Картвелеби. Книга первая

Пето вдруг снова стал тринадцатилетним мальчишкой, который отчаянно убегал от разъярённых братьев, потому что знал: они непременно устроят ему хорошую трёпку, как только узнают, с каким злорадным удовольствием он сломал их деревянные мечи, которые они не выпускали из рук, будто уже сейчас мечтали об одном из императорских лейб-гвардейских полков. Но они ведь первые начали!.. Барам и Зураб, а вместе с ними ещё и Лери Андроевич – молодой муж младшей тётки, которая вместе с супругом временно гостила у брата, – стали преследовать Пето, будто чёрные ангелы мщения, как только прочитали его личный дневник и стихи. По счастливой – или не очень? – случайности ему уже давно не находилось от них спасения, но несчастной жертве приходилось отбиваться от обидчиков самому. Его бидза упорно делал вид, что ничего не замечал, и никаких препятствий ни сыновьям, ни зятю не чинил.

В очередной раз это случилось на одном из заводов Мгелико Зурабовича, где дети зачастую пропадали денно и нощно, пока старшие работали. В бродильном и прессовом отделениях всё ещё нестерпимо пахло парáми, но рабочие уже покинули свои посты, а хозяин и его приказчик как раз пересчитывали в своих кабинетах выручку за сегодняшний день. Лучшего момента и придумать нельзя!

Погоня была недолгой. Тёткин муж Лери, отличавшийся вредным, язвительным характером, встал на страже и наблюдал издалека, как Барам и Зураб прижимали неокрепшего подростка лицом к холодному полу, налегая на него с двух сторон так, что Пето никак не смог увернуться. Он оказался связан и жалобно заскулил, прося братьев и зятя о прощении.

До сих пор он считал ту страницу своей биографии самой позорной из всех.

– Кто тебе разрешил?! Кто разрешил тебе трогать наши мечи? – злобно зашипел Барам и так сильно завёл жертве руку за спину, что Пето застонал от боли. – Что, не нравится тебе, безвольный трус? Ты недостоин этих мечей! Недостоин жить под одной крышей с нами! Как земля вообще носит таких как ты?!

– Я не трус, не трус! – всё громче и громче повторял Пето, пока кузен давил на него тяжестью своего веса. Мальчик не остановился, даже когда Зураб с силой ударил его головой об пол, а из носа потекла алая струйка крови. Хотя бы так он должен доказать самому себе, что не был тем ничтожеством, каким пытались выставить его братья перед всем честным миром!..

Неужели они говорили правду и он действительно позорил своим существованием славный род Ломинадзе, который рождал только самых крепких и выносливых мужей Грузии? Позорил величавый Кавказ, его мужественных и сильных сынов? Как ему теперь жить с такими сомнениями, ведь они уже сейчас вызывали желание поскорее избавить дядю – а вместе с ним и всех остальных – от бремени?!

Барама и Зураба, судя по всему, бескрайне забавляла беспомощность кузена, и они продолжили свою садистскую пытку, наслаждаясь каждой её минутой. Лери в итоге тоже не устоял – медленно приблизился и, опускаясь на корточки, зловеще зашептал ему на ушко:

– Запомни, гордый орёл ты наш, – произнёс он с такой иронией, что Пето нервно сглотнул. – Можешь быть каким хочешь ничтожеством, но ты – Ломинадзе, и честь своего рода должен блюсти. Хочешь умереть? Пожалуйста. От этого никто не будет грустить. Но сделай это так, чтобы мы за тебя не стыдились.

– Хватит! – сквозь сжатые губы процедил юный герой, но его тут же заставили молчать, отведя ему за спину ещё и вторую руку. На этот раз мальчик стиснул зубы, но не проронил ни звука. – Я не умру! Я буду жить вам назло!.. Так и знайте!

– Мы ещё не договорили! – ехидно посмеялся тёткин муж, в голосе которого сквозила не агрессия – для этого он был недостаточно юн, – а самое настоящее презрение. – Будь так любезен и дослушай, что тебе говорят старшие. Коль хочешь жить – тогда блюди честь!.. Честь – дороже всего, и мы не позволим, чтобы ты хоть как-то её запятнал. Понял?

Напоследок зять неприятно посмеялся, а Барам и Зураб ударили Пето об пол ещё раз и разразились весёлым хохотом, когда его нос окончательно превратился в кровавое месиво. Он с трудом расслышал, как неприятный смех и громкие шаги кузенов и Лери Андроевича стали раздаваться всё дальше. Бесцветный потолок завода стал расплываться перед глазами, а мальчик, почувствовав безграничную слабость во всех частях тела, перевернулся на живот и… потерял сознание.

– С тобой всё хорошо? На тебе лица нет!.. – ахнула Саломея, приметившая угрюмый силуэт мужа в полуоткрытой двери разделявшей их спальни.

Пето бессильно рассмеялся, когда супруга так и не смогла пройти мимо, несмотря на все их разногласия, неторопливо вошла и остановилась в дверях, изображая на лице живое участие. Только её сейчас не хватало!.. И кого её сиятельство – эта княжеская дочь, привыкшая купаться в ласке, роскоши и любви, – пыталась обмануть своей льстивой заботой?

– Ты не забыла, куда шла? – устало съязвил Пето, поднимаясь с кровати, и от души закурил. Клубки дыма он сознательно выпустил в её сторону, и Саломея закашляла, отмахиваясь от них. – Или тебе что-то от меня понадобилось?

– Необязательно так грубить, ваше благородие! Я всего лишь хотела быть вежливой! – Плохо сдерживая злость и презрение, жена гордо развернулась, но не вынесла насмешки и остановилась, когда он надрывно расхохотался ей в спину. Да что с ним такое?! Совсем рассудка, что ли, лишился?

– Саломе, почему ты не вышла тогда за Давида? – обескураживающе просто спросил Ломинадзе, а она ахнула, хлопая длинными чёрными ресницами. За Давида? С каких это пор они так просто друг к другу обращались? – Он ведь всегда сходил по тебе с ума. На руках бы тебя носил, из спальни бы не выпускал!

– Пето! – Саломе с трудом отдышалась, вглядываясь в его чёрные глаза, горевшие каким-то слишком опасным, преступным огнём. Стыд и смущение за собственную не слишком-то чистую совесть не сразу позволили ей найтись. Она лишь зашептала почти беззвучно: – Что ты такое говоришь?!

– Правду, ваше сиятельство, – ещё беспечнее усмехнулся кмари, а Саломе, вконец запутавшись, посмотрела на него как на умалишённого. – Правду, любезная цоли! Почему так сложно говорить правду и одну только правду? Зачем вы все так много лжёте и лицемерите? И это я ещё самый презренный и нелюбимый человек в этом доме!

– Правда? – нервно выпалила молодая женщина. Его тревожность передалась и ей, и она сделала несколько уверенных шагов к мужу, фыркнув ему прямо в лицо. – Ты хочешь правды? Я скажу тебе её! Я просто не любила его. Я тебя любила! Любила со всей страстностью, на которую только способно сердце неопытной девочки…

Истеричная улыбка не сходила с самодовольной физиономии Пето, и Саломея, видя его подчёркнутую небрежность, когда дело касалось её, окончательно вышла из себя.

– Ты знаешь, что я не вру! Я любила тебя, но ты всё растоптал. Ты!..

– А ты не растоптала?! – заразившись от неё негодованием и раздражением, он тоже сорвался на крик. – Ты что же, ничего не сделала, чтобы превратить наши отношения в ад?!

– Пето!

– И что я, по-твоему, совсем слеп? Не видел, как ты и Давид Константинович смотрели друг на друга наутро после свадьбы?! Это называется «не любила?».

Пето не успел опомниться, а на его щеке уже алел след от звонкой, болезненной пощёчины, которую вполне заслуженно дала ему супруга. Это, впрочем, не отрезвило его, и он поднял на Саломею всё тот же бешеный, враждебный взгляд, что и прежде.

– Ты помнишь, как залепила мне такую же оплеуху в нашу первую брачную ночь? И из спальни ещё выгнала. Ах, вот это любовь!..

– Не смейте говорить со мной в подобном тоне, ваше благородие! – прохрипела она дрогнувшим голосом. От этих воспоминаний она с трудом удержалась на ногах. – Не забывайте, где вы находитесь и с кем разговариваете.

Он уже приготовился язвить и дальше, но гордая горянка не позволила ему этого сделать и просто покинула его покои без каких-либо объяснений.

Пето вздохнул и сел на кровать в том же положении, в котором Саломе застала его несколько минут назад. Его стеклянный взор не выражал ничего, но в какой-то момент в уголках его глаз появились слезинки, а потом он и вовсе заплакал, как ребёнок.