Страница 45 из 164
Впрочем, мятеж генералов, случайно совпав по времени с наполеоновским мятежом, растворился в нем.
Однако Наполеон, которого пытались сбить с толку в отношении этого заговора, не был обманут.
«Вернувшись во Францию, — сказал он, — я сверг с трона не Людовика Восемнадцатого, а герцога Орлеанского».
Вот каким образом должен был осуществиться этот заговор; он был бесхитростным, почти ребяческим, и именно это заставляет нас верить, что герцог Орлеанский в него не входил.
Заговорщики, каждый из которых, как уже говорилось, имел под своим начальством военный округ, должны были двинуться со своими войсками на Париж, захватить короля Людовика XVIII и заставить его принять конституцию, а если он откажется это сделать, выдворить его из королевства и вынудить герцога Орлеанского взойти на трон.
Помимо этого заговора существовало два других:
тот, что был связан с возвращением Наполеона,
и тот, что 1 мая, то есть в день возобновления заседаний обеих палат, должен был разразиться в самом законодательном корпусе и имел целью обеспечить безопасность материальных выгод, ставших следствием Революции, посредством решительной декларации короля, а в случае отказа короля выступить с такой декларацией — заменить на троне старшую ветвь Бурбонов младшей.
Как видно, два из этих трех заговоров легко могли бы слиться в один, если бы не предубеждение в отношении совместных заговоров, которое всегда испытывают военные и адвокаты.
Однако имелся человек, состоявший во всех трех заговорах: это был Фуше.
Новость о высадке императора стала известна королю лишь днем 5 марта; вечером того же дня эта новость начала просачиваться в салон г-жи Водемон-Лотарингской, где в это время находился Фуше.
Вернувшись домой, Фуше вызвал к себе одного из братьев Лаллеманов.
— Сударь, — сказал он ему, — у двора появились подозрения, но в них еще нет уверенности; вам нельзя ни на минуту оттягивать исполнение вашего замысла; немедленно отправляйтесь в путь и известите генерала Друэ, вашего брата и Лефевра Денуэта, что они должны двинуться со своими войсками на Париж.
Шестого марта Лаллеман отбыл в Лилль.
Седьмого марта все прочитали в «Вестнике» следующий ордонанс:
«ОРДОНАНС.
На основании доклада нашего возлюбленного и верного шевалье, канцлера Франции, сьёра Дамбре, командора наших орденов, мы приказали и приказываем, заявили и заявляем следующее:
Статья 1. Наполеон Бонапарт объявляется предателем и бунтовщиком за вооруженное вторжение в департамент Вар. На основании этого предписывается всем губернаторам, командующим вооруженными силами, национальной гвардии, гражданским властям и даже простым гражданам подвергнуть его преследованию, арестовать и незамедлительно предать суду военного трибунала, который после его опознания наложит на него наказание, предписываемое законом.
Статья 2. Таким же образом будут наказаны как виновные в тех же преступлениях военные и служащие всех чинов, которые последуют за вышеназванным Бонапартом, если только в течение недели они не изъявят своей покорности.
Статья 3. Подобным образом будут преследоваться и понесут наказание как зачинщики и пособники мятежа все гражданские и военные администраторы, руководители и служащие упомянутых администраций, казначеи и сборщики государственных доходов и даже простые граждане, которые окажут прямо или косвенно помощь и содействие Бонапарту.
Статья 4. Таким же образом будут наказаны те, кто посредством речей в общественных местах или на собраниях, посредством выставленных напоказ плакатов или напечатанных листовок примут участие в бунте или станут побуждать граждан принять участие в нем или воздержаться от противодействия ему.
Дано во дворце Тюильри 6 марта 1815 года, в двадцатый год нашего царствования. Подписано: ЛЮДОВИК».
Ордонансу предшествовало в газете оповещение о чрезвычайном созыве обеих палат, а вслед за ним шла одна короткая строчка, которая вполне разъясняла истинное положение дел:
«Месье отбыл этим утром в Лион».
Правда, 8 марта лояльная ко двору «Газета дебатов» добавляла в том прекрасном стиле, каким она всегда славилась:
«Увлекаемый своей черной судьбой, Бонапарт бежал с острова Эльбы, верховную власть над которым ему даровало опрометчивое великодушие союзных монархов в награду за разорение, нанесенное их государствам. Отрекшись от власти, этот человек никогда не отрекался от своего честолюбия и своих бешеных страстей; этот человек, с головы до ног обагренный кровью поколений, по прошествии года, проведенного им в состоянии кажущегося равнодушия, попытался во имя узурпации и смертоубийств оспорить законную и миролюбивую власть короля Франции. Во главе нескольких сотен итальянцев и поляков он осмелился вступить на землю, отвергшую его навсегда, и вознамерился разбередить еще плохо затянувшиеся раны, которые он нанес нам и которые каждодневно заживляет рука короля. Несколько коварных интриг, несколько мятежей в Италии, устроенных его безрассудным зятем, раздули гордыню трусливого воителя из Фонтенбло. Он настроен умереть смертью героя, но Господь, возможно, попустит, чтобы он умер смертью предателя. Земля Франции исторгла его; он вернулся на нее, и земля Франции поглотит его».
Какая жалость, что подобная статья не была подписана и нельзя воздать политику, умевшему так ловко употреблять эпитеты и противопоставления, причитающуюся ему часть славы!
Новость о высадке императора стала известна 7 марта в Париже, 8-го, 9-го и 10-го во всей Франции и 11-го дошла до Вены, где застигла участников конгресса вальсирующими во дворце князя Меттерниха; понятно, что при словах «Наполеон покинул остров Эльбу и высадился в Каннах» вальс остановился.
— Я предупреждал вас, что это не продлится долго, — сказал император Александр I, подходя к г-ну де Талейрану.
— Теперь вы видите, государь, — промолвил император Австрийский, — что означает покровительствовать вашим парижским якобинцам!
— Это правда, — ответил царь. — Но, чтобы исправить допущенные мною ошибки, я немедленно предоставляю мои войска и себя лично в распоряжение вашего величества.
Именно так было принято решение о коалиции 1815 года.
На ордонансы Людовика XVIII, статьи «Газеты дебатов» и решения Венского конгресса Наполеон ответил следующим воззванием:
«ВОЗЗВАНИЕ К АРМИИ.
Бухта Жуан, 1 марта 1815 года.
Солдаты, мы не побеждены! Два человека из наших рядов предали нашу славу, свою страну, своего государя, своего благодетеля.
Неужели те, кто на наших глазах в течение двадцати пяти лет сновал по Европе, натравливая на нас врагов, кто проводил жизнь, сражаясь против нас в рядах иностранных армий и проклиная нашу прекрасную Францию, вправе притязать на то, чтобы заковывать в цепи наших орлов, чьих взглядов они никогда не могли выдержать, и повелевать ими? Смиримся ли мы с тем, что они унаследуют плоды наших славных трудов, что они завладеют нашими почестями, нашим достоянием, что они оклевещут нашу славу? Если их господство продолжится, все будет потеряно, даже память о наших бессмертных победах! С каким остервенением они искажают их! Они пытаются осквернить то, чем восхищается весь мир, и если еще остались защитники нашей славы, то их следует искать среди тех самых врагов, против которых мы бились на полях сражений!
Солдаты! Находясь в изгнании, я слышал ваш голос! И я прибыл, преодолев все препятствия и все опасности!
Ваш генерал, призванный на трон желанием народа и поднятый вами на щит, возвращен вам: идите и присоединяйтесь к нему!
Сорвите с себя белую кокарду, которую нация объявила вне закона и которая в течение двадцати пяти лет служили опознавательным знаком для всех врагов Франции! Наденьте трехцветную кокарду, которую вы носили в дни наших великих побед!