Страница 58 из 128
их полнейшая неспособность к сколь-нибудь значительному делу». И слушайте дальше: «...тот, кто поддерживает государство, оправдывает войну. Государство по сути своей направлено на постоянное расширение своего влияния: если государство не желает быть игрушкой в руках соседа, оно должно превосходить его в силе. Поэтому для европейских государств война неизбежна. Но еще одна война — и готовая рухнуть государственная машина получит свой последний, столь необходимый толчок».
— Все это очень хорошо, — нетерпеливо прервал его пожилой ремесленник, — но что нам делать сейчас?
— Разве ты не слышал: пускать кровь жидам и дворянам! И вообще всем, кто слишком задирает нос, — принялся поучать чешский лакей. — Мы им покажем, кто настоящие господа в этой стране.
Русский ожесточенно мотнул головой и повернулся, словно ища поддержки, к актеру Зрцадло, но тот, по-прежнему не принимая никакого участия в споре, грезил на камне.
Кучеру пришлось отвечать самому:
— Что делать, спрашиваете вы меня. А я спрошу так: что сейчас необходимо делать? Войска сражаются на войне. Дома только женщины, дети и — мы! Чего же мы дожидаемся?
— Но еще существуют телеграфы и железные дороги, — спокойно возразил дубильщик Гавлик. — Если мы ударим завтра, послезавтра пулеметы будут в Праге. И тогда...
— Ну, тогда мы сумеем умереть! — вскричал русский. — Хотя не думаю, что дойдет до этого. — И он шлепнул ладонью по своей тетради. — Какие могут быть сомнения, когда речь идет о благе всего человечества? Свободы сами по себе не даются, их надо завоевывать!
— Panove — господа! Спокойствие и хладнокровие, — простирая в патетическом жесте руку, взял слово чешский лакей. — Старая добрая дипломатицкая заповедь гласит: денежкой торг стоит! А теперь позвольте вопросик: имеются таковые у пана Кропоткина? — Он потер большим и указательным пальцами. — Есть у Кропоткина penize?[17] Монета у него есть?
— Он умер, — буркнул кучер.
— Умер? Но... но тогда... — Лакейская физиономия вытянулась. — Тогда к чему вся эта болтовня?
— Денег у нас будет как дерьма! — запальчиво крикнул русский. — Разве серебряная статуя святого Непомука в соборе не
весит три тысячи фунтов? Разве не лежат в монастыре капуцинов миллионы драгоценных камней? Или, может быть, не зарыт во дворце Заградки клад с древней королевской короной?
— На это хлеба не купишь, — отозвался голос дубильщика Гавлика. — Как это обратить в деньги?
— Ерунда, — возликовал мгновенно оживший лакей, — а на кой тогда городской ломбард! В общем, какие могут быть сомнения, когда речь идет о благе всего человечества?!
Вспыхнул ожесточенный спор — кричали «за» и «против»; каждый хотел высказать свое мнение, только рабочие с фабрик по-прежнему хранили молчание.
Когда шум немного улегся, один из них встал и степенно заявил:
— Все эти разговоры нас не касаются. Это все человеческие речи. А мы хотим слышать голос Бога, — он указал на Зрцадло, — через него с нами говорит Бог! Наши деды были гуситами, они не спрашивали «почему?», когда слышали приказ: биться насмерть. Мы тоже не ударим лицом в грязь... взрывчатки достаточно. Можно все Градчаны поднять на воздух. Мы ее добывали фунт за фунтом и прятали. Пусть он скажет, что нужно делать!
Воцарилась мертвая тишина; все взоры обратились к Зрцадло.
В чрезвычайном возбуждении Поликсена припала к отверстию.
Актер, покачиваясь, поднялся, но не произнес ни слова; она посмотрела на русского, судорожно сцепившего руки, — казалось, он изо всех сил старался пронзить лунатика взглядом.
Поликсене вспомнилось слово «авейша», и она сразу угадала намерение кучера — возможно, неясное для него самого: он хотел сделать актера своим рупором.
И у него как будто получалось: Зрцадло уже шевелил губами.
«Нет, этому не бывать! — Она не имела ни малейшего представления, как подчинить лунатика своей воле, только вновь и вновь повторяла: — Этому не бывать!»
Нигилистические теории русского только слегка коснулись ее сознания — ясно одно: чернь хочет захватить власть!
При этой мысли родовая кровь восстала в ней.
Верным инстинктом она сразу поняла скрытую суть этого учения: давняя мечта «слуги» вознестись до «господина» — переворот, другими словами. Поликсена от всей души возненавидела имена авторов этих идей: Кропоткина, Михаила Бакунина, Толстого, причисленного ею сюда же; она не знала, что все
они неповинны в столь грубом, превратном толковании их мыслей.
«Нет, нет, нет — я — я — я не хочу, чтобы это произошло!» — Она скрипнула зубами...
Зрцадло довольно долго покачивался из стороны в сторону, словно две силы боролись в нем, пока наконец третья, невидимая сила не решила их спор в свою пользу; однако первые извлеченные им из себя слова звучали неуверенно и как-то робко.
Поликсена чувствовала свой триумф: она снова, хотя все еще не окончательно, одержала победу над русским кучером. И о чем бы сейчас ни заговорил лунатик — она знала: это ни в коем случае не прозвучит в пользу ее противника.
Внезапно актер спокойно и уверенно, как на трибуну, взошел на камень.
— Братья! Вы хотите слышать Бога? Любой из вас станет Богом, как только вы в это поверите.
Одна лишь вера превращает человека в Бога, всякая вещь станет Богом, стоит только в это поверить!
И если к вам обратится Бог, а вы решите, что это человек, то вы унизите божественное до человеческого. Почему вы не верите, что можете быть Богом? Почему не скажете себе: «Я — Бог, я — Бог, я — Бог»?
Если бы вы в это поверили, то вера ваша помогла бы вам. Но вы хотите слышать глас Бога там, где нет человека, — хотите чувствовать Его десницу там, где нет рук. В каждой руке, сопротивляющейся вашей воле, вы видите человеческую руку, в каждом голосе, противоречащем вам, — человеческий голос. В вашей собственной руке вы видите лишь человеческую руку, в вашем собственном голосе — лишь человеческий голос, но не десницу Бога, но не глас Бога! Как же Бог откроется вам, когда вы не верите в Него, не верите, что Он всюду?
Вы считаете: Бог вершит судьбу, и в то же время хотите стать властелинами своей судьбы. Выходит, по-вашему, можно стать властелином над Богом и одновременно остаться человеком?
Да, вы можете стать властелинами судьбы, но только если поймете, что вы — Бог, ибо лишь Бог может быть властелином судьбы.
Если же вы считаете, что вы лишь люди, и отделены от Бога, и отличны от Бога, и другие, нежели Бог, то вы остались непреображенными и судьба стоит над вами.
Вы спрашиваете: почему Бог допустил войну? Спросите самих себя: почему вы ее допустили? Разве вы не Бог?
Вы спрашиваете: почему Бог не открывает нам будущее? Спросите самих себя: почему вы не считаете себя Богом? Тогда вы бы знали будущее, ибо сами были бы его творцами, каждый своей части, а по части, творимой им самим, всякий мог бы узнать целое.
Но вы остаетесь рабами своей судьбы, и судьба катится, как сорвавшийся камень, а камень — это вы, камень, сложенный из песчинок, и вы катитесь камнем и падаете камнем.
И как он катится, и как он падает, так и форма его преобразуется непрестанно в соответствии с неизменными законами вечной природы.
Камень не обращает внимания на песчинки, составляющие его тело. Как бы он мог иначе? Все, состоящее из праха, заботится лишь о собственном теле.
Раньше огромный камень человечества был рыхлым, беспорядочно составленным из песчинок различных цветов; только сейчас он начинает принимать форму, которой в малом обладает каждая отдельная песчинка: он становится формой одного гигантского человека.
Только сейчас завершается сотворение человека из глины и — вдохновения.
И «думающие», более трезвые, более разумные, — те составят его голову; а «чувствующие», мягкие, чуткие, созерцательные, — те будут его чувством!
И выстроятся народы согласно виду и сущности каждого, а не по месту обитания, происхождению и языку.