Страница 49 из 88
– Позвольте, я подытожу. – Высокий и статный гость в чистом охотничьем наряде с прищуром подкрутил ус и слегка подался в сторону Матвея Палыча. – Живете вы, стало быть, на этой земле многие годы, а там, за топями, ни одна живая душа об этом и знать не знает? Смилуйтесь, во всей губернии никто в такой анекдот не поверит! Как же вас сюда занесло? Кто такое, с вашего позволения, имение построил?
– Отец построил, – грозно рыкнул Матвей Палыч, надеясь, что гость не видит, как он избегает его насмешливого взгляда. Будучи несколько выше ростом и значительно шире в плечах, под этим взглядом он отчего-то чувствовал себя беззащитным. – Построил еще до моего рождения.
– Как же, один построил? – приподнял кустистую бровь навязчивый незнакомец.
– У него было много людей, – ответил Матвей Палыч с раздражением.
– А где ж они все? – Бровь поднялась еще выше.
– Ушли, когда он помер. Ушли и больше не возвращались.
– Занятно… – протянул гость, отхлебнув воды из кружки с отколотым краем. – В высшей степени, с вашего позволения.
В наступившей тишине в сознании Матвея Палыча всплыла картина, которую он так отчаянно старался забыть все эти годы. Он зажмурился и с силой потер ладонью лоб, но это не помогло. Никогда не помогало.
Ночь после шумного застолья. Каких-то пару часов назад отец устроил ему показательную выволочку. Самое поганое, что в этот раз Матвей вроде бы и не сделал ничего дурного. Дождался паузы в разухабистом взрослом разговоре и задал вполголоса вопрос, мучивший его уже долгое время: «Тять, а где моя маменька? Почему не живет с нами?»
Ухо все еще пылало, как обложенное угольями, а в глазах стояло гогочущее сборище отбросов, не в первый раз наслаждающихся подобным зрелищем.
– В последний раз… – тихонько шепчет себе под нос Матвей и сглатывает слезы обиды. – В последний раз это было, паскуда.
В полной темноте он не видит даже кинжала, который до боли крепко сжимают его мокрые от пота пальцы. Но он хорошо знает дом. Где пройти, где повернуть, какую ступеньку перешагнуть. И вот он стоит над отцовской постелью.
Нужно бить. Нужно бить сейчас, пока не проснулся. Иначе не справиться.
«Да даже и так, – думает Матвей с помесью содрогания и тоски. – Даже так не справиться». Даже лежа в постели, спиной к угрозе, Павел Пистоль казался неуязвимым. Вот-вот повернется, отберет оружие и изобьет смертным боем за дерзость. Не говоря уж о том, что рука с кинжалом предательски отказывается подняться. Даже на него, самого родного, самого ненавистного, самого совершенного человека на свете.
Небо за окном начинало светлеть. Теперь Матвей видел спину и неровно, потому как самостоятельно, выбритый ножом затылок.
А может, не надо бить? Может, просто пугнуть? Пусть увидит, до чего едва не довел, пусть попросит прощения…
Ну да, смешно. Не станет он просить. Не такой это человек.
Но рука уже потянулась к отцовскому плечу. Слабый толчок. Реакции нет. Толчок посильнее. Крепко уснул, подонок. Не похоже на него.
Аккуратно заткнув кинжал за пояс, Матвей взялся за мускулистое, твердое сверх обычного плечо и перевернул отца на спину. Безвольной плетью свесилась до пола рука. Глаза широко раскрыты. В них застыла нечеловеческая, непостижимая мука. Он мертв. Все кончено. Мертв.
Было в этом что-то ужасающе неправильное. Грозный, непобедимый, неуязвимый Павел Пистоль не мог оказаться таким жалким и беспомощным. Нет, только не так, нет…
Матвей закричал и бросился прочь…
Прочь, дурные мысли, прочь.
– А вы-то сами кто будете? – обратился Матвей Палыч к гостю в отчаянной попытке заглушить воспоминания.
– Колесников я, – весело откликнулся тот, отхлебнув еще немного. – Александр, понимаете, Колесников, местный барин. Настоящий, с вашего позволения.
– Шутить изволите? – оскалился Матвей Палыч.
– Помилуйте, какие шутки! – всплеснул руками странный гость. – Не далее как месяц назад сам государь специальным указом пожаловал мне этот надел, до сих пор никого не интересовавший, и распорядился привести его в божеский вид. Понимаете ли, голубчик, прогресс – он ведь на месте не стоит. Болота осушим, лесок на окраине вырубим, землю в оборот пустим… И усадьбу, конечно же, настоящую построим, на что мне это страшилище?
– Не осушите, – мрачно усмехнулся Матвей Палыч. – Хозяйка не даст.
– Это что же за хозяйка такая? – не понял Александр. – Не представите?
– Отчего ж не представить, – неожиданно согласился Матвей Палыч. – Пожалуйте за мной, коли топи не боитесь.
Сложно сказать, что сподвигло Матвея Палыча на это решение. Отчасти он надеялся, что новоявленный «барин» испугается и сбежит подобру-поздорову. Отчасти – что Она заберет его и смилуется над своим верным слугой. Была и совсем отчаянная мысль: а не найдет ли Александр на Нее управу? Прогресс ведь на месте не стоит… Но нет. Глупо. Глупо даже надеяться.
– Здесь! – бросил Матвей Палыч через плечо и остановился, не доходя до омута. – Здесь она живет.
– Вот это да, а еще меня в шутовстве заподозрить изволили! – Колесников со смехом развел руками. – Никого я здесь не вижу, помилуйте.
– В омуте, – Матвей Палыч понизил голос, чтобы скрыть звучавшую в нем дрожь. – Она живет в омуте. И если выйдет…
Колесников, посмеиваясь, скинул кафтан и принялся закатывать рукав своей простой серой рубахи.
– Если выйдет… – Матвей Палыч стушевался и от неожиданности упустил мысль. – Ужас что будет… Мы, полагаю, умрем, и все погрузится…
– В этом омуте? – прервал его Александр. – Ну, давайте уж подыграю, коли вы такой шутник… – И прежде чем Матвей Палыч нашелся с ответом, он опустился перед водной гладью на колени и по локоть погрузил в нее руку, поднимая со дна муть с кислым запахом гнили. – Где же хозяйка, Матвей Палыч? Левее? Правее? Вылезайте уж, ваше сиятельство, смерть как на вас взглянуть охота!
Матвей Палыч плохо запомнил, что произошло дальше. Кажется, дневной свет померк в его глазах, а сама временна́я ткань пошла трещинами. Вот он пошатнулся, едва не свалившись с кочки. Вот он что-то кричит не своим голосом, размахивая руками. А вот он всем своим немалым весом прижимает дерзкого дурака к земле, удерживая его голову под водой.
– Видишь?.. – шипел он, капая Колесникову на затылок слюной. – Видишь ее, паскуда? Смотри, смотри, смотри, пока можешь…
И тот видел. Точно видел. Иначе с чего бы ему так дергаться, прежде чем обмякнуть окончательно?
Матвей Палыч поднялся на ноги над трупом, но они, не выдержав нервного напряжения, подогнулись, и он снова бухнулся на колени перед омутом. Его глаза были закрыты, по лбу катился соленый пот, а плечи била крупная дрожь.
– Только не гневайся, Хозяйка, – еле слышно шептали его губы без участия его собственной воли. – Все что угодно, только не гневайся.
Получасом позже распахнулась дверь дома, стукнувшись о набухшую от влаги бревенчатую стену. На пороге стоял Матвей Палыч. Один, перемазанный грязью, неистово вращая страшными глазами.
Дух его, впрочем, был отчасти даже приподнят. На обратной дороге его посетила мысль, подарившая робкую надежду. Апрашка. В самом деле, думал он, из них троих она дольше всех живет на этих болотах. Если кто и знает, как остановить (или хотя бы замедлить) Хозяйку, то только она.
– А когда барин нас отпустит? – послышался с кухни восторженный голос дурачка. – Страсть как хочется на Белый Бал попасть!
– Скоро, Егорушка… – ворковала старуха. – Совсем скоро. Крупа в погребе совсем кончилась, последнюю уж с пылью пополам варила, а значит – близко Белый Бал…
– Апр-р-рашка! – хрипло гаркнул барин, со злостью приложив дверной косяк кулаком. – Сколько раз говорить, чтоб не слышал я твоих сказок! А ну, подошла! Говорить будем…
Едва слышно скрипнула задняя дверь – Егорка, не выдержав внезапного крика, сбежал в сторону конюшни. Пусть его, поганца. Один черт, проку никакого. Старуха же послушно засеменила барину навстречу, опустив в страхе единственный глаз и кусая украдкой дрожащие губы.