь сошёлся только на нём одном! Он слишком часто имел дело с женщинами иного толка, чтобы не ценить эту поразительную искренность в девочке, на встречу с которой сорвался на всех порах, лишь бы порадовать её лишний раз.
Только Тина и Нино заметили, как он покидал Сакартвело, будто воришка, мечтавший остаться неузнанным. Старшая сестра уединилась в своей спальне, никого не желая видеть, а отец до сих пор гулял в саду бок о бок с Константином Сосоевичем, пока Шалико и Давид шагали где-то впереди возле беседки с деревянными стульями и столами на обрыве. С него открывался прекрасный вид на скалистые пейзажи и ручейки, чьё журчание приятно успокаивало нервы. Младшие князья Циклаури наверняка хотели переждать в этом райском уголке зной. Подумав об этом, Вано от души причмокнул.
«Я бы и сам присоединился, – с горечью подумал парень. – Но у меня есть более важные дела».
Днём Ахалкалаки плавился от жары, но к пяти часам вечера, когда Вано добрался до города, она немного спáла, и он с большим удовольствием вдохнул нагретый воздух, обжигавший лёгкие. Ребятня понемногу высыпала на улицы и стала путаться под ногами у долговязого парня с добрыми карими глазами, за что он их, впрочем, не отругал, а даже отсыпал одному из них в ладонь несколько монет, которые тот сразу же проверил на подлинность остротой своих зубов. Высокий юноша лишь посмеялся и потрепал чумазому мальчишке волосы, взъерошив их точь-в-точь как у себя. Вскоре взлохмаченный, будто воробей, парнишка убежал, засверкав вдали грязными пятками, а Вано присвистнул ему в спину. Э-ге-гей, как же хорошо на душе!
«Надо бы ей гостинцев взять, – предался он грусти, когда скосившийся набок козырёк Андреева дома показался прямо за поворотом. Во рту он даже почувствовал вкус чурчхелы. – Как же я не догадался!»
Молодой Джавашвили уже развернулся, направив ноги к рынку, чтобы купить чурчхелы, гозинаков и, наверное, пеламуши, когда на пустынной улице показалась чья-то одинокая фигура. Вано поспорил бы на деньги, что эта фигура показалась ему смутно знакомой своей дёрганой, суетливой походкой, резким, орлиным профилем и главное – трубкой! Этот человек курил пресловутую трубку – деталь, которую он узнал бы из тысячи!
– Что любезный сидзе забыл здесь? – зло пробубнил шурин, вспомнив их утреннюю ссору. Он и Пето расстались на кладбище, после чего каждый пошёл своей дорогой. Вернее, где зять пропадал весь день, пока он сам ездил домой, Вано даже не догадывался. Но сейчас ему, похоже, подвернулась прекрасная возможность услышать и увидеть всё своими глазами.