Страница 46 из 164
Мы должны забыть, что были властителями наций, но мы не должны терпеть, чтобы кто-либо вмешивался в наши дела! Кто может притязать на роль хозяина в нашем доме? У кого достанет на это сил? Возьмите вновь в руки увенчанные орлами знамена, которые были у вас в сражениях близ Ульма, Аустерлица, Иены, Эйлау, Фридланда, Туделы, Экмюля, Эсслинга, Ваграма, Смоленска, Москвы-реки, Лютцена, Вуршена, Монмирая. Неужели вы думаете, что эта горстка французов, столь самонадеянных сегодня, способна выдержать зрелище этих знамен? Они уберутся туда, откуда пришли, и там, если у них есть такое желание, пусть притворяются, что царствуют, как они делали это на протяжении девятнадцати лет.
Ваше звание, ваше достояние, ваша слава, равно как достояние, звание и слава ваших детей не имеют бо́льших врагов, чем эти государи, навязанные вам иноземцами; они враги нашей славы, поскольку одно лишь перечисление множества героических деяний, которые прославили народ Франции, сражавшийся за то, чтобы освободиться от их ярма, является их приговором.
Ветераны Самбр-Мааской, Рейнской, Итальянской, Египетской, Западной и Великой армий унижены; их благородные шрамы заклеймены позором; их успехи будут считаться преступлениями, этих храбрецов будут воспринимать как бунтовщиков, коль скоро, как утверждают враги народа, законные государи находились в рядах иностранных армий.
Почести, награды и любовь достанутся тем, кто служил им против отечества и против нас.
Солдаты! Становитесь под знамена вашего вождя. Его жизнь неразрывно связана с вашей; его права — это права народа и ваши права; его интересы, его честь и его слава — не что иное, как ваши интересы, ваша честь и ваша слава. Победа двинется форсированным маршем. Неся национальное знамя, орел полетит с колокольни на колокольню вплоть до башен собора Парижской Богоматери! И тогда вы будете вправе похваляться тем, что совершили: вы станете освободителями отечества.
А в дни вашей старости, окруженные уважением со стороны ваших сограждан, которые будут почтительно внимать вашим рассказам о совершенных вами великих подвигах, вы сможете с гордостью сказать им: "И я тоже был в рядах этой великой армии, дважды входившей в Вену, вступавшей в стены Рима, Берлина, Мадрида, Москвы и очищавшей Париж от скверны, которую оставили в нем измена и присутствие врага!”
Честь и хвала этим храбрым солдатам, славе отечества! И вечный позор преступным французам, кем бы они ни были по рождению, которые двадцать пять лет сражались бок о бок с нашими врагами, чтобы разорвать на части лоно нашего отечества! Подписано: НАПОЛЕОН».
XXIX
Вечером 5 марта, по приглашению короля, герцог Орлеанский отправился в Тюильри и получил там приказ сопровождать графа д'Артуа в Лион; тем не менее он позволил Месье уехать одному, провел еще весь день 6 марта в Париже, вечером вернулся в Тюильри, упорно добивался у короля разрешения остаться там в качестве командира его почетного караула и уехал только на другой день, после того как Людовик XVIII дал ему категорический приказ присоединиться к графу д’Артуа.
Но, перед тем как уехать, он подготовил для своей семьи все возможные пути бегства, чтобы она могла добраться до Англии, если дела короля примут дурной оборот.
Все этапы триумфального марша Наполеона, не встретившего на своем пути ни одной преграды, известны во всех подробностях. На подходе к Визию император встретился с 5-м пехотным полком, присоединившимся к нему, а между Визием и Греноблем — с Лабедуайером и его полком, увеличившими его эскорт. В Гренобле, где он побывал лишь проездом, императору поднесли обломки городских ворот, ключи от которых отказался отдать ему начальник гарнизона.
Граф д'Артуа и герцог Орлеанский находились в Лионе и проводили там смотр армейского корпуса, только что переданного в их руки герцогом Тарантским. Однако по душевному подъему войск легко было понять, какое решение они примут, оказавшись лицом к лицу с тем, кого им тщетно хотели представить как врага.
Девятого марта Наполеон покинул Гренобль; 10-го он ночевал в Бургуэне. В тот же день, в пять часов вечера, он вступил в Лион по Гийотьерскому мосту, в то время как герцог Орлеанский бежал оттуда по мосту на противоположной стороне города; герцога сопровождал всего лишь один жандарм, оставшийся верным королю.
Одиннадцатого марта какой-то офицер из военной свиты короля показался на балконе Тюильри и, размахивая шляпой, сообщил, что его величество только что получил официальное известие о том, что герцог Орлеанский во главе двадцати тысяч солдат лионской национальной гвардии атаковал Бонапарта в направлении Бургуэна и наголову разбил противника.
В ту же ночь принц вернулся в Париж, и газеты сообщили о его возвращении.
На другой день герцог Орлеанский отправил всю свою семью в Англию.
Одна лишь принцесса Аделаида заявила, что останется с ним.
Вдовствующая герцогиня Орлеанская решила не покидать Париж.
Шестнадцатого марта герцог Орлеанский, на которого было возложено верховное командование северными департаментами, отбыл в Перонну, 17-го прибыл в Камбре, а 18-го — в Лилль.
Девятнадцатого марта, в полночь, король покинул Тюильри, увозя с собой бриллианты короны.
Час спустя граф д’Артуа и герцог Беррийский в свой черед двинулись по дороге на Фландрию.
Двадцать второго марта, в полдень, король прибыл в Лилль, где его ждал герцог Орлеанский. 23-го он покинул этот город и своего кузена, не оставив ему никаких указаний.
— Каковы будут приказы вашего величества? — спросил его герцог Орлеанский.
— Делайте что хотите, — ответил король.
На другой день принц написал письмо маршалу Мортье:
«Лилль, 23 марта 1815 года.
Дорогой маршал! Я полностью передаю в Ваши руки командование, которое имел бы счастье осуществлять вместе с Вами в северных департаментах. Я чересчур хороший француз, чтобы жертвовать интересами Франции, однако новые беды вынуждают меня покинуть ее. Я уезжаю, чтобы укрыться в одиночестве и забвении. Поскольку король не находится более во Франции, я не могу передавать Вам приказы от его имени; мне остается лишь освободить Вас от исполнения тех приказов, какие я передал Вам прежде, и посоветовать Вам делать все то, что Ваш превосходный здравый смысл и Ваш чистейший патриотизм подскажут Вам лучше всего отвечающим интересам Франции и более всего соответствующим обязанностям, которые Вы будете исполнять.
Прощайте, дорогой маршал. Сердце мое щемит, когда я пишу Вам это короткое послание. Сохраните Вашу дружбу ко мне, куда бы ни привела меня судьба, и всегда рассчитывайте на мою дружбу. Я никогда не забуду доброжелательности, какую видел в Вас в течение того чересчур короткого времени, которое мы провели вместе. Я восхищаюсь Вашей верностью и Вашим прекрасным характером в той же мере, в какой ценю и люблю Вас, и от всего сердца желаю Вам, дорогой маршал, благополучия, которого Вы достойны и которого я для Вас еще ожидаю в будущем. Л. Ф. ОРЛЕАНСКИЙ».
Узнав, что мать герцога Орлеанского осталась в Париже, император, в руки которого попало только что приведенное нами письмо, заявил, что с ней будут обходиться со всем почтением, какого заслуживают ее возраст и ее характер. Кроме того, поскольку ее владения были вновь конфискованы, он назначил ей ежегодный пенсион в триста тысяч франков из государственной казны.
Герцог Орлеанский присоединился в Англии к своей семье и дожидался там Ватерлоо, укрываясь в Твикенхэме.
Но, хотя и оказавшись в изгнании во второй раз, герцог Орлеанский имел во Франции своих доверенных сторонников.
Двадцать второго июня, спустя всего четыре дня после сражения при Ватерлоо, маршал Сульт подал Наполеону письменный доклад, в котором были следующие строки:
«Имя Орлеанов на устах большей части генералов и командиров, что представляется мне обстоятельством чересчур важным для того, чтобы не сообщить о нем безотлагательно Вашему Величеству, и я попросил генерала Дежана лично доложить Вам это, а также те сведения, какие он собрал самостоятельно».