Страница 82 из 164
№ 5
Письмо г-жи де Жанлис герцогу Шартрскому
«Зильк, Гольштейнский край, 8 марта 1796 года.
Сударь!
Не имея на протяжении примерно двух лет ни малейшего представления о том, где Вы теперь живете, и не поддерживая с Вами никакой переписки последние полтора года, я приняла решение поместить это письмо в газетах. Благодаря такому способу оно дойдет до Вас, где бы Вы ни находились. Пока я могла быть полезной Вам, равно как и Вашей очаровательной и несчастной сестре, мне необходимо было сохранять с Вами тесные отношения. Именно это я и делала и желала бы делать и дальше, если бы Вы нуждались во мне. Мы расстались с Вами за год до того времени, как я покинула Швейцарию (в мае 1794 года), Вы находились очень далеко от меня и, скорее всего, обрели убежище по совету человека, с которым я не поддерживала никакой связи. Вполне оправданное чувство признательности внушило Вам не только доверие к этому человеку, но и расположение к нему, его советы могли быть полезнее Вам, чем мои, поскольку я обреталась в то время одна с мадемуазель Орлеанской, запертая в монастыре, где провела с ней целый год в полнейшем одиночестве, заботясь исключительно о ее здоровье и совершенствовании дарований, которыми я ее наделила.
Когда почти два года тому назад я приехала в здешние края, у меня было желание жить здесь в полнейшей безвестности; и, поскольку Вы писали мне крайне редко и мне не хотелось доверять почте мою тайну, я не стала извещать Вас, куда уехала. Тем не менее, не называя Вам своего вымышленного имени и места, где поселилась, я отыскала средство подавать Вам вести о себе. Одновременно я сообщила Вам адрес, по которому мне можно было писать. В октябре 1794 года я получила последнее письмо от Вас, которое до меня дошло; как и предыдущие Ваши письма, оно содержало лишь изъявления Вашей признательности и любви ко мне, и нежное имя “матушка”, которым Вы по-прежнему называете меня в этом письме, должно было убедить меня, что, несмотря на тайну Вашего поведения, Ваше сердце по-прежнему остается по отношению ко мне таким, каким ему и следует быть, ибо с того времени, не имея никакого рода сношений с Вами, я не могла сделать ничего такого, что было бы способно вызвать охлаждение между нами. Примерно десять месяцев тому назад мне прислали письмо для Вас, предполагая, что я знаю Ваш адрес. Все уверяли, что Вы находитесь в этих краях, и даже называли имя Вашего корреспондента. Я поинтересовалась у него названием места, где Вы живете; он ответил, что в самом деле знает его, но не может сообщить мне. Я не настаивала и отослала это письмо; больше я ничего не слышала о Вас и не предпринимала никаких шагов для того, чтобы увидеть Вас или написать Вам; но, повторяю, если бы я имела хоть малейшую надежду быть сколько-нибудь полезной Вам, то дала бы Вам это знать и с самой горячей готовностью отыскала бы Вас. Несколько месяцев тому назад я прочитала в местных газетах письмо, подписанное Вашим именем и извещавшее о том, что Вы уезжаете в Америку. Поскольку Вы не отреклись от этого письма, я должна была поверить, что оно действительно написано Вами, и, следовательно, пребывала в убеждении, что Вы находитесь в Америке.
Я поздравляю Вас с тем, что Вы приняли такое решение. Вы можете припомнить, как три года тому назад я говорила Вам, что это лучший выход для Вас.
Мне представляется невозможным, чтобы Вы не знали, что в нескольких французских газетах писали о том, что Вы имеете партию во Франции и приверженцев за границей, которые хотят возвести Вас на трон. Если это факт Вам неизвестен, то ознакомить Вас с ним означало бы оказать Вам чрезвычайно большую услугу. В течение тех десяти лет, какие я посвятила непрестанным заботам о Вас, у меня было время изучить и узнать Ваш характер, и я никогда не распознавала в нем ни малейшего зачатка честолюбия. Я с удовлетворением отмечала это, пребывая в уверенности, что благодаря такой черте Вы станете добродетельней и счастливей. После того как Ваше воспитание было завершено, мы на протяжении трех лет пребывали в самых нежных и тесных отношениях, и я постоянно видела, как Вы проявляете самый восторженный патриотизм, самое искреннее, самое подлинное бескорыстие и самую безукоризненную прямоту чувств. Вы писали мне целые тома писем во время моего пребывания в Англии; я доверила их одному парижскому другу, который прислал мне их обратно, так что теперь они у меня все, включая и те, что Вы писали мне в первую пору нашего пребывания в Швейцарии, и среди них письмо, которое Вы написали мне в момент, когда мы с Вашей сестрой вступили в монастырь, и в котором Вы выказывали мне самую горячую благодарность за то, что я имела счастье сделать для Вас, и за то, что я посвятила себя Вашей несчастной сестре, чьей единственной опорой я тогда была. Я буду хранить это собрание писем всю свою жизнь. Несомненно, в них заметны порой утрированные убеждения и плохо продуманные идеи, равно как и незначительные ошибки, простительные в Вашем возрасте. По ним заметно также, что в этом отношении мы не придерживаемся одного и того же мнения. Но, несмотря на эти небольшие различия во взглядах, я нахожу в этих письмах, перечитывая их, награду за все то, что я для Вас сделала; я нахожу в них уверенность, что Вы неспособны поддаться замыслам, которые в отношении Вас составляют. Вам было двадцать лет, когда Вы написали последнее письмо из тех, что я храню, драгоценное напоминание о Вашей признательности, о Вашей сыновней любви ко мне и всех чувствах, какие могут сделать честь молодому человеку. Вам было двадцать лет!.. Так можно ли изменять самому себе в двадцать три года, если только дело здесь не в абсолютно непростительном малодушии? Нет, я уверена, что Ваше сердце, Ваши принципы и Ваши взгляды все те же. Вы домогаетесь королевской власти! Хотите сделаться узурпатором, чтобы упразднить республику, которую Вы признали, которой дорожили и за которую доблестно сражались, и в какой момент Вы решаетесь на это! Когда Франция укрепляется, когда учреждается правительство, когда оно явно опирается на твердые основы морали и справедливости! Какова будет степень доверия, которое Франция может испытывать к двадцатитрехлетнему конституционному королю, если за два года до этого она видела его пламенным республиканцем и самым горячим поборником РАВЕНСТВА? Разве подобный король не может, как и любой другой, мало-помалу упразднить конституцию и стать деспотом? Согласно общепринятым представлениям, расстояние от королевской власти, какой бы она ни была, до деспотизма короче, чем от демократического правления до самой умеренной королевской власти.
Разве Вы сможете, взойдя на этот окровавленный и ниспроверженный трон, обольщаться тем, что дадите мир Франции? Разумеется, нет. Продолжение внешней войны и, кроме того, междоусобная война во всех частях государства станут следствием этой роковой узурпации власти.
Возродив королевскую власть, Франция сама узаконит притязания брата несчастного Людовика XVI. Если трон восстановлен, он принадлежит ему. Заняв престол, Вы всегда будете носить лишь самое постыдное из всех званий; новые партии сгонят Вас с престола, и тогда в ссылке и в изгнании Вы встретитесь с единственными несчастьями, которые еще не испытали, и единственными, которые невозможно вынести: бесчестье и угрызения совести. Впрочем, даже если бы Вы могли законно и обоснованно притязать на трон, я с огорчением увидела бы, как Вы на него всходите, ибо, за исключением мужества и честности, у Вас нет ни талантов, ни качеств, необходимых для этого положения. У Вас есть образование, познания и множество добродетелей, но каждое ремесло требует особых качеств, а Вы не обладаете теми, какие делают королей великими. По своим склонностям и своему характеру Вы созданы для домашней и частной жизни, для того, чтобы подавать трогательный пример всех семейных добродетелей, а не для того, чтобы держать себя с королевским достоинством, действовать с постоянной энергичностью и твердой рукой управлять огромным государством. Я уверена, сударь, что Вы и сами понимаете то, что я сейчас высказала, и мне хочется верить, что люди, которые Вас окружают, и друзья, которых Вы себе выбрали, неспособны стремиться внушить Вам честолюбие, которое будет во всех отношениях столь же нелепым, сколь и преступным. Наконец, я глубоко убеждена, что если бы те, кто живет подле Вас, давали Вам иные советы (хотя предполагать это у меня нет никаких причин), Вы отбросили бы их, прислушавшись лишь к голосу Вашего сердца, прямота которого всегда будет вести Вас к добру. Публикуя это письмо, я полагаю оказать Вам услугу, поскольку оно может послужить тому, чтобы разубедить тех, кто против всякой вероятности хочет сделать Вас главой партии. Вполне естественно полагать, что Ваша наставница должна лучше, чем кто-либо другой, знать Ваш характер, а я осмелюсь поручиться, что Вы испытываете отвращение к тем замыслам, какие Вам приписывают.