Страница 40 из 104
А всё знаете почему?..
Вы – мечта моего детства, Саломе. В юности, когда мы росли бок-о-бок, я не осмеливался просить Вас о той дружбе, которой так гордится мой брат, когда упоминает Нино Георгиевну. Я наблюдал и восхищался Вами украдкой, нет-нет да лелея в душе надежду, что моя симпатия когда-нибудь будет взаимна. Я мечтал однажды назвать Вас своей, сгореть в лучах Вашего солнца, слепившего мне глаза! Вы были – и остаётесь! – единственной королевой, которой моё сердце готово подчиняться и служить. Другую и представить сложно. Но в какой-то злополучный день судьба вмешалась и спутала нам все карты. Вы встретили и полюбили Пето Гочаевича, а я, да и мы…
Я люблю то странное чувство счастья, которое испытываю, когда приближаюсь к Вам. Я люблю одну только мысль о том, какая радость выпадет на нашу долю, если Вы только позволите мне приблизиться. Я знаю! Знаю, что Вы – не Анна Каренина, а я – не граф Вронский, и все же… Что я могу, коль голос здравого смысла, к которому я всё это время прислушивался, звучит во мне всё глуше и глуше?
Я не хочу слышать его, я не хочу думать, что Вы – дочь близкого друга моего отца, что Вы – кавказская девушка, которую оскорбит подобное предложение…
Зато я знаю, что мне не следовало писать писем замужней женщине, компрометируя и лишая её спокойствия, но я просто хочу, чтобы Вы обо всём знали. Я не таюсь. Да, я люблю Вас и готов ради Вас на все сумасбродства, на которые только способен любящий человек.
Я прошу Вас об одной-единственной встрече, которая поможет нам всё прояснить. Давайте поговорим начистоту, раз и навсегда закроем эту тему или же… дадим ей новое начало.
Я буду ждать Вас сегодня днём в одной из подсобок частной школы нашей общей знакомой, Касымовой Дианы Асхатовны. Это имя наверняка вызовет у Вас не самые приятные воспоминания, но сейчас, когда почитаемая директриса этого образцового заведения в отъезде в родном Крыму, для нас невозможно придумать места безопаснее…
Помните тот укромный уголок у кабинета арифметики, возле которого мы останавливались, чтобы послушать, как крестьянские детишки справляются с десятичными дробями? Именно оттуда я пишу Вам это письмо и отчаянно жду Вашего появления…
Искренне Ваш,
Давид».
– Ах, даико, я буду тебе так благодарна! – Тина повисла у Саломеи на шее и вернула её на жестокую землю из мира грёз. – Отец не отпустит меня одну, но с тобой – совсем другое дело!
Средняя из княжон затаила дыхание, когда даико заколебалась с ответом, но уже через несколько секунд всё-таки дала своё неохотное согласие:
– Ну хорошо, хорошо! – Саломея заставила себя улыбнуться. – Мы с Павлэ оставим тебя у церкви, как и в прошлый раз. Но будь осторожна – я не хочу неприятностей!
Тина сделала всё от неё зависящее, чтобы облегчение на её лице не выглядело чересчур явным. Ей придала сил мысль, что через пару часов она подоспеет на помощь больной матери, о которой в завистливой театральной среде наверняка никто не позаботится…
То письмо, которое она получила сегодня утром из рук Тимура, пришло от Гурама Аристарховича, с первых же строк поведавшего ей не самые радостные вести:
«5 июля 1883 года
Валентина Георгиевна,
Любезнейшая!
Я пишу Вам это письмо, поскольку, кроме Вас, на моей памяти у Татьяны Анатольевны нет больше родственников в нашем славном Ахалкалаки. Дело в том, что наша талантливейшая “Королева сердец” который день не выходит из своей гримёрки из-за жуткой лихорадки, которой она наверняка заразилась от своих коллег по труппе. Многих наших актёров скосил тот же самый недуг, и мы закрыли театр, пока эта зараза окончательно не выветрится из наших стен. Врачи называют эту болячку модным французским словом grippe и советуют переждать пару дней, когда заболевание пойдёт на спад, но Ваш покорный слуга, милейшая Валентина Георгиевна, и по сей день жуткий паникёр и предпочитает везде и всегда перестраховываться. Татьяна Анатольевна не может покинуть театр из-за высокой температуры, но ей всё ещё нужен уход, который мы не можем оказать ей в полной мере. Так что приезжайте, ваше сиятельство, приезжайте! Без Вас мы не справимся. К тому же она наверняка, очень обрадуется, когда увидит Вас.
Сердечный друг,
Гурам Аристархович».
Тина ни на минуту не задумалась о своём собственном не слишком устойчивом иммунитете и, не помня себя от нервов, стремглав бросилась к сестре. Намерения Саломеи очень кстати совпали с её собственными! Maman болеет, за maman никто не ухаживает… Нужно срочно бежать на выручку!
– Вы едете к Диане Асхатовне? – наконец вышла из тени Нино и остановилась на последней ступеньке лестницы. – И меня с собой возьмите! Я в прошлый раз не поехала с вами. Мне тоже интересно!
– Нет!.. – в один голос заспорили сёстры, так что младшая из них вздрогнула от неожиданности.
– Ты ведь ещё не до конца выздоровела, – судорожно оправдывалась Тина, – после пожара.
– Твоя нога, – поддержала её Саломея. – Тебе не следует напрягаться, она только начала заживать. Прости, дорогая! Но на этот раз тебе придётся остаться дома.
Нино обиженно надула губки и ещё долго не сводила подозрительного взгляда с исчезнувших в дверях сестёр. Саломея взяла Тину под ручку, и они шутили и смеялись всю дорогу до кареты, а со двора ещё долго раздавались звуки оживлённого разговора, пока они просили у papa разрешения отправиться в путь. Георгий Шакроевич, безоговорочно доверявший своим дочерям, немного поворчал, но всё же не отказал им и дал наказ Павлэ, чтобы глядел в оба. Потом он смягчился и попросил передать Диане Асхатовне свои сердечные приветы и поклоны ремеслу, которым она занималась.
В отличие от отца, Нино не была столь наивна и так и не поверила в придуманную легенду. Природное чутьё подсказывало ей, что обе сестры врали – причём не очень искусно, – и её отчаянно разбередил тот факт, что она не имела никакого представления об их мотивах.
«Нужно написать Шалико. – Девушка искусала губы, теряясь в догадках, но так и не придумала ничего лучше. – Он-то точно свяжет концы с концами!»
Так, будто нога у неё никогда и не болела, княжна поскакала по лестнице наверх, в свою комнату, где написала другу длинное письмо и за ожиданием ответа на него скоротала весь оставшийся день.
***
– Заберу тебя, как в тот раз? Через пару часов? – как можно дружелюбнее спросила Саломея, перецеловавшись с сестрой в обе щеки. И всё же более опытный наблюдатель обязательно заметил бы, как сильно дрожал её голос.
– Да, я буду стоять на этом же самом месте, – ответственно заверила её Тина и рассмеялась так непринуждённо, как только могла. – Вот церковь, улица – и сразу я.
Саломея коротко кивнула, ещё раз обняла даико и обернулась к экипажу, где Павлэ подал ей руку, усадил и только после этого захлопнул дверь и вернулся к лошадям. Младшая сестра увидела сквозь окно кареты, как старшая ей помахала. Тина послала ей воздушный поцелуй. Ни одна из них не поняла, как надрывисто улыбалась другая.
Белокурая княжна не стала терять ни секунды и, как только фаэтон свернул за угол, побежала по улице, которая вела к театру, словно от этого зависела вся её жизнь.
– Эй, осторожнее, мадмуазель! – присвистнул ей в спину какой-то наглец, когда девушка задела его за плечо, промчавшись мимо. – Чулки запачкаете, чулки!
По правде сказать, её совсем не волновала чистота чулок, и она ринулась по самой короткой дороге через пыльные дворы и лужи, оставшиеся по всему городу после недавнего дождя. Юбка неприлично задиралась до щиколоток, но она не жалела ни себя, ни своё новенькое розовое платье. Тина добралась до театра уже через пять минут.
– Гмерто чемо! – ахнул Гурам Аристархович, когда увидел обычно ухоженную девушку столь запылённой, и привстал со своего места за столом. – Что с вами стряслось? Почему вы такая уставшая?