Картвелеби. Книга первая

Неожиданно его перебил её нервный, ироничный смех.

– Вот видите, ваше сиятельство? Мы снова говорим о том, что понравится или не понравится вам. Но никто никогда не говорил о том, что хочу я сама!

– Хватит! – Нервы Георгия сдали настолько, что он сорвался на крик, хотя раньше никогда не повышал ни на кого из детей голоса. – Не желаю слышать больше ни слова!

Тина и правда замолкла, глотая горючие слёзы, пока отец размышлял, в очередной раз меряя суетливыми шагами её спальню.

– Моё терпение лопнуло, – заговорил он в итоге. – Тебе уже девятнадцать лет, а ты ещё не замужем. Мне надоело постоянно отвечать на вопросы о твоём замужестве! Они не заканчиваются уже несколько лет, а ведь мы ещё Нино выдать должны! Ей, что ли, ждать тебя всю жизнь?

– Саломе почти исполнилось двадцать, когда она вышла за Пето Гочаевича, – безжизненно отозвалась больная, будто безучастная к собственной судьбе. – Но вы никогда не спешили с её замужеством.

– У Саломе был выбор, – безжалостно отрезал papa. – У тебя его нет. Выдам за первого же, кто постучится в дом, и имени не спрошу! Может быть, тогда ты научишься меня уважать…

Не сказав больше ни слова, старый князь вышел из комнаты и громко хлопнул дверью. У порога он, конечно же, заметил Нино и понял, что она всё это время подслушивала под дверями. Но, успокоившись той мыслью, что из их разговора она всё равно ничего не могла понять, Георгий безмолвно ушёл в свой кабинет, даже не отругав её. Оглушительную тишину, которая повисла в спальне Тины после его ухода, нарушали лишь бессвязные рыдания средней княжны.

***

– Павлэ! – Георгий постучался тростью по стенкам экипажа и недовольно поморщился. – Как долго нам ещё осталось ехать до злополучного театра?

Тростью старый князь не пользовался никогда, но всё равно держал одну при себе, чтобы в случае нужды подгонять Павлэ. А случай на этот раз и правда выдался чрезвычайный! То ли нетерпение и тревога растягивали путь, то ли улицы Ахалкалаки были сегодня особенно многолюдными, но Георгий всё равно напоминал комок нервов и вздыхал каждый раз, когда карета сворачивала за угол, а храм Мельпомены за ним так и не показывался.

– Потерпите же немного, ваше сиятельство! – оправдывался нерадивый кучер, подгоняя лошадей. – Вот-вот приедем.

Князь Джавашвили ругнулся себе под нос по-грузински и, насупившись, вгляделся в окно кареты. Интересно, что он почувствует, когда увидит эту женщину?

За свою жизнь он любил лишь однажды – свою покойную цоли – и до сих пор с горечью вспоминал тот день, когда приревновал её к товарищу, с которым водил знакомство с кадетского корпуса в Москве. В те времена, когда Георгия с Тамарой ещё не сосватали друг другу родители, Исмаил – потомок азербайджанского ханского рода – влюблённо поглядывал на скромную грузинскую княжну, руки которой в итоге не добился из-за своих тюркских корней и мусульманской веры. История эта быстро забылась, но до ревнивого мужа даже спустя годы счастливого брака всё ещё доходили слухи, будто Тамара когда-то отвечала своему горячему поклоннику взаимностью. Да и сам Исмаил долгое время не женился, будто всё ждал чего-то…

Злые языки сделали своё дело, и однажды, когда Исмаил приехал по личным делам в Тифлис, где на тот момент гостили и Георгий с женой, заботливый супруг стал видеть вещи, которые привели бы Тамару в тихий ужас, узнай она о них вовремя. От досады, обиды и ревности он наделал ошибок, о которых Тина напоминала ему каждый день своим существованием. Нет-нет, он любил её ничем не меньше, чем остальных своих дочерей, но о её родной матери предпочитал не вспоминать без особой необходимости. Старый князь не держал на бывшую любовницу зла и предпочитал делать вид, будто её и вовсе никогда не существовало в его жизни. Но теперь, когда стало ясно, что Татьяна настраивала Тину против семьи всё это время (как калишвили дерзила ему, как перечила?! Не иначе как материнское влияние!), он боялся не сдержаться при встрече и хватить лишнего. Горячая грузинская кровь однажды сильно усложнила ему жизнь. Мог ли он пойти на поводу у эмоций ещё раз?..

– Приехали, ваше сиятельство, – победоносно крикнул Павлэ, останавливая карету возле здания, где в поте лица трудилась теперь Татьяна.

«Да, негусто, – ядовито фыркнул про себя князь, отойдя на несколько шагов от экипажа. Трость он всё же взял с собой – для солидности! – И как вас только занесло в такую глушь, Татьяна Анатольевна? Вас, да после пышного тифлисского театра…»

Мысль о том, что Татьяна отказалась от света и роскоши большой сцены только ради того, чтобы быть поближе к дочери, сильно огорчила Георгия, и он ускорил шаг, чтобы не поддаваться сентиментальным порывам. Попытки Павлэ последовать за ним хозяин пресёк на корню и в гордом одиночестве обошёл здание кругом, прекрасно зная, что главный вход в дневное время всегда закрыт. Так работал в свое время и тифлисский театр…

– С добром пожаловали, сударь? – запинаясь, пробормотал сторож, когда увидел столь солидного мужа в дверях их театра. – Позвать ли кого?

– Не стоит. Я сам найду нужного мне человека. – Георгий жестом остановил засуетившегося старика и потешился той мыслью, что его грозный, насупившийся вид наверняка перепугал бы и самого антрепренёра. Часто ли в столь скромный уголок искусства в дневное время захаживали князья? А у него на лице написано, что он князь, да ещё и с деньгами! Впрочем, кто-то, а уж Татьяна к подобным посетителям, должно быть, привыкла…

– Второй этаж, дверь справа, – дрогнувшим голосом доложил сторож, пока Георгий поднимался по лестнице наверх. – У себя, но никого не принимает.

Почтенный гость звучно хмыкнул, вернувшись к рассуждениям о бесчисленных поклонниках бывшей любовницы, и ещё раз сокрушённо покачал головой. Он никогда бы не позволил своим дочерям дойти до подобной жизни! А эта бессовестная, так низко пав, ещё требовала к себе какого-то уважения!

– Георгий!.. – Татьяна громко вскрикнула, когда дверь гримёрной отворилась и на пороге появилась не выздоровевшая Тина, а её грозный и нелюдимый отец, кошмары о котором до сих пор мучали артистку по ночам. Заметно засуетившись, она накинула на себя цветастый халат, чтобы не стоять перед гостем в одном пеньюаре, чем ещё сильнее его рассмешила. Сколько лицемерия в этой женщине!

– Даже не старайся, – проворчал он устало, огляделся по сторонам и положил возле будуарного столика свою трость. – Я вряд ли когда-нибудь поверю в твоё благочестие.

– Как ты… – задыхаясь от негодования, опешила актриса, но быстро пришла в себя и туго затянула пояс на халате. – Зачем ты явился? Разве ты уже не отнял у меня всё, что только мог?

Георгий порывисто рассмеялся и прошёлся по гримёрной, останавливая на той или иной безвкусной вещице свой умудрённый опытом взгляд. Полный беспорядок на столе, картины пикантного содержания на стенах и много-много алкоголя – и даже какого-то порошка! – по углам и в ящиках. Да, такую праздную жизнь она вела!.. Но разве так должна жить женщина? Разве не правильно, что он всегда оберегал своих дочерей от такого?

Как истинный грузин, он, пожалуй, даже чересчур презрительно относился к европейскому укладу жизни и ко всем, кто его придерживался. Полная вседозволенность, жизнь ради удовольствия и без уважения к старшим… человечество наверняка давно прекратило бы своё существование, если бы все позволяли себе подобные вольности. Да, он не видел смысла в той строгости, с которой сват Мгелико Зурабович относился к своим сыновьям и невесткам, – по его мнению, Ломинадзе-старший всё же не знал меры, – но та жизнь, которую вела Татьяна, тоже никуда не годилась!.. И эта женщина воспитывала бы Тину, если бы он вовремя не вмешался?.. Неужели дочка сама не понимала, от чего он её спас?

Пауза затянулась, и Татьяна повторила свой вопрос. Тогда он без слов протянул ей помятый лист бумаги, который она моментально узнала, и виновато потупила взор.

– Я отнял у тебя всё? – с лёгкой иронией отозвался Георгий. – По тем письмам, что ты шлёшь Тине, и не скажешь, что я что-то отнял!..