Страница 80 из 195
— Граждане, — произнес Байи, обращаясь к рабочим, — я прошу вас, а если надо, то и приказываю вам остановиться.
При звуках этого голоса, тихого и одновременно твердого, рабочие подняли головы и, взглянув на Байи, сделавшего им повелительный жест рукой, подчинились.
И тогда кто-то из депутатов предложил перенести обсуждение решений короля на следующий день.
С минуту в зале царила нерешительность.
Однако тотчас же раздался голос: это был голос Камю.
— Хорошо, перенесем заседание на завтра, — сказал он. — Но прежде всего давайте заявим, что Национальное собрание настаивает на своих указах, принятых ранее.
Депутаты все еще колебались.
— Господа, — промолвил Сиейес, — разве сегодня вы не те же, что были вчера?
— Господа, — воскликнул какой-то молодой и еще никому не известный депутат, — указы Национального собрания находятся лишь в его собственном ведении: первый из этих указов провозглашает, кто вы такие; второй выносит решение о податях, которые только вы имеете право одобрить; третий — это клятва, которую подсказывает вам ваш долг. Это не тот случай, когда требуется королевское одобрение; король не может отменить то, что он не вправе одобрять.
Этим молодым депутатом был Барнав.
После его слов все споры закончились.
Сохраняя полнейший порядок, в присутствии тех самых рабочих, которые пришли, чтобы прервать прения депутатов, а теперь слушали их, проникнутые почтением, ассамблея приняла предложение депутата Камю и единодушно провозгласила, что она настаивает на своих предыдущих указах.
Тем самым нация впервые проявила свой суверенитет.
И потому Мирабо сам испугался того, что произошло в эту минуту.
Он предложил провозгласить неприкосновенность депутатов.
— Ни в коем случае не надо делать этого! — воскликнул Байи.
— И почему же?
— Да потому, что, провозглашая себя неприкосновенными, мы будем выглядеть так, словно у нас есть сомнения в нашей неприкосновенности.
— Вы не понимаете того, что делаете, — заявил Мирабо. — Вы не подозреваете об опасности, которой подвергаете себя. Если вы не примете такого указа, то шестьдесят депутатов, и вы первый, будут арестованы этой же ночью.
И в самом деле, пока Мирабо произносил эти слова, королевские телохранители получили приказ построиться на аллее перед залом.
Непонятно, известна была депутатам эта новость или нет, но, во всяком случае, они одобрили предложение Мирабо и приняли следующее постановление:
«Национальное собрание заявляет о том, что личность каждого из его депутатов неприкосновенна; что любые частные лица, корпорации, суды и комиссии, которые осмелятся в ходе настоящей сессии или по окончании ее преследовать, разыскивать, арестовывать или давать приказ об аресте, содержать в тюрьме или давать приказ о содержании в тюрьме любого депутата по причине каких-либо предложений, мнений, взглядов или слов, высказанных им в Генеральных штатах, равно как и все те, кто окажет им содействие в каком-либо из вышеназванных посягательствах, с какой бы стороны ни исходил приказ о них, являются изменниками и предателями нации и виновны в злодеянии, карающемся смертной казнью; Национальное собрание постановляет, что в случае вышеупомянутых преступлений оно примет все необходимые меры для того, чтобы отыскать, привлечь к ответственности и наказать тех, кто выступит в них качестве виновника, подстрекателя или исполнителя».
После того как это решение было принято, ассамблея наметила собраться на следующий день и председатель объявил заседание закрытым.
Пока происходили те важные события, о каких мы сейчас рассказали, королева потеряла своего первенца, несчастное королевское дитя, рождение которого явилось причиной клеветы на его мать, столь желанного дофина, которому герцог Орлеанский отказал в повиновении, заявив, что он не желает признавать своим повелителем сына Куаньи.
Увы, его жизнь оказалась предана забвению в достаточной степени для того, чтобы мы изложили некоторые подробности его смерти!
В четверг 29 мая, в праздник Тела Господня, у одной из дверей, выходящих на эспланаду, можно было увидеть сидящего в кресле ребенка лет восьми, ослабевшая голова которого свешивалась ему на грудь; его наболевшее тело укутывал бумазейный халат; этот ребенок, готовый отойти к Господу, чьи смертные муки чествовались в этот праздничный день, ждал появления крестного хода, который вышел из приходской церкви Мёдона и должен был сделать остановку у великолепного временного алтаря, установленного в вестибюле Нового замка.
Когда процессия поравнялась с ребенком, два выездных лакея в королевских ливреях приподняли его, и он стоя принял благословение священника; затем его отнесли в покои, куда шесть дней спустя, в среду 4 июня, за ним пришла смерть.
Этим ребенком был Луи Жозеф Ксавье Французский, которого в течение трех лет подтачивала чахотка, превратившая его в скелет.
На другой день его тело было выставлено в часовне с пылающими свечами, однако всего лишь несколько слуг явились исполнить подле него тот долг, какой полагается отдавать бренным останкам королевских отпрысков.
После трех дней пребывания тела в часовне, то есть 9 июня, состоялись похороны; третье сословие направило в Мёдон депутацию, которая должна была окропить тело юного принца святой водой.
В составе этой депутации были Сиейес и Мирабо.
Следует согласиться, что наследник короны умер как нельзя более кстати.
В половине девятого вечера тело дофина поместили на катафалк с гербами Франции, но крайне скромный по виду. Сопровождать его приготовились всего лишь два десятка верховых: телохранителей, берейторов и выездных лакеев.
В четверть десятого был подан сигнал, и кортеж во весь опор помчался к воротам Дофина, чтобы обогнуть Бельвю, где пребывали тетки короля, обосновавшиеся там после открытия Генеральных штатов, чтобы находиться как можно ближе к королю и королеве и печься о них; затем, по-прежнему во весь опор, как если бы кто-то опасался, что катафалк не успеет прибыть в Сен-Дени, кортеж пронесся через деревню Севр, Булонский лес, проследовал по дороге Мятежа, и, через три четверти часа после того, как он выехал из Мёдона, ворота древней базилики распахнулись, чтобы принять на хранение еще одну ценность, которую ей доверила смерть.
Вот так был погребен дофин Франции — без всякой помпы, почти тайком, как если бы простой вестник отправился объявить королям, своим предкам, о близкой смерти монархии. Однако при этом произошло нечто странное: когда тело королевского отпрыска положили на приготовленное для него место, было замечено, что пустых мест больше нет и это оказалось последним. Словно замыкая собой череду королей Франции, дофин завладел гробницей, которая еще оставалась свободной, — точно так же, как последний избранный император заполнил своим бюстом последнюю пустую нишу в Императорском зале в Ахене; точно так же, как Григорию XVI предстояло заполнить последнюю незанятую папскую гробницу в церкви святого Петра.
Когда это наблюдение стало известно при дворе, король и королева переглянулись и вздрогнули; тем не менее, потеряв первого дофина, умершего все же под сводами королевского замка, они еще были далеки от догадки, что второй дофин умрет под сводами тюрьмы.
XVI
Господин Неккер. — Визиты знати. — Страхи королевы. — Гвардейцы в Национальном собрании. — Письмо короля. — Герцог де Люксембург. — Интересы короны. — Толпа в Версальском дворце. — Толпа идет к домам Неккера и Байи. — Иностранные войска. — Маршал де Брольи. — Высказывание короля. — Французские гвардейцы. — Поле-Рояль. — «Да здравствует третье сословие!» — Гвардейцы в тюрьме Аббатства. — Депутация в Национальное собрание. — Его ответ. — Поведение короля. — В Париже воцаряется спокойствие.
Среди важных событий, произошедших 23 июня, заметно выделялось то обстоятельство, что г-н Неккер не присутствовал на королевском заседании. Появилось предположение, будто, зная о том, что там произойдет, он не захотел освящать своим присутствием те посягательства на права народа, какие намеревалась совершить королевская власть. Поговаривали даже о его опале, называя это делом решенным, и о его скором отъезде; пол-Версаля уже осаждала двери его дома, выкрикивая «Да здравствует Неккер!», а депутаты третьего сословия явились к нему в полном составе; в тот момент, когда он принимал все эти знаки уважения со стороны народа, ему доложили, что его вызывает к себе король. Он тотчас же отправился во дворец, окруженный двухтысячной толпой, которая проводила его до дворцовой ограды.