Страница 57 из 65
— Спорим, — попыталась выдавить из себя я, говоря слово сдавленно, — Я поднимусь сама?
Ты скромно улыбнулся, отведя их прочь.
— Со своими кривыми ногами? — нагло сказал ты. — Очень сомневаюсь.
Аккуратно подняв меня вверх, именно как нечто крайне ценное, великое, ты встал подле, продолжая придерживать свои ладони на моей талии, а глазами изучать мимику ныне онемевшего лица, заворожённого твоими весьма дискорректными подвигами. Ты не хотел отходить, а я оказывалась не против такого действа.
Опять же… Тело знало больше, рассудок или что там… Может, я экстрасенс вообще!
Но чувство, что нельзя отходить, лишаться этого, обитало у меня на подкорке, продолжая игру в бездвижие. Такой ты, добрый и обеспокоенный, надобен моему организму… Да нет!
Надобен телу, мозгу, сердцу. Безмерно надобен мне.
Остановилось всё лишь тогда, когда к нам подбежала Уля, радостно нахваливая танец и протягивая тебе обратно твой телефон.
— Великолепно, — пищала она, когда ты, отстранив руки от меня забирал у неё мобильный.
— Хорошо, — скромно ответил ты, мгновенно убрав с лица улыбку, и тут же пошёл к портфелю, чтобы покинуть зал.
Я провожала тебя взглядом, с упоением, будто ожидая чего-то иного, дополнительно. Но, естественно, не получила, потому что ты просто ушёл.
Когда постепенно начали покидать зал люди и остались лишь парочку наших одноклассников, моя подружка подобралась ко мне поближе и заговорила, мне кажется, впервые в жизни серьёзно.
— Что такого произошло с Германом? — спросила она.
— Мне бы знать, — спокойно ответила я, складывая сменную обувь в портфель.
На тот момент ещё ничего не было известно и, чтобы ты просто знал, рассказала мне Мила ровно тогда, когда твоё очередное обзывательство вызвало во мне такую волну негодования, что я почти ворвалась в квартиру к твоей бывшей девушке, требуя объяснений. Это свершилось за три недели до последнего звонка.
Вы вынашивали эту тайну ровно девять месяцев.
— Слушай, я не знаю почему, по какой причине и как так сложилось, что вы теперь общаетесь настолько… — в попытках подобрать нужное слово, она начала жестикулировать, но, так и не сумев его подобрать, решила показать его руками, как комок грязи. — Что в один момент он срёт тебя и всё, что в тебе есть, а потом смотрит так, как будто всё то, что обосрал, готов расцеловать, но одно я знаю точно…
— Что же?
Та улыбнулась и, одарив меня своим сумасшедшим взглядом, шёпотом рассказала мне то, что узрела в телефоне, который я в глаза не видела уже долгие месяцы.
— На обоях тебя нет, но ты есть в галерее. И тебя там очень много. Альбом mine Aryasha насчитывает 13 тысяч файлов, и мне даже спрашивать не хочется, чего там так много.
Все мои факи, маты, танцы, селфи, шутки и споры.
Тринадцать тысяч казалось мне маленьким числом.
— Я не думала, что он сохранил альбом…
— Значит, ты знала, что он есть, — тут же радостно поняла Уля. — Тогда почему ты до сих пор не веришь, что он в тебя влюблён?
— Потому что влюблённые не делают того, что делает Герман сейчас, — мирно ответила я.
— Они делают всё то, что Герман делал раньше.
И да, я всё ещё не поняла, что я тебе нравлюсь. Ещё нет.
Зато я страдала от боли, что ты приносил мне каждый день, разглядывала себе в зеркале, искала ответы в переписках. Делала много всего, считая какой-то неправильной себя.
А потом уже страдала от осознания того, что ты наделал, стараясь максимально избегать тебя в любых ситуациях и обходить на километр. Пыталась найти оправдание тому, что считаю тебя невиновным, хотя ясно, как чудный день, что это не так.
«Бывают ошибки, последствия от которых исправить сложно.»
Эта вещь, вне всякого сомнения, считалась твоей самой главной ошибкой из всех.
Конечно, узнав это, я вышла в шок. Почти всё время, каждую божью секунду, когда ты находился подле или может далеко, когда прикасался ко мне или вновь обсирал, я не слышала и абсолютно ничего не замечала. Казалось, что я в какой-то абстракции, из которой нет выхода.
Сила характера, о которой я некогда говорила, ушла, оставив после себя лишь смущение и страх.
Страх оттого, что это в действительности произошло с тобой, и, что хуже, ты стал не жертвой, а виновником этого бардака.
Мне до безумия хотелось с тобой поговорить и, к счастью, мне досталась такая возможность.
За неделю до последнего звонка, в очередной раз, когда ни на одно твоё замечание я ничего не ответила и даже не повела глазом, ты не выдержал. Мы начали расходиться по домам. Молчаливо я побрела в раздевалку со своими вещами, надеясь не встретить там тебя, но, видимо, небесная канцелярия решила обделить меня удачей в этом году. Ты сидел на стуле подле стены и пялился в телефон. Почему-то именно в эту секунду я осознала, что прямо на моих глазах всё это время шли реальные судебные разбирательства, в то время как я беспокоилась о том, что теряю друга.
Увидев лежащую на одном из столов свою сумку, я поспешила к ней, стараясь не поднимать свой взгляд от пола и, схватив её за ремешок, столь же поспешно отвернувшись, быстрым шагом направилась к выходу, пробормотав быстро тебе своё скромное:
— Встретимся на репетиции!
— Арьяша! — позвав меня фирменным прозвищем, ты тут же аннулировал все мои шансы на уход. Я не столько остановилась, сколько застыла. Замерев в дверях, я медленно обернулась к тебе, и даже знание, что я не увижу твоих голубых глаз, а вновь буду пялиться на чёртов хохолок, не успокаивало меня. — Может, поговоришь со мной?
— О чём? — тревожным голосом сдерживая волнение, спросила я.
Получилось как-то агрессивно-вопросительно.
— Вот и мне интересно, чего такого произошло, что ты боишься на меня смотреть, — говорил ты, своим типичным слащавым голоском, которым только что произносил речь на сцене.
— Помимо того, что ты без причин обсирал меня с самого начала года?! — обиженно воскликнула я, сжимая ремешок сумки сильнее.
— Ты из-за этого обращаешься со мной, как с пустым местом?!
В твоём голосе появилось явное возмущение данным положением дел, эти агрессия и злоба, смешанные вместе с разочарованием, которые обязаны исходить от меня, но в итоге снизошли от тебя, заставили меня посмотреть на тебя впервые за все эти долгие недели.
Мне в глаза бросились мелкие детали твоего лица, которые я ранее никогда не замечала. Так, например, твои брови того же цвета, что и волосы, и оттого они терялись где-то среди лица, но хорошо прятались за этим чёртовым хохолком. По обе стороны от твоих висков красовались прыщи, красные и маленькие, но многочисленные, какие ты явно старался совсем не замечать. А ещё, я впервые узрела лак, которым ты укладывал своё петушиное достоинство, он сделал волосы у лба похожими на старую солому.
«- Герман не идеален, Арьяна, — говорила Мила, когда я пришла к ней в тот день. — Он не святой и не волшебный. Но и поверить в то, что я сейчас расскажу, ты точно не сможешь».
Но ты, о удивительно, всё ещё, был ты. Тот, с кем я дружила, кого знала много лет, кем дорожила и кого любила. И этот образ сейчас нисколько не соединялся с тем, что выдала мне моя лучшая подруга. Словно той личности в тебе нет, да и никогда не находилось.
Но я ей верила. И даже мои надежды на лучшее не заставили меня прекратить попытки узнать правду.
— Я просто обращаюсь с тобой также, как ты с той девчонкой, что стала куклой для твоих утех, — постаралась без истерик произнести я, не отворачивая от тебя глаз, которые, то и дело, старались скоситься и начать рассматривать пресловутую исписанную школьную стену. — Хотя, она не являлась пустым местом, скорее весёлой добычей.