Страница 78 из 104
– Это же тот самый, что смущал тебя постоянно? – беспечно обронила Нино, зная, что права. – Ты мне о нём уже рассказывала!..
Даико кивнула и не сдержала улыбки, отчего-то зардевшись. Как же приятно видеть её такой!
– Только прошу тебя! – спохватилась Тина, крепко сжав её ладони. – Не говори пока никому. Ни Вано, ни Саломе. В особенности Саломе!
– Чего она не должна мне говорить?
Мечтательность разом покинула сестёр, когда старшая из них прошла вглубь кабинета, будто лебедь, проплывший по безветренной глади реки. Последняя её фраза отозвалась в ушах Нино эхом, и она покраснела до кончиков волос, невольно подумав:
«Чего ещё я не должна тебе говорить?»
– Мне опять нездоровится. Не хочу, чтобы вы тревожились, – нашлась средняя княжна и даже пошатнулась на месте весьма искусно. Комар носа не подточит. И это любовь сделала их скромницу такой изворотливой?
Саломея высоко вскинула брови, но, похоже, всё же поверила им и, пройдясь по кабинету, ненавязчиво глянула на часы. Куда-то опаздывала? Или же к кому-то?
– Я смотрю, вы уже помирились, – зацокала языком горянка. – А я еле-еле успокоила отца. Вот трещотки! Тебе нужно лучше следить за языком, Нино! Наш отец уже недостаточно молод, чтобы терпеть твои выходки.
Снисходительный тон и лёгкое пренебрежение царапнули младшую из княжон, и она с вызовом посмотрела на старшую. Да, она сама быстро загоралась и так же быстро остывала, но зато заносчивость Саломе почему-то всегда оставалась неизменной!
– Пойдёмте поскорее к отцу! – вовремя вмешалась Тина. – Плохо, если он будет долго на нас злиться.
– Об этом надо было думать раньше, прежде чем злить его.
У Нино сверло скулы. Старшая сестра покамест пропустила среднюю вперёд и, когда та исчезла за поворотом, в очередной раз сверилась с часами. Это стало последней каплей.
– Куда спешишь, чемо дзвирпасо? – произнесла она язвительно и непринуждённо пожала плечами. – На свидание с Давидом Циклаури?
Вот и всё. Начало положено. Подобно дятлу, который долбил своё дерево крепким клювом, стрелки злосчастных часов отмеряли для них каждую секунду.
– Что ты сейчас сказала?
Часы отбили два часа дня, а зелёные глаза Саломеи наполнились бесчисленными оттенками переживаний: страх, обида, злость и другие мелкие эмоции, которые её младшая сестра не смогла разгадать. Однако они её всё же не остановили.
– Ты думаешь, он встречается с тобой, потому что любит? Не потому, что его попросил об этом твой муж?
Даико не пошевелилась, но её дыхание участилось, а затянутая в корсет грудь поспешно поднималась и опускалась. Любой на месте Нино наверняка бы осёкся, но вместо этого она лишь невозмутимо продолжила:
– Наш papa потребовал у Пето Гочаевича внуков, а тот, недолго думая, пошёл к твоему разлюбезному Давиду и попросил помочь. И вот! Ты уже бежишь на свидание с ним, не помня себя от счастья. И ты ещё смеешь читать мне лекции о высокой морали?
Пылкие слова, лившиеся из юных уст, как из рога изобилия, неожиданно закончились, словно кто-то перекрыл источник. Саломея всё ещё не двигалась и смотрела на сестру в упор. Зато Нино, облегчив душу, принялась настороженно кусать губы – ведь, кажется, только-только поняла, что натворила.
Она дала Шалико слово, что будет молчать!.. Он доверился ей, а она обещала ему! Она же обещала…
А что теперь будет делать её сестра? Как она воспримет все эти безрадостные вести? Жестоко! Действительно жестоко открывать Саломее правду сейчас, когда она выглядела такой счастливой. Но ведь жить в бесконечной лжи – тоже не выход! Разве не об этом она говорила Шалико?
– Откуда… ты знаешь? – спустя время выдавила из себя её благородие. Голос зазвучал хрипло, но не дрожал. Нино спрятала глаза в пол.
– Откуда, я тебя спрашиваю? – наконец сорвалась даико, выпуская наружу истинные чувства.
– Шалико, – тихонечко всхлипнула княжна. К горлу припал комок. – А ему рассказал Пето Гочаевич, когда они ходили все вместе в трактир. Твой муж выпил и…
Гордая горянка жестом остановила сестру, а та без труда позволила себя заткнуть. После всего сказанного ни одной из них не хотелось говорить.
– Даико! – с надеждой позвала Нино, но Саломея не откликнулась и неторопливо покинула кабинет.
***
На ту встречу Давид шёл с тяжёлым сердцем. Никогда прежде он не чувствовал себя столь несчастным, как после ссоры с младшим братом. В глазах Шалико сквозила такая боль, что ему, как офицеру и человеку чести, захотелось взять в руки дуэльный пистолет и выстрелить себе в висок. Неужели именно он заварил всю эту кашу? Неужели он стал причиной открытого разочарования дзмы? Он – старший сын семейства, гордость родителей, истинный кавказский джигит, которого не раз ставили в пример отпрыскам других семей?
По поводу себя он больше не обольщался, а голос совести, поразительно похожий на голос Шалико, не затихал в голове ни на минуту. Да, он знал, что проявил себя как слабый человек, который никогда и ни за что не боролся. Он показал себя безвольнее, чем можно себе представить. Чем он сам мог себе представить! Не выдержал пробу, с треском её провалил! Он повёл себя «тривиально и просто», когда пошёл на поводу у собственных чувств, не подумав о последствиях, не подумав ни о чём другом, кроме себя и своих желаний. Даже о Саломе – своей любимой женщине – не подумал!.. Те языки, что твердили, будто военные не умели думать наперёд, никогда ещё не оказывались так правы.
Когда-то безответные чувства к Саломее Джавашвили были, пожалуй, единственным огорчением его жизни, которую другие назовут блестящей. В ней имелось всё: слепое обожание семьи, безграничное внимание женщин, уважение сослуживцев, расположение начальства… всё это теперь ускользало сквозь пальцы, но кого он мог винить, кроме себя? Судьба подарила ему всё, о чём только можно мечтать, а он просто взял и… низверг себя до уровня Пето Гочаевича. Вай, вай, вай!..
Но от признания собственной вины разве легче? Разве теперь, посыпая голову пеплом, повернёшь время вспять?
– Сакварело, – с нежностью окликнул он возлюбленную, бережно отложил ключ от подсобки на тумбочку и прошёл вглубь помещения. – С тобой всё в порядке?
Она стояла к нему спиной в полутьме и, обхватив себя руками, о чём-то размышляла. Лёгкое освещение от оконца сверху придавало ей вид падшего ангела, откидывавшего светлую тень. На спине не хватало только чёрных крыльев!..
Предчувствуя беду, его сердце неистово забилось, будто кролик в клетке. Неужели?!.. Сейчас окажется, что он был ещё и трусом!
Саломея не отвечала, и тогда он на свой страх и риск приблизился, приобнял её за талию и поцеловал в щёку. От этой искры разгорелся целый огонь.
– Даже не думай об этом! – Она вспыхнула, будто заснувший вулкан, и дёрнулась в сторону, горячо всплеснув руками. Её глаза горели точно так же, как и глаза Шалико во время той злосчастной ссоры. Столь явное сравнение довольно быстро донесло до него: это конец всему.
– Кому ты собирался подарить внуков? – прыснула она ядом, истерично рассмеявшись. – Или, правильнее сказать, «сделать»?
Лейб-гвардеец бессильно прикрыл веки, с трудом удержавшись на ногах. Ну конечно же! Он мог бы заранее предугадать, что его тайна, которую случайно разгадал Шалико, совсем скоро дойдёт и до Саломе. Если дзма узнал – значит, знала и Нино, а этот чертёнок, как известно, никогда не умел держать язык за зубами…
– А Пето у тебя не спрашивал, как обстоят дела? Продвигается ли «производство»? А быть может, это за него уже сделал Георгий Шакроевич?
Даже побои и розги в кадетском корпусе Давид терпел с большей мужественностью, чем слушал теперь эти упрёки от любимой женщины, видел её ненависть и презрение и ещё яснее ощущал свою ничтожность. Для мужчины – для офицера! – нет большей пытки, чем выносить всё это.
«Для мужчины и офицера? – усмехнулся в мыслях голос брата. – А ты заслужил, чтобы тебя так величали?»
– Саломе, – произнёс он вяло и облизнул потрескавшиеся губы. – Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Все эти дрязги никогда не имели для меня значения. Всё это неважно!