Страница 57 из 195
Покончив с этими приготовлениями, мы стали ждать часа, когда нам принесут ужин; наконец этот час настал.
Я первым полез в трубу; левая рука у меня ныла от ревматизма, но я старался не прислушиваться к этой боли.
Однако вскоре я ощутил боль куда более острую; я не принял никаких мер предосторожности, к каким обычно прибегают трубочисты, и чуть было не задохнулся от сажевой пыли. К тому же они всегда предохраняют себе локти и колени кожаными накладками; я же таких накладок не взял и до живого мяса содрал себе кожу на руках и ногах, по которым ручьями струилась кровь; в этом состоянии я добрался до верха трубы. Сев на нее верхом, я спустил в дымоход клубок бечевки, который был у меня с собой. Д'Алегр привязал к ее концу более крепкую веревку, к которой был прицеплен мой кожаный мешок. Я подтянул его к себе, отвязал и бросил на орудийную площадку Бастилии. Таким же образом мы подняли наверх деревянную лестницу, два железных прута и все прочие нужные нам вещи, закончив веревочной лестницей, конец которой я затем опустил вниз, чтобы помочь д'Алегру подняться, в то время как сам удерживал оставшуюся ее часть посредством большой палки, специально приготовленной нами для этой цели. Я пропустил эту палку сквозь веревку и положил ее поперек трубы. Благодаря этому мой товарищ, в отличие от меня, выбрался из дымохода нисколько не исцарапанным. После этого я спустился с трубы, где мне пришлось сидеть в весьма неудобной позе, и мы вдвоем оказались на орудийной площадке Бастилии.
Там мы разложили все наши вещи; начали мы с того, что скрутили в рулон нашу веревочную лестницу, в результате чего получилась громада диаметром в четыре фута и толщиной в один фут. Подкатив ее к башне, которая называлась башней Казны и показалась нам самой подходящей для нашего спуска, мы привязали к пушке один из концов лестницы и стали осторожно спускать ее вдоль стены башни; точно так же мы привязали наш самодельный блок и пропустили через него веревку длиной в триста шестьдесят футов. Я обвязал вокруг тела веревку, пропущенную через блок, и д'Алегр стал стравливать ее, по мере того как я спускался вниз по лестнице; несмотря на эту предосторожность, я крутился в воздухе при каждом своем движении. О моем тогдашнем положении можно судить по чувству, которое вызывает одна лишь мысль о нем.
Наконец я благополучно спустился в ров; тотчас же д'Алегр спустил ко мне мой кожаный мешок и другие вещи; по счастью, мне удалось найти небольшой бугорок, который высился над водой, заполнившей ров, и я разместил там эти предметы; затем мой товарищ проделал то же, что и я, но у него было одно преимущество: я изо всех сил держал нижний конец лестницы, что не давало ей сильно раскачиваться; оказавшись внизу, мы оба не могли отделаться от чувства легкого сожаления, что мы не в состоянии унести с собой нашу веревку и прочие послужившие нам материалы — эти редкостные и драгоценные реликвии человеческой изобретательности, да, пожалуй, и смелости, которую способна породить любовь к свободе.
Дождь перестал; не далее как в шести туазах от нас слышались шаги часового, так что от плана подняться на бруствер и бежать через сад коменданта пришлось отказаться. В итоге мы приняли решение пустить в ход наши железные прутья, то есть воспользоваться второй возможностью для побега, о которой я говорил выше. Мы направились прямо к стене, отделявшей ров Бастилии от рва Сент-Антуанских ворот, и, не дав себе отдыха, принялись за работу.
Как раз в этом месте находился некогда небольшой ров шириной в один туаз и глубиной в полтора фута, что делало здесь воду более глубокой. Повсюду она была нам по пояс, а здесь доходила до подмышек. Оттепель началась лишь несколько дней тому назад, так что вода была полна льдинок; мы пробыли в ней целых девять часов, наши тела были изнурены крайне тяжелой работой, а руки и ноги коченели от холода.
Стоило нам начать работать, как всего в десятке шагов от нас, прямо над нашими головами, появился тюремный патруль, фонарь которого ярко освещал то место, где мы находились; чтобы не оказаться обнаруженными, нам ничего не оставалось, как чуть ли не с головой уйти в воду. Этот маневр следовало проделывать всякий раз, когда патруль проходил мимо нас, что случалось каждые полчаса в течение всей ночи.
Часовой, который очень близко от нас расхаживал по брустверу, неожиданно подошел к тому месту, где мы находились, и остановился над моей головой; я подумал, что мы обнаружены, и почувствовал страшный испуг, но вскоре понял, а скорее, ощутил, что он остановился лишь для того, чтобы помочиться: ни одна капля его струи не пролетела мимо моей головы и моего лица.
Наконец, после девяти часов работы и страха, с неописуемым трудом выломав один за другим несколько камней, мы сумели проделать в стене толщиной в четыре с половиной фута дыру, достаточно широкую для того, чтобы через нее можно было протиснуться, и ползком выбрались наружу.
Наши души уже начали наполняться радостью, как вдруг мы подверглись опасности, которую не предвидели и которая едва нас не погубила. Мы стали переходить через ров Сент-Антуанских ворот, чтобы выбраться на дорогу в Берси, но, не проделав и двадцати пяти шагов, провалились в тянувшийся посредине рва канал глубиной не менее шести футов, затянутый на два фута илом, который мешал нам двигаться и не позволял выбраться на другой его берег, хотя ширина канала составляла всего лишь шесть футов.
Д'Алегр уцепился за меня и чуть было не повалил.
Ощутив эту цепкую хватку, я с силой ударил д’Алегра кулаком, что заставило его разжать пальцы. Затем я резко рванулся вперед и сумел выкарабкаться из канала, после чего схватил д’Алегра за волосы и подтянул его к себе. Вскоре мы вылезли из рва и, в тот момент, когда колокола прозвонили пять часов утра, уже находились на проезжей дороге.
Охваченные одним и тем же чувством, мы бросились в объятия друг другу, крепко обнялись, а затем пали на колени, чтобы воздать горячую благодарность Богу, спасшему нас от стольких опасностей.
Исполнив этот важнейший долг, мы решили переодеться. Однако ни я, ни д'Алегр не были в состоянии самостоятельно сбросить с себя промокшую одежду и надеть новую, так что нам пришлось взаимно оказывать друг другу эту услугу. Затем мы сели в фиакр и велели ехать к г-ну де Силуэту, канцлеру герцога Орлеанского. Я прекрасно знал его и был уверен, что он радушно примет меня. К несчастью, он находился в Версале; в итоге мы укрылись в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре, у одного достойного человека, которого я тоже хорошо знал. Звали его Руи; это был мужской портной, родом из города Диня.
Для маркизы де Помпадур потеря сразу двух ее жертв была чересчур сильным ударом; узнав о нашем побеге, она должна была испытать неистовый гнев, и к тому же ей следовало опасаться последствий нашего более чем оправданного злопамятства…
Осведомленные о ее страхах и обычных мерах предосторожности, которые она приняла, чтобы успокоить их, мы нисколько не сомневались, что она приложит все старания, чтобы отыскать нас. Проведя месяц в доме у славного Руи, мы с д'Алегром решили порознь покинуть Париж.
Д'Алегр уехал первым: переодевшись крестьянином, он отправился в Брюссель, и ему посчастливилось прибыть туда без всяких происшествий. Он сообщил мне об этом, использовав способ, о котором мы договорились заранее, после чего я тоже отправился в путь, чтобы присоединиться к нему. Я взял с собой свидетельство о крещении нашего хозяина, который был почти одних лет со мной, запасся печатными документами одного старого судебного процесса, переоделся слугой и, выехав ночью из Парижа, стал ждать в нескольких льё от города дилижанс на Валансьен. В дилижансе оказалось свободное место, и я занял его. Несколько раз меня допрашивали и обыскивали солдаты конно-полицейской стражи, но я заявлял им, что еду в Амстердам и везу брату моего хозяина, чье имя я позаимствовал, документы, которыми я запасся; благодаря этим мерам предосторожности мне удалось обмануть бдительность тех, кому было поручено задержать меня.