Картвелеби. Книга первая

–– Прошу покорнейше простить и меня! – поклонился проворный священник, занимая своё место за аналоем. – Я спешил к вам со всех ног.

Тина, видевшая по глазам матушки, что хотя бы одного из погибших она знала лично, так и не стала спрашивать, почему та припозднилась. Игорь тоже не стал, а когда любезная тёща принялась обнимать и поздравлять смущавшихся новобрачных со всей сердечностью, у них и вовсе отпали все вопросы.

– Ах, мои милые! Я так рада за вас, так рада! Никому другому я бы тебя не доверила, ma cherie! – Maman поцеловала дочку в обе щеки, огорчилась, что так и не уговорила Тину надеть белое платье, а потом принялась за зятя, которому ещё и шепнула: – Смотри у меня, Игорёк! Бережно храни мое сокровище! Я прослежу!

– Конечно проследите, Татьяна Анатольевна, – подмигнул ей Игорь, не сводя с тёщи лукавого взгляда. – И расскажете, и покажете.

– Вот бесстыдник! – пожурила она наглеца, потрепала его по впалым щекам и только после этого отступила назад, стряхивая слезинки со щёк.

– Вы принесли обручальные кольца? – спросил дьячок, обращаясь к Татьяне, когда она опустилась на сиденье в первом ряду. – Не забыли освятить их?

– Да-да, конечно! – закопошилась артистка, встала с места и достала их из-за пазухи. – Не забыла. Уверяю вас!

Пономарь вручил Тине и Игорю зажжённые свечки. Получив их в руки, молодые люди обернулись друг к другу – она скромно улыбнулась, а он уверенно кивнул, прошептав «смелей», – и только после этого развернулись к священнику лицом и встали на подножье. Речь, наконец, полилась из его уст.

Три раза прочитали молитву, окрестили головы новобрачных венцом, потчевали их вином и соединили их руки. После того как молодые приложились к кресту и обменялись кольцами, торжественная церемония подошла к концу. Бархатные глаза Тины наполнились влагой.

– Можете поцеловать невесту, – благосклонно позволил святой отец, отвернулся и, взмахнув длинными полами праздничного одеяния, исчез за алтарём вместе с дьячком. Игорь припал к губам возлюбленной законным поцелуем, а она блаженно прикрыла глаза. Мaman вскочила на ноги и захлопала в ладоши.

– Fille, душенька, что же ты так раскраснелась? – кокетливо отозвалась Татьяна, когда зять приобнял свою невесту за плечи. – Зато Игорёк-то – сама непоколебимость! Ах, как же вы подходите друг другу!

Тина стыдливо спрятала лицо на груди мужа, а он слегка подбоченился, прикрывая её собой.

– Maman, – весело обратился он к тёще, подделывая строгость в голосе. – Прошу вас не смущать мою жену! Я за неё теперь в ответе.

Матушка прыснула со смеху, но вовремя вспомнила, где находилась. Следовало убраться восвояси, пока закостенелая грешница вроде неё совсем не разгневала кого-то из духовных чинов, а те не выгнали их из церкви с громким позором.

– Не знаю, как вы, любезные мои, – заявила она на улице, вдыхая свежий и чистый после дождя воздух. Где-то за их спинами виднелась радуга. – А я считаю, что это дело нужно отпраздновать. Вы не хотите вернуться в театр и рассказать Гоголе о вашем чудесном союзе? Ох, ну до чего же обрадуется Гурам Аристархович!

– А Гогола, думаете, обрадуется, Татьяна Анатольевна? – подыграл тёще Игорь, когда увидел, что Тина не имела ничего против этого. Домой возвращаться не хотелось. – Разве она умеет радоваться за кого-то кроме себя?

Зять и тёща ладили прекрасно, и Тина от души наслаждалась, наблюдая за их непринуждённым и лёгким общением. Сердце выпрыгивало из груди, когда она думала, что они – два самых важных человека в её жизни – смеялись и шутили, дорожа теми связями, что незримой ниточкой соединили их сегодня. И подумать только – эти связи образовались именно из-за неё!.. Как приятно чувствовать себя такой важной и нужной! И чего ей ещё только желать?

– Откроем ради вас бутылочку бургундского! – рассмеялась maman, похлопав Игоря по плечу. – Того самого, которым меня одарил один испанский барон ещё в пятидесятых. По такому поводу не грех и раскупорить!

Театр, как известно, находился не за поворотом, но они всё равно пошли к нему пешком, чтобы немного прогуляться и поболтать от души обо всём на свете. Но чем ближе они подходили к месту, которое навсегда связало их с Игорем сердца, тем тревожнее у Тины становилось на душе. Даже дождик как будто стал накрапывать снова, да и солнце, всё ещё выглядывавшее из-за облаков, не спасало положения.

– Ты в порядке? – нахмурился супруг, почувствовавший мелкую дрожь, которым покрылось её тело. – Ты устало выглядишь.

– Этот экипаж, – проговорила она беззвучно, когда Татьяна убежала вперёд, а они остановились возле статуи Музе – вдохновительнице искусства. – Я его где-то уже видела…

Игорь огляделся по сторонам, но не увидел ничего дурного в безвинной карете, стоявшей у дверей театра, и обнадёживающе улыбнулся жене, взяв её за руку.

– Ты просто очень чувствительная. Это пройдёт.

Она предчувствовала, что на этот раз он оказался не прав, но всё же согласилась и позволила увести себя подальше в здание. Впрочем, озабоченный вид Гурама Аристарховича даже Игоря не оставил безучастным – ведь расширенные зрачки любезного сторожа и его взлохмаченный вид убедили бы кого угодно.

– Тс-с-с! – Сторож приложил палец к губам, призывая их не шуметь. – Там, наверху… Пристав.

Тина бессильно выдохнула. Интуиция у неё была развита не хуже, чем память. И кто с этим теперь поспорит? Конечно же, фаэтон у входа принадлежал становому – Арсену Вазгеновичу Адамяну. В этом не осталось никаких сомнений. Но что же он делал в театре? Какой в этом смысл?

– Что он забыл здесь? – эхом откликнулся на её мысли супруг. – В театрах со времён Линкольна никого не убивали.

– Он прошёл прямиком в гримёрную Татьяны Анатольевны. – Гурам Аристархович огорошил их следующим заявлением: – Даже на вопросы мои не ответил! И дверь чуть ли не ногой выбил.

– А где сейчас… Татьяна Анатольевна? – заикаясь, переспросила fille. Игорь, предугадав скорый обморок, придержал её за талию и не позволил упасть.

– У себя, – хрипло доложил сторож. – Разговаривают о чём-то.

Молодые люди, не позволив себе лишних движений, бесшумно поднялись по лестнице. Нужную дверь, из которой единственной на этаже раздавались голоса, они нашли без труда, приблизились к ней на цыпочках и припали к ней в оба уха.

– Мало того, что вы поддерживали шайку тунеядцев, которые именуют себя марксистами! – ехидно посмеивался Арсен Вазгенович. – Так вы, сударыня, ещё и суфражистка!

Игорь увидел, как становой эмоционально отшвырнул от себя стопку писем. Татьяна стояла спиной к двери, но, подавшись вперёд, и Тина заметила, что пристав успел довольно хорошо обшарить стол maman. Приоткрытые ящики стояли пустые, а на полу валялись бесчисленные бумаги, фотокарточки, шкатулка с драгоценностями, перевёрнутая вверх дном. Становой пришёл не один: четверо сотских всё ещё просматривали шкафы, рыскали над и под кроватью и всеми остальными подозрительными поверхностями.

– Да вы хоть знаете, сколько людей умерло из-за ваших дружков на той демонстрации? – не унимался пристав, гневаясь всё сильнее. – Чем же вы можете всё это оправдать?

– Чем я могу себя оправдать, сударь? – живо откликнулась Татьяна, до этого не вставившая ни слова. – Вы и правда хотите знать, почему я помогала этим бездельникам?

– Да уж, будьте добры! Объяснитесь, – съязвил становой, кривясь. – Коль это действительно поможет вашему почти безнадёжному делу.

Тина прикрыла рот руками, чтобы не закричать от безысходности. «Безнадёжное дело», «кучка марксистов», «суфражизм»… всё это могло означать только одно…

– Я хотела доказать вам всем, – произнесла она без запинки и сделала внушительный шаг становому навстречу. Судя по звукам, она ещё и смеялась. – Женщины ничем не глупее и даже мужественнее мужчин. Да-да, Арсен Вазгенович… именно вам и всем кавказским джигитам, возомнившим себя венцами творения… вы все – те ещё шовинисты!

– Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! – сквозь зубы процедил армянин, из последних сил сдерживая гнев. Но артистка не переставала улыбаться, будто играла на бис свою самую главную, заключительную роль.