Страница 83 из 195
В то же самое время в тюрьму отвели солдата, обвиненного в воровстве, поскольку народ не хотел, чтобы постыдное преступление оценивалось так же, как неповиновение, причиной которого стал патриотизм.
На другой день бывших узников отвели в гостиницу «Женевская», и зрелище корзинок, подвешенных у их окон с помощью лент, побуждало патриотов класть туда денежные пожертвования.
Еще через день в Национальное собрание была послана депутация; ее задача состояла в том, чтобы испросить у него адресованное королю ходатайство в пользу освобожденных узников.
Национально собрание приняло следующее постановление:
«Господин председатель ответит лицам, прибывшим из Парижа, что они должны принести в этот город призыв к миру и единению, единственные средства, способные содействовать намерениям Национального собрания и трудам, которым оно посвящает себя во имя общественного благоденствия.
Национальное собрание выражает сожаление по поводу беспорядков, которые будоражат в настоящее время город Париж; призывая короля проявить милосердие в отношении лиц, которые могут быть виновными, члены собрания всегда будут подавать пример глубочайшего уважения к королевской власти, от которой зависит безопасность державы. И потому они заклинают обитателей столицы немедленно восстановить порядок и проникнуться желанием мира, которое одно способно обеспечить ту бесконечную пользу, какую Франция вскоре получит от добровольного объединения всех представителей нации.
К королю будет отправлена депутация с целью уведомить его о решении, принятом Национальным собранием, и умолять его употребить для восстановления порядка такие непреложные средства, как милосердие и добро, столь естественные для его сердца, и доверие, которого его добрый народ будет заслуживать всегда».
В тот же вечер король дал аудиенцию этой депутации, во главе которой находился архиепископ Парижский.
Король пообещал депутатам, что помилование солдатам последует сразу же после восстановления порядка в столице.
И потому в ночь с 4 на 5 июля солдаты вернулись в тюрьму.
На следующий день они получили помилование.
Париж, всю неделю пребывавший в возбуждении, тотчас же вернулся в состояние спокойствия или сделал вид, что вернулся в него. Но, несмотря на эту видимость спокойствия, в жилах огромной столицы колотилась жгучая лихорадка, готовая выплеснуться наружу при первой возможности.
XVII
Войска вокруг Парижа. — Беспокойство, которое они вызывают. — Причины их недовольства. — Клебер. — Журдан. — Виктор. — Жубер. — Ожеро. — Гош. — Сульт. — Марсо. — Тома Александр Дюма. — Двор задумывает роспуск Генеральных штатов. — Мирабо. — Герцог Орлеанский. — Обращение к королю, подготовленное Национальным собранием. — Ответ короля. — Фулон. — Господа де Брольи и де Безенваль. — Декларация прав человека. — Лафайет. — Доктор Гильотен. — Господин Неккер. — Марат. — Камиль Демулен. — «К оружию!» — Господин де Ламбеск. — Сад Тюильри. — Старик. — Французские гвардейцы. — Драгуны. — Отступление Королевского немецкого полка. — В доме Инвалидов. — Герцог д'Омон. — Господин де Флессель. — Господин де Крон. — Выборщики. — Аббат д'Ормессон и пороховые бочки. — Две депутации Национального собрания. — Ответ короля. — Швейцарцы у Севрского моста. — Зеленая кокарда. — Снова г-н де Флессель и оружейные ящики. — Господа де Корни и де Сомбрёй. — Рассказ часовщика Юмбера. — «На Бастилию!»
Войска, расположенные лагерем в окрестностях столицы, по-прежнему там оставались, и, хотя было понятно, что двор не может рассчитывать на этих солдат, они вызывали беспокойство.
Но почему двор не мог рассчитывать на них? Дело в том, что помимо братства, начавшего устанавливаться между ними и народом, доказательством чему стали недавние события у тюрьмы Аббатства, в войсках существовало огромное недовольство, вызванное декларацией короля, которая была обнародована 23 июня и в которой он самым определенным образом утверждал, что никогда не будет менять устройства армии.
Что же означало это утверждение? Оно означало, что дворянство по-прежнему будет обладать в армии всеми званиями, а солдат так и умрет солдатом; что сорок шесть миллионов ливров по-прежнему будут распределяться между офицерами, тогда как все солдаты, как и раньше, будут стоить правительству всего лишь сорок четыре миллиона.
Обратите внимание на имена тех, кто покинул военное поприще, не дававшее им никакой возможности повышения в чине: Клебер, Журдан, Виктор, Жубер.
Ожеро был унтер-офицером, Гош и Сульт — сержантами, а Марсо и мой отец — солдатами.
Однако кое-кто из них не приходил в уныние: Гош, чтобы иметь возможность покупать книги, расшивал офицерские жилеты и продавал их в кафе.
И потому ошибались те, кто считал, будто порядок восстановлен, кто за всеми этими волнениями видел лишь ничтожные причины, а если эти ничтожные причины устранялись, терял бдительность и, пребывая в неведении, полагал себя в безопасности.
На самом деле, все эти волнения имели причиной стремление нации к свободе; это были отдельные волнения того огромного океана, который зовется народом: спокойного в одном месте, бушующего в другом; беспорядки в Дофине, в Ренне, в Париже, в Версале, на площади Дофина и у тюрьмы Аббатства раздувал один и тот же ветер, вызывавший бурю везде, где ему встречалось препятствие.
В этот момент таким препятствием и причиной бури, которая вот-вот должна была разразиться, а скорее, поводом для нее, стало скопление войск между Версалем и Парижем, устроенное королевским двором.
Маркиз де Феррьер утверждает в своих «Мемуарах», что на Париж шли тогда тридцать полков.
Предлогом была забота об общественном спокойствии, а подлинной целью являлся роспуск Генеральных штатов.
Национальное собрание инстинктивно ощущало, что все это огромное развертывание вооруженных сил направлено против него. 27 июня, в разгар волнений, Мирабо зачитал обращение к королю, содержавшее призыв к миру, но остался неуслышанным; 9 июля он зачитал еще одно обращение к Людовику XVI, на этот раз с призывом отвести войска от столицы. Предложенный документ, превосходно составленный, был высоко оценен Национальным собранием, которое, тем не менее, проголосовало за него лишь после того, как оттуда была удалена просьба о создании городской гвардии.
Кто побудил Мирабо выступить с такими предложениями? Утверждают, что за этим стоял герцог Орлеанский; по мнению г-на Дроза, первые деньги от Лакло, доверенного лица принца, Мирабо получил как раз в начале июля 1789 года.
Дело в том, что принц начал со страхом замечать, какой незначительной фигурой он сделался за последнее время; принц был всего лишь обычным человеком, пешкой, единицей в рядах Национального собрания, в состав которого вошли будущие революционные гении 91, 92 и 93 годов.
Герцог Орлеанский был жаден. «Все общественное мнение я отдам за одно экю», — говаривал он и добавлял: «Разумеется, за большое экю, в шесть ливров». Как известно, тогда были в ходу и малые экю, достоинством в три ливра. Чтобы справиться со всеми денежными тратами, на которые ему приходилось идти, он селил на своих чердаках колдунов, пытавшихся делать для него золото; все уже знали, что никакое средство, способное привести его к намеченной цели, даже магия, не претит принцу. Так вот, чтобы делать золото, ему понадобился человеческий скелет, и не просто скелет человека, а непременно скелет Паскаля.
Сторожа церкви святого Стефана-на-Холме были подкуплены, и сожженные в горне кости автора «Писем к провинциалу» послужили волшебным порошком для превращения ртути в золото.
В тот день, когда депутаты коммун приняли решение именовать себя Национальным собранием, сторонники принца побудили его выступить с речью, которая должна была подвигнуть знать на присоединение к третьему сословию. Герцог Орлеанский начал произносить речь, но после нескольких первых слов почувствовал себя дурно; ему тотчас же расстегнули камзол, освободили ворот рубашки и под рубашкой обнаружили пять или шесть жилетов, сшитых в виде нагрудника.