Страница 60 из 164
Большинство в Палате стало известно заранее: оно было конституционалистским. Перед лицом этого большинства господа де Виллель, де Корбьер и де Перонне ушли в отставку.
Все трое были назначены пэрами Франции.
На смену министерству Виллеля пришло министерство Мартиньяка.
Первые слова, с которыми Карл X обратился к своему новому министру, были такие:
— Система господина де Виллеля — это моя система.
То был приказ, данный г-ну де Мартиньяку, идти тем же самым путем, что и его предшественник.
Вне всякого сомнения, г-н де Мартиньяк обещал повиноваться желаниям короля. Но, едва придя к власти, он попытался всех примирить, сделав уступки духу либерализма.
Этими уступками стали: закон о периодической печати, исключение из кабинета министров конгрегационалистской партии в лице г-на де Фрессину и замещение его аббатом Фётрье, а также переход от политической монополии к монополии финансовой.
Популярность г-на де Мартиньяка развивалась так успешно, что она напугала Карла X; он решил, что его министр достаточно сделал для законодательной власти, и потребовал, чтобы тот кое-что сделал и для исполнительной власти.
Господин де Мартиньяк предлагает проекты двух законов: один об организации коммун, другой об организации департаментов; два этих проекта взрываются в руках министра, что влечет за собой его падение.
Именно этого и желал король; наконец-то он обрел возможность сформировать кабинет министров, который был ему по душе; к тому же разве не нужно было ему вознаградить давнюю самоотверженность в лице князя де Полиньяка?
Имена господ Полиньяка, Ла Бурдонне и Бурмона были встречены криком неодобрения.
«Газета дебатов» атаковала новое министерство с несвойственной ей горячностью, и потому все могли догадаться, откуда исходит эта атака.
«Кобленц, Ватерлоо, 1815 год! — воскликнула газета. — Вот три принципа, вот три лица этого министерства! Давите на него, скручивайте его, и из него посыплются лишь унижения, беды и опасности!»
XXXVIII
В период, отделявший создание этого министерства от открытия парламентской сессии, в составе кабинета министров произошли изменения, вызванные определенными разногласиями по поводу председательства в совете: г-н де Ла Бурдонне подал в отставку и был заменен на посту министра внутренних дел г-ном де Монбелем, тогда как министром народного просвещения стал г-н Гернон де Ранвиль.
Палата депутатов открылась 2 марта 1830 года.
Карл X явился в собрание, настроенный на государственный переворот.
В ту минуту, когда он поставил ногу на первую ступень трона, нога эта запуталась в бархатном ковре, покрывавшем ступени, король оступился и едва не упал.
Шляпа его скатилась на пол.
Герцог Орлеанский кинулся вперед, чтобы поднять шляпу, и вручил ее королю.
Я присутствовал на этом заседании, и в эту минуту, повернувшись к сидевшему рядом со мной г-ну де Б***, сказал ему:
— Не пройдет и года, дорогой мой, как то же самое случится с короной; но, вместо того чтобы вручить ее Карлу Десятому, герцог Орлеанский оставит ее себе.
Вспомним знаменитый адрес Двухсот двадцати одного, в котором был такой пункт:
«Хартия провозгласила постоянное совпадение политических взглядов Вашего правительства с желаниями Вашего народа необходимым условием исправного хода государственных дел. Государь, наша верность, наша преданность вынуждает нас заявить Вам, что этого совпадения не существует».
Это было объявление войны, произведенное по всем правилам.
— Я не потерплю, чтобы мою корону окунали в грязь! — вскричал Карл X, читая этот адрес.
И Палата была распущена.
Речь, стало быть, шла о возможности применить пресловутую статью 14, которую Людовик XVIII просунул в Хартию как своего рода кинжал милосердия, но которой он ни разу не пожелал воспользоваться.
Именно на эту статью 14 возлагали все свои надежды король и г-н де Полиньяк.
И потому, когда г-на де Перонне призвали в министерство, г-н де Полиньяк сказал ему:
— Подумайте над тем, что мы намерены применить четырнадцатую статью.
— Это и мое мнение тоже, — промолвил г-н де Перонне.
Все шло прекрасно, поскольку все пребывали в таком дивном согласии.
И в самом деле, внешне все обстояло как нельзя лучше: Карл X только что совершил поездку в Эльзас, и, за исключением того обстоятельства, что, дабы сменить лошадей, король остановился в Варение, в том самом месте, где столь роковым образом была прервана поездка Людовика XVI, все прошло безукоризненно.
Правда, в Нанси, в тот момент, когда королевское семейство появилось на балконе префектуры, чтобы поприветствовать народ, несколько раз слышался свист; но, как это делает автор пьесы в день ее первой постановки на сцене, король не принял этот свист на свой счет.
Дофин, не настолько слепой, с яростью захлопнул окно и весь в слезах вернулся в свои покои.
Тем не менее внутреннее положение не беспокоило короля, полагавшего, что он действует в соответствии с волей большинства населения Франции и ему прекословят лишь несколько крикливых, но бессильных смутьянов; все шло превосходно и во внешних делах.
Готовилось грандиозное изменение, которое должно было вернуть Карлу X всю популярность, утраченную Людовиком XVIII в связи с подписанием договора от 2 сентября.
Мы намеревались вернуть себе наши пограничные области по Рейну.
У Карла X, при всех его ошибках, хватило ума понять, что нашим истинным врагом была Англия, а нашим естественным союзником — Россия.
И потому министерские кабинеты Тюильри и Санкт-Петербурга незадолго до этого подписали договор о союзе, направленный преимущественно против Англии.
Мы позволяли России водвориться в Константинополе, а Россия возвращала нам наши Рейнские провинции.
Оставалось вознаградить Пруссию и Голландию.
Ничего не было проще.
Ганновер, отнятый у Англии, делили на две части: одной из этих частей удовлетворяли Пруссию, другой — Голландию.
Кроме того, в пользу прусских провинций Силезии откусывали кусок Саксонии, которую, в свой черед, вознаграждали за счет Польши.
Что же касается Австрии, то она хранила молчание благодаря не входившему в ее владения куску Далмации, который бросили ей, словно лепешку Церберу, чтобы она не кусалась и даже не лаяла.
С другой стороны, Карл X подготавливал Алжирскую экспедицию.
Человек, уничтоживший Варварийское государство, этот вечный ужас Средиземноморья, то есть совершивший подвиг, который не удался Карлу V, и вернувший Франции ее Рейнские провинции, то есть отвоевавший путем переговоров то, что Наполеон потерял в ходе военных действий, стал бы одновременно великим воином и великим политиком.
Вот такая слава была обеспечена Карлу X, и 1830 году предстояло увидеть свершение двух этих великих деяний.
Англия решила предпринять попытку помешать нам; хотите знать, что в царствование Бурбонов старшей ветви мы ответили Англии?
С тем надменным видом, какой присущ исключительно английским дипломатам, лорд Стюарт потребовал у нас объяснений.
— Если вы хотите получить дипломатический ответ, — ответил ему г-н д'Оссе, — то господин председатель совета вам его даст; если же вы хотите услышать мой ответ, то есть ответ военно-морского министра, то он будет кратким и определенным: я скажу вам, что нам на вас наплевать!
Лорд Стюарт передал эти слова своему правительству, которое посчитало этот довод основательным, ибо оно позволило нам действовать.
В разгар всех этих беспокойств произошло достаточно серьезное событие, привлекшее к герцогу Орлеанскому все взгляды.
Король и королева Неаполя покинули свое королевство и нанесли визит своей сестре и своему зятю, герцогине и герцогу Орлеанским.
Королем Неаполя был подлый Франциск I: избранный либералами в 1820 году их представителем, он предал либералов; назначенный опекуном революции, он задушил революцию. Хотя коронованные путешественники были бы превосходно приняты при дворе короля Карла X, префект департамента Сена и муниципалитет Парижа не решились устроить праздник в их честь, настолько велико было отвращение к ним.