Страница 66 из 164
И каждый раз, когда г-н де Мортемар возобновлял свои настояния, он слышал в ответ все те же слова.
Между тем в полночь в Сен-Клу прибыли г-н д'Аргу и г-н де Витроль. Они застали г-на де Мортемара бодрствующим, тогда как король уже спал.
— Но что вы здесь делаете? — спросили они г-на де Мортемара. — Ваше место в Париже.
— Разумеется, — ответил г-н де Мортемар, — но я не могу добиться от короля никаких письменных полномочий; неужели вы хотите, чтобы я явился в Париж, словно какой-нибудь политический авантюрист?
— Ну что ж, выполним работу тех, кто не хочет ее выполнять, — заявил г-н д'Аргу.
И, сев за стол, переговорщики составили ордонанс, который отменял ордонансы 25 июля, восстанавливал национальную гвардию, вверяя командование ею маршалу Мезону, назначал г-на де Мортемара министром иностранных дел, г-на Казимира Перье министром финансов, а генерала Жерара военным министром.
Ордонанс был написан, но оставалось самое трудное: проникнуть к королю; для этого понадобилось вначале нарушить запрет, предписывавший телохранителям никого не впускать в покои короля, а затем преодолеть сопротивление дежурного камердинера, который лишь после того, как на него возложили ответственность за все возможные последствия его отказа, открыл дверь в королевскую спальню. Господин де Мортемар вошел туда один.
Король лежал в постели и спал.
Его разбудили.
Карл X медленно, с видом утомленного человека приподнялся и, узнав г-на де Мортемара, произнес:
— А, это вы, господин герцог! Чего вы хотите?
Господин де Мортемар подал ему ордонанс, который следовало подписать немедленно.
— Повременим еще, — сказал Карл X.
— Но, государь, — настаивал герцог, — вашему величеству не до конца известно, каково положение дел в Париже. Здесь находится господин д'Аргу, и он расскажет вам об этом.
— Я не хочу видеть господина д'Аргу, — с раздражением в голосе ответил король.
— Вместе с ним, государь, прибыл барон де Витроль; угодно вам принять барона де Витроля?
— Барона де Витроля, да.
Барон де Витроль вошел в спальню и тотчас же приблизился к постели короля.
Король подал г-ну де Мортемару знак удалиться.
Он только что дуплетом смертельно оскорбил сразу двух человек: г-на д'Аргу, отказавшись принять его, и г-на де Мортемара, приняв его, а затем прогнав.
Карл X был умелым стрелком.
— О! — прошептал г-н де Мортемар, выходя из комнаты. — Если бы речь не шла о спасении жизни короля!..
Первые слова Карла X, обращенные к г-ну де Витролю, были исполнены упрека.
— Как?! — воскликнул он. — Это вы, господин де Витроль, вы побуждаете меня вести переговоры с мятежными подданными?
— Да, государь, и более того, я сомневаюсь, что ваше величество теперь может вернуться в восставший Париж.
— Все что угодно, — воскликнул Карл X, — только не эта пощечина, данная монархии!
— Выходит, вы желаете устроить новую Вандею? — промолвил г-н де Витроль. — А вы можете рассчитывать на Вандею? Я последую туда за вашим величеством, я готов жертвовать собой до конца.
— Вандея, — прошептал Карл X, — это крайне трудно!..
И затем, словно отвечая на свои собственные мысли, повторил:
— Да, это крайне трудно.
После чего, как если бы внезапно приняв решение, он произнес:
— Ну, хорошо; дайте мне перо.
И он подписал ордонанс.
Вот так монархия сложила оружие; и на этот раз, в отличие от короля Иоанна в битве при Пуатье и Франциска I в битве при Павии, она не спасла даже свою честь.
Из Сен-Клу г-н де Мортемар и г-н д’Аргу уехали в коляске, но в Булонском лесу, в силу запрета, установленного накануне дофином, их не пропустили дальше; им пришлось обогнуть Булонский лес, но сделать это можно было лишь пешком, бросив коляску; они дошли до Ле-Пуэн-дю-Жура, пересекли Гренельский мост и вступили в Париж, перебравшись через брешь в стене, предназначенную, вероятно, для того, чтобы легче было осуществлять какие-то контрабандные операции.
В восемь часов утра, без шляпы и галстука, с перекинутым через руку рединготом, г-н де Мортемар добрался до площади Людовика XV.
В городе царила тишина: окна домов были закрыты, а на пустынных улицах мелькали лишь те безвестные люди, какие в дни революций сооружают и охраняют баррикады.
Примерно в тот же час г-н Лаффит, отправив перед этим г-на Удара в Нёйи, сочинял вместе с господами Тьером, Минье и Ларреги орлеанистскую прокламацию, которая должна была быть опубликована одновременно в «Национальной газете», «Французском курьере» и «Коммерции».
Но следует сказать, что прокламация эта была встречена крайне плохо: когда, выйдя из редакции «Национальной газеты», где ее сочинили, господа Тьер, Минье и Ларреги стали раздавать еще свежую прокламацию бойцам, сражавшимся накануне и теперь стоявшим лагерем на площади Биржи, послышался единодушный крик, исполненный негодования и угрозы.
— Если дело обстоит так, — доносилось со всех сторон, — придется все начать сначала, и мы снова будем делать пули.
Там находился и г-н Пьер Леру; он схватил одну из этих орлеанистских листовок и бегом помчался в Ратушу, где вручил ее г-ну де Лафайету.
Удар был тяжелый. Лафайет не предполагал, что орлеанисты способны проявить подобное проворство; он опустился в свое огромное кресло и, впав в оцепенение, с трудом смог ответить г-ну де Буамилону, который явился сообщить ему, что герцог Шартрский, арестованный мэром Монружа, г-ном Лёлье, просит выдать ему пропуск, чтобы иметь возможность возвратиться в свой полк, стоящий гарнизоном в Жуаньи.
Охваченный тем порывом великодушия, который всегда проявлялся у него немедленно, г-н де Лафайет уже намеревался подписать пропуск герцогу Шартрскому, однако г-н Пьер Леру настоял, чтобы г-ну Лёлье, напротив, был дан приказ продлить арест; всегда слабодушный и нерешительный, Лафайет готов был, идя против своего желания, подписать этот приказ, как вдруг в зал, где находился генерал, вошел Одилон Барро, одетый в мундир рядового национального гвардейца; он отвел г-на де Лафайета в сторону, потянул его за собой в соседнюю комнату и заставил подписать приказ об освобождении герцога Шартрского.
Приказ этот был вручен г-ну Конту, который тотчас же отправился исполнять его.
Тем временем слух об аресте герцога уже распространился, и на площади Биржи случилось нечто вроде мятежа; люди, находившиеся под командованием Этьенна Араго, во все горло кричали: «Это принц, это Бурбон! Надо его расстрелять!» А поскольку в тот момент любое решение принималось быстро, они приготовились привести данное решение в исполнение.
Этьенн Араго встал во главе них, дав перед этим знать г-ну де Лафайету о том, что происходит, и поручившись ему, что за счет выбора дороги, по которой он поведет своих людей, они появятся в Монруже не раньше двух часов пополудни.
Это троекратно превышало время, требовавшееся для того, чтобы предупредить принца.
Господин де Лафайет воспользовался полученным уведомлением, и герцог Шартрский, снабженный пропуском и вовремя предупрежденный, уже брал почтовых лошадей в Ле-Круа-де-Берни в ту минуту, когда те, кто шел его расстрелять, вступали в Монруж.
Между тем стены домов в Париже были оклеены листовками со следующим воззванием:
«Карл X более не может вернуться в Париж: по его приказу пролилась кровь народа.
Установление республики может подвергнуть нас чудовищным раздорам и поссорить со всей Европой.
Герцог Орлеанский — это принц, преданный делу революции.
Герцог Орлеанский никогда не сражался против нас.
Герцог Орлеанский участвовал в битве при Жемаппе.
Герцог Орлеанский — это король-гражданин.
Герцог Орлеанский носил трехцветное знамя в бою; один только герцог Орлеанский может нести его теперь. И никакого другого флага мы не желаем.
Герцог Орлеанский не выдвигает своей кандидатуры. Он ждет, когда мы выскажем свою волю. Так провозгласим же эту волю, и он примет хартию в том виде, в каком мы всегда хотели ее иметь. Это французскому народу он будет обязан короной».