Страница 1 из 128
A
Издательство «Ладомир» представляет собрание избранных произведений австрийского писателя Густава Майринка (1868 — 1932).
«Летучие мыши» — восемь завораживающе-таинственных шедевров малой формы, продолжающих традицию фантастического реализма ранних гротесков мастера. «Гигантская штольня все круче уходит вниз. Теряющиеся в темноте пролеты лестниц мириадами ступеней сбегают в бездну...» Там, в кромешной тьме, человеческое Я обретало «новый свет» и новое истинное имя, и только после этого, преображенным, начинало восхождение в покинутую телесную оболочку. Этот нечеловечески мучительный катабасис называется в каббале «диссольвацией скорлуп»...
«Вальпургиева ночь»... Зеркало, от которого осталась лишь темная обратная сторона, — что может оно отражать кроме «тьмы внешней» инфернальной периферии?.. Но если случится чудо и там, в фокусе герметического мрака, вдруг вспыхнет «утренняя звезда» королевского рубина, то знай же, странник, «спящий наяву», что ты в святилище Мастера, в Империи реальной середины, а «свет», обретенный тобой в кромешной бездне космической Вальпургиевой ночи, воистину «новый»!..
«Белый доминиканец»... Инициатическое странствование Христофера Таубен-шлага к истокам традиционных йогических практик даосизма. «Пробьет час, и ослепленная яростью горгона с таким сатанинским неистовством бросится на тебя, мой сын, что, как ядовитый скорпион, жалящий самого себя, свершит не подвластное смертному деяние — вытравит свое собственное отражение, изначально запечатленное в душе падшего человека, и, лишившись своего жала, с позором падет к ногам победителя. Вот тогда ты, мой сын, "смертию смерть поправ", воскреснешь для жизни вечной, ибо Иордан, воистину, "обратится вспять": не жизнь породит смерть, но смерть разрешится от бремени жизнью!..»
Все ранее публиковавшиеся переводы В. Крюкова, вошедшие в представленное собрание, были основательно отредактированы переводчиком. На сегодняшний день, после многочисленных пиратских изданий и недоброкачественных дилетантских переводов, это наиболее серьезная попытка представить в истинном свете творчество знаменитого австрийского мастера.
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ
Действо сверчков
Неисправимый ягнятник
О том, как доктор Хиоб Пауперзум подарил своей дочери алые розы
Свидетельство И. Г. Оберайта о хронофагах
Кардинал Напеллус
Четыре лунных брата
Майстер Леонгард
ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
БЕЛЫЙ ДОМИНИКАНЕЦ
Введение
Первое свидетельство Христофера Таубеншлага
Семейство Мутшелькнаус
Странствование
Офелия I
Полночный разговор
Офелия II
Багряная книга
Офелия III
Одиночество
Скамейка в саду
Лик Медузы
Ему должно расти, а мне умаляться
Радуйся, Невеста Неневестная
Воскресение меча
Хитон Несса
КОММЕНТАРИИ
Летучие мыши
Действо сверчков
Неисправимый ягнятник
О том, как доктор Хиоб Пауперзум подарил дочери алые розы
Свидетельство И. Г. Оберайта о хронофагах
Кардинал Напеллус
Четыре лунных брата
Майстер Леонгард
Вальпургиева ночь
Белый доминиканец
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
Gustav Meyrink
Fledermaüse Kurt Wolff Verlag Leipzig, 1916
Walpurgisnacht Kurt Wolff Verlag Leipzig, 1917
Der weiβe Dominikaner Langen — Miiller Verlag Munchen, 1922
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ
Моему другу
Августу Верндорферу
посвящается...
Действо сверчков
—Нy что? — воскликнули в один голос господа, когда вошел профессор Гоклениус, но тут же, заметив его расстроенное лицо и нервные торопливые движения, сбились и заговорили все разом, наперебой: — Вам выдали письма? — А когда приедет сам Иоганн Скопер? — Он уже на пути в Европу? — Как он себя чувствует? — А материалы экспедиции и коллекции тоже прибыли?
— Вот все, чем мы располагаем, — сказал задумчиво профессор и положил на стол туго перетянутый бечевкой пакет и маленький флакончик, в котором находилось какое-то мертвое белесое насекомое величиной с обычного рогача, — китайский посол собственноручно передал мне эти вещи, добавив от себя, что шли они кружным путем через Данию и на адрес посольства поступили только сегодня.
— Боюсь, он принес дурные вести... Уж не случилось ли чего с нашим коллегой Скопером? — прошептал, прикрыв рот рукой, безбородый господин своему соседу, старичку с не по годам буйной шевелюрой, напоминающей львиную гриву, который, сдвинув на лоб очки, с выражением крайней заинтересованности вертел перед глазами флакончик, рассматривая инсекта.
Помещение, в котором находились господа — их было шестеро и все они занимались при биологическом музее исследованиями в области энтомологии, — выглядело довольно странно.
Приглушенный запах камфары и сандалового дерева пропитывал здесь все и вся, кружа голову и навязчиво нагнетая и без того тяжелое впечатление какой-то враждебной, агрессивной экзотики, которое порождали подвешенные к потолку колючие и пучеглазые ежи-рыбы — такими же стеклянными, вылезшими из орбит глазами смотрят казненные, когда палач поднимает за волосы свежеотрубленную голову и показывает толпе, — ярко разрисованные белым и красным дьявольские маски туземцев,
страусиные яйца, чудовищные челюсти акул, гигантские бивни нарвалов, чучела обезьян, застывшие в самых немыслимых позах, и прочие гротескные проявления жизни, подчас совершенно фантастических форм, во множестве населяющих далекие, недоступные человеку зоны.
И в то же время в обстановке присутствовало что-то неуловимо затворническое, монастырское, аскетическое; особенно это ощущалось вечером, когда тусклые лучи заката проникали из запущенного музейного сада сквозь забранное выпуклой кованой решеткой окно и косыми пыльными столбами падали на коричневые, источенные жучком шкафы и массивные суровые стены с висящими на них в пышных золоченых рамах фотографиями увеличенных до гигантских размеров инсектов — щитников и медведок — так же надменно и чопорно, из таких же точно рам взирают в аристократических замках поблекшие портреты почтенных предков.
В углу — нос кнопкой, желтые лукавые стекляшки глаз, льстивая, заискивающая улыбочка, цилиндр господина препаратора ухарски сдвинут на затылок, — услужливо изогнув руку кренделем, застыл в подобострастном поклоне похожий на допотопного деревенского старосту, оказавшегося впервые в жизни под прицелом фотоаппарата, ленивец, на шее которого вместо галстука болталось великое множество сухих змеиных шкурок.
А там, благопристойно сокрыв в туманных далях коридора длиннющий зубчатый хвост — гнусный атавистический придаток — и хвастливо выставив напоказ более благородные части своего холеного тела, которое регулярно покрывали свежим лаком, следуя авторитетным пожеланиям господина министра образования («так-то оно... гм... педагогичней будет»), возлежала краса и гордость музея — двенадцатиметровый крокодил, кося коварным кошачьим глазом через полуприкрытую дверь в помещение, где собрались ученые...