Страница 65 из 164
При звуках этой стихающей канонады, топоте солдат, убегающих или сдающих свое оружие, криках победителей, преследующих их, одно из окон дворца на углу улиц Риволи и Сен-Флорантен, принадлежавшего г-ну де Талейрану, открылось; совершил эту неосторожность управляющий князя, любопытствуя узнать, что происходит за окном.
И потому чей-то тихий и боязливый голос, раздавшийся из глубины покоев, стал распекать его:
— Господин Кейзер, вы с ума сошли? По вашей вине разграбят дворец! По вашей вине нас убьют!
— О, ничего не бойтесь, монсеньор! Войска убегают и народ думает лишь о том, чтобы преследовать их.
— В самом деле?
— Да посмотрите сами, монсеньор.
Князь пугливо высунул голову из-за занавесей, бросил взгляд на улицу, убедился в положении дел, а затем, повернувшись к стенным часам, произнес:
— Господин Кейзер, возьмите на заметку, что двадцать девятого июля тысяча восемьсот тридцатого года, в час дня, старшая ветвь Бурбонов перестала царствовать во Франции.
Восемнадцать лет спустя рука какого-то человека из народа остановила ход башенных часов Тюильри в двадцать минут второго.
Тогда в свой черед перестала царствовать младшая ветвь Бурбонов.
Последние ружейные выстрелы, прозвучавшие в этот достопамятный день, были выпущены по людям, которых расстреляли как грабителей.
Когда эти последние выстрелы стихли, г-н Лаффит, проведший весь день в совещаниях, которые протекали в его особняке, в окружении дрожащих от страха депутатов, подошел, хромая, к г-ну Удару (г-н Лаффит вывихнул себе ногу) и сказал ему:
— Сударь, вчера я просил вас отправиться в Нёйи и известить герцога Орлеанского о положении дел. Получив это уведомление, он в ответ ограничился словами: «Благодарю вас». Соблаговолите вернуться к герцогу и скажите ему, что я прошу его сделать выбор между короной и паспортом; если я добьюсь успеха, ему не придется платить мне за посредничество; если я потерплю неудачу, он осудит мои действия.
Господин Удар отбыл, воздержавшись сказать г-ну Лаффиту в ответ то, что он сказал мне двумя днями раньше.
За сорок восемь часов обстановка коренным образом изменилась.
И потому на другой день, 30 июля, в одиннадцать часов вечера, пешком, одетый в штатское платье, в сопровождении всего лишь трех человек, герцог Орлеанский вступил в Париж; ответив на окрик часовых «Стой, кто идет?» паролем «Свобода, равенство, братство!», он вошел в Пале-Рояль через дверь своей канцелярии, находившейся в доме № 216 на улице Сент-Оноре.
Бросим ретроспективный взгляд на то, что происходило в Нёйи и Сен-Клу вечером 29-го и днем 30-го.
XLI
Как мы видели, Карл X пошел, к своему великому сожалению, на формирование министерства Мортемара.
Господин де Мортемар был одним из тех знатных вельмож, каких первая революция показала нам немало: наполовину аристократ, наполовину либерал. И потому он был в достаточной степени нелюбим Карлом X, который, ничего не понимая в уступках, верил только в силу, а не в убеждения.
И потому, как мы видели, он отказывался сделать хотя бы одну из них так долго, как это было возможно.
— Я не забыл, — говорил он, — как все происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятом и тысяча семьсот девяносто третьем году, и не хочу ехать, как мой брат, в повозке палача; я хочу ехать верхом на коне.
И потому г-н де Мортемар уже сутки находился в Сен-Клу, когда Карл X вызвал его и объявил ему, что назначил его премьер-министром.
Чрезвычайно удивленный честью, которую ему оказали, г-н де Мортемар стал изо всех сил отказываться от этого назначения; он заявил, что признается в своей неспособности исполнять в подобных обстоятельствах эту должность; по его словам, у него не было никакой склонности к деловой активности и, напротив, ему всегда была присуща великая тяга к покою, ставшая еще сильнее из-за лихорадки, которую он подцепил на берегах Дуная.
Выведенный из терпения этим сопротивлением, король воскликнул:
— Выходит, сударь, вы отказываетесь спасти жизнь мне и моим министрам?
— О, — поспешно откликнулся г-н де Мортемар, — если просьба вашего величества состоит в этом…
— Да, сударь, именно в этом.
Затем, поддавшись своей тайной мысли и не подумав о том, что она оскорбительна для г-на де Мортемара, он добавил:
— Хорошо еще, если они навяжут мне только вас!
И, тотчас же повернувшись к г-ну де Полиньяку, произнес:
— Впустите этих господ.
Князь де Полиньяк впустил в кабинет короля г-на де Семонвиля, г-на де Витроля и г-на д’Аргу, которые намеревались возобновить свою попытку и ожидали в соседней комнате.
— Господа, — промолвил Карл X, — я согласен сделать все, чего вы хотите; ступайте и скажите парижанам, что король отзывает ордонансы; но заявляю вам, что я полагаю это гибельным для интересов монархии.
Нельзя было терять ни минуты; переговорщики сели в карету и галопом помчались обратно в Париж.
На протяжении всего пути г-н де Семонвиль кричал из окна:
— Друзья, мы едем из Сен-Клу; друзья, министры отправлены в отставку!
Прибыв в Ратушу, трое переговорщиков прорвались к г-ну де Лафайету, который царствовал если и не как король Франции, то, по крайней мере, как король мятежа.
Господин де Лафайет провел их в зал, где заседала муниципальная комиссия.
Там завязался весьма оживленный спор, который мог бы обернуться в пользу королевской власти, как вдруг г-н де Шонен воскликнул:
— Уже слишком поздно, господа! Трон Карла Десятого рухнул, обагренный кровью!
Господин де Семонвиль хотел было настаивать, но г-н Одри де Пюираво порывисто встал и, подойдя к окну, заявил:
— Ни слова более о примирении, господа, иначе я позову сюда народ!
Эта угроза разрушила последнюю надежду королевской власти по божественному праву.
Так что посланцы удалились из зала заседаний, однако Казимир Перье вышел вслед за ними и, призвав их предпринять последнюю попытку у г-на Лаффита, дал им пропуск к нему.
Однако их ходатайство было бесполезным; даже если бы г-н Лаффит захотел сохранить власть старшей ветви Бурбонов — а он, поспешим сказать, этого не хотел, — было уже слишком поздно для того, чтобы переубеждать его. Особняк г-на Лаффита был наводнен простолюдинами, и во время переговоров один из них, распахнув дверь, появился на пороге и, стукнув прикладом ружья о пол, воскликнул:
— Кто это здесь осмеливается вести речь о переговорах с Карлом Десятым?!
Господин д'Аргу понял, что все кончено, и направился в Сен-Клу.
Карл X, полагая, что сделанная им уступка остановила смуту, держался совершенно спокойно. Он играл в вист с г-ном де Дюра, г-ном де Люксембургом и герцогиней Беррийской, когда гвардейский офицер, вернувшийся из разведки, которую приказал провести г-н де Люксембург, сообщил ему, что в окрестностях замка Нёйи замечено очень сильное волнение.
— И что вы думаете об этом волнении? — спросил г-н де Люксембург.
— Я думаю, что, будь мне это позволено, я задержал бы герцога Орлеанского, если бы он был теперь там, где ему следует быть, то есть в Нёйи.
Услышав эти слова, король живо обернулся.
— Если вы сделаете подобное, сударь, — строгим тоном произнес он, — я во всеуслышание выскажу вам порицание.
Господин де Мортемар, пребывавший в нетерпении, не понимал, как можно терять драгоценные минуты; он умолял дофина позволить ему отправиться в Париж, чтобы предпринять там хоть что-нибудь. Он осознавал, что те, кто бездействует во время подобного великого кораблекрушения, становятся, по существу говоря, виновными, и каждый, в соответствии со своими талантами и своими силами, должен приняться за дело, чтобы спасти тонущее судно.
Однако любые поездки из Сен-Клу в Париж были строго запрещены, а дофин не хотел брать на себя ответственность за нарушение этого запрета.
Тогда герцог де Мортемар обратился к королю, но и это оказалось бесполезно.
— Нет-нет, — ответил Карл X, — у нас еще есть время.