Страница 52 из 59
— Черт!., Вот к пяти придем, скажу Агафоше: козел! Жизнь прожил, красоты не видел!
Он успокоился, сел в траву, перемотал портянки. Покатые его плечи быстро двигались — слабые зачатки будущих крыльев. К Львиной Пасти он сидел спиной. К Львиной Пасти он уже привык. Львиная Пасть его больше не интересовала. Он высматривал вдали домик Мальцева:
— Сидит, гад, чаи гоняет, а на его острове зверье давят, зверье рвут! Причем всех подряд! Непорядок! — Он взглянул на меня. — У нас, к примеру, в Бубенчикове кот жил: шерсть стопроцентная, драчлив, как три пьяных грека. Но и он не так — птичку возьмет, мышку возьмет, кошечку погоняет. Но вот корову не брал!
— Серп Иваныч, — прервал я его. — Зрение у тебя телескопическое, сам говорил. Отличись! Вон, смотри, на бережку, под скалами… Или кажется?
— Рыба! — завопил Сказкин.
Но не рыба это была. Нет на свете рыбы величиной с кита… Змея?.. Но кто встречал змею таких размеров?
— Хорош! — в голосе Сказкина сквозила настоящая радость. Двести метров вниз, да три километра плаву — такая дистанция Серпа устраивала. — Хорош! Нажрался сивучинки и спит. Небось ему чебуреки снятся.
Почему именно чебуреки, Сказкин не пояснил. Но пропавшие собаки Мальцева, его несчастная белая корова, наконец, неудачливый сивуч — все это сразу обрело систему.
Сказкин бухтел:
— Слышь, начальник, в нем все метров двадцать! Вот бы галстуков из него нарезать. На весь поселок хватило бы, и в Бубенчиково послал. А представляешь, какая печень?
— При чем тут печень?
— Витамины! Он же жрет разнообразную пищу! — Серп смело сплюнул под ноги и предложил: — Давай застрелим!
— С чего вдруг?
— Сам видишь: мучается.
— Да? — не понимал я волнений Серпа.
— Взгляни, тяжелый, а на камнях лежит. Знаешь, как камни в тело врезаются?
— Почему ты говоришь — он?
— А как надо? — удивился Серп. — Это же гад! Морской, но гад! У нас на балкере «Азов» такого вот в Атлантике наш старпом встретил. Чуть заикой не стал, при весе-то в сто десять!
— Гад столько весил?
— Старпом! — обиделся Сказкин. — Ты бы вот встретил такого, сразу бы вес сбросил!
— А я уже встретил. Вон он на бережку лежит.
— Ха! — сказал Сказкин. — Ты ему еще в пасть загляни!
— Ив пасть заглянем, — пообещал я.
— Это как? Попросим его на обрыв влезть?
— Не полезет, — возразил я. — Сами спустимся.
— Упаси бог! — Сказкин отступил от обрыва. — Мы не сивучи. Мы жить хотим.
— Это да, Серп Иванович, но спускаться нам надо.
— Да ты что, начальник? Он что — твой?
— Наш он, Серп Иванович. Наш!
— Наш? — удивился Сказкин. — Это значит, и мой тоже?.. Тогда пусть гуляет, мне-то он ни к чему. И вообще, как знать… Может, он из нейтралки? Может, он из чужих вод приперся!
Я не ответил.
Я всматривался.
Далекое змееподобное существо все так же неподвижно лежало на каменистой полоске, окаймляющей внутреннюю бухту. Я подполз к самому краю обрыва, но сиреневая дымка мешала — размывала очертания, слепила, не давала возможности видеть точно. Вроде бы шея длинная… Вроде бы ласты… Или не ласты?.. Нет, похоже — ласты… А вот горбов, о которых нам Сказкин уши с Мальцевым прожужжал, я не видел, хотя средняя часть чудища была непомерно вздута… Обожрался сивучинки?.. И чего лежит… Шевельнулся бы, в движении все понятней.
— Сдох! — твердо объявил Серп. — Нельзя враз жрать говядину и сивуча…
— Почему? — спросил я, оценивая высоту стен, круто падающих в кальдеру.
— А потому, что земное — земным!
— Ты вот земной, а икру, чилимов, кальмаров лопаешь.
— Ну! — презрительно хмыкнул Серп. — Я — человек!
— Сейчас проверим.
— То, что я человек? — обиделся Серп.
— Да нет… Я об этом змее… Пройдем по гребню, не теряя высоты, до мыса Кабара. Там обрывы метров пятнадцать, не больше. Где там у тебя фал?
Серп Иванович отошел в сторону:
— Я не пожарник. Я подписки не давал в ад лазить.
— Ладно, — сдался я. — Один полезу.
— А обратно?.. Обратно как?
— На месте решим.
Я вскинул рюкзак на спину.
— Да дохлый он, — канючил Серп, шурша сухим шлаком. — Что ты с него иметь будешь? За такого даже Агафон сухофруктов не даст, а вот болезнь дурную схлопочешь!
Сказкин умолк только на мысе Кабара.
Мыс падал в залив почти отвесно, но высота его, действительно, не многим превышала десяток метров. Прямо перед нами, за узким проливом торчал Камень-Лев. Длинная скала, белая, выбеленная' птичьим пометом, скрывала видимость.
— Подымись, — попросил я Сказкина. — Что там этот гад делает?
— Да ну его, — уперся Серп. — Спит!
Фал, захлестнутый за мощные корни кедровника, полетел вниз. Я удивился: конец фала завис примерно в метре от берега.
— Не может быть. Я выписывал двадцать метров!
— Всяко бывает… — туманно заметил Серп.
— Да?
Сказкин не ответил.
Сказкин вдруг заинтересовался вопящими чайками, отошел в сторону — так слышнее…
— Может, этот наш фал усох, а, Сказкин?
— Нормально! — сплюнул Серп Иванович. — По такой жаре чего не бывает. Ты вон подумай, Агафон вроде как в глуши живет, а пятнадцать пар обуви держит: одна для туалета, вторая для прогулок, третья…
— Ты не перечисляй! — сгреб я Сказкина за грудки. — Фал Агафону отдал? За компот?
— Какой компот? — отбивался Сказкин. — Гречку-то, гречку кто ел? Кто уминал гречку?
— Гречку, черт подери! — шипел я. — Я тебе покажу гречку! Ты у меня этот фал до старости будешь помнить!
— Не для себя, начальник! Не для себя!
— Ладно, — отпустил я его. — Живи, организм, живи, порождение эволюции. Вернусь, поговорим…
Проверил прочность фала, погрозил кулаком:
— Не вздумай смыться, как тот медведь. На краю света достану.
Не будь узлов, навязанных на каждом метре фала, я напрочь бы сжег ладони. Но фал пружинил, держал; перед лицом маячила темная базальтовая стена, вспыхивали и гасли вкрапленные в породу чернильные кристаллики плагиоклазов; далеко вверху, над срезом каменного козырька, маячило лицо Сказкина в кепке, закрывающей полнеба.
— А говорил, к пяти вернемся, — заметил он, когда я завис метрах в семи от круглых береговых валунов.
— И есть хочется, — укорил он, когда я уже определил для себя валун-опору.
— Полундра! — завопил он, когда я коснулся ногами земли.
— Что, теперь и пить захотелось?
Сапог скользнул по влажной глыбе. Оступившись, я выпустил из руки фал. Меня потащило вниз, к воде, к сырому галечнику, развернуло лицом к бухте…
И я увидел.
Из пронзительных, низко стоящих, как в неполном стакане, вод, сквозь их призрачные пласты, искривленные преломлением, прямо на меня восходило из океанских глубин нечто чудовищное, жирно, антрацитно поблескивающее.
Ухватиться за фал я просто не успевал. А если бы и успел, дела это не меняло — чудовищная пасть на гибкой змеиной шее запросто сняла бы меня и с трехметровой высоты…
Вскрикнув, отбрасывая сапогами сырую гальку, я бросился бежать в глубь кальдеры, туда, где вода и камни были одинаково золотисты от невысокого уже солнца.
Островок Камень-Лев высотой 162.4 м находится в 1 миле к W от мыса Кабара. Издали он напоминает фигуру лежащего льва. Берега островка очень крутые. На южной оконечности островка имеется остроконечная скала. В проходе между островком Камень-Лев и мысом Кабара лежит группа скал, простирающаяся от островка к мысу на 6 кбт. Самая высокая из скал высотой 6 м приметна белой вершиной. В проходе между этой скалой и мысом Кабара глубина 27 м. Лоция Охотского моря
Тетрадь третья. Я назвал его Краббен
Успех не доказывают. Счастливчик Гарвей. Мужчины, русалки, краббены. Ночная клятва. К вопросу о большом риске. Гимн Великому Змею. «Где ты нахватался седых волос?»