Страница 52 из 195
Господин Ленуар, напротив, развернул бешеную деятельность, вникал во все лично, расспрашивая всех толковых людей о средствах, какими можно было облегчить общественную беду, и договариваясь с самыми уважаемыми людьми каждого квартала о том, как следует распределять благотворения короля и королевы.
Восемнадцатого февраля нехватка дров сделалась такой, что король собрал совет, и на нем среди прочего было предложено выслать в провинции епископов, аббатов, монахов, интендантов, губернаторов, магистратов и всех причастных к ним лиц; однако средство это показалось совершенно недостаточным и чересчур медленным, и было решено обратиться к другому средству, более действенному: доставить сухим путем тридцать тысяч саженей дров, застрявших недалеко от Парижа. Для осуществления этой меры необходимы были двести тысяч франков, и их выделил король, предоставив ссуду, которая должна была вернуться благодаря временному дополнительному налогу в шесть ливров с каждого воза дров, доставленного в течение двух ближайших недель.
Наконец 21 февраля, после семидесяти трех дней сибирского холода, начала проявлять себя оттепель, теперь уже всерьез.
Кстати, характер парижан, которые все обращают в зрелище, даже в таких тяжелых обстоятельствах не изменил своей привычке: почти на всех перекрестках были возведены обелиски из снега, увешанные табличками с восхвалениями в адрес короля и королевы, которые в этом случае действительно не отстранились от беды и сделали все возможное, чтобы облегчить ее.
Вот одна из таких надписей:
КОРОЛЮ.
Сей хрупкий монумент века не простоит.
Но добротой своей, о мой король, в дни лютых холодов
Создал ты памятник прочней, хоть не из меди он отлит:
Признательность в сердцах детей и вдов.
КОРОЛЕВЕ.
О королева, чья доброта превыше чар всегда,
Ты рядом с мужем-добродеем здесь место заняла.
И хоть сей ломкий монумент воздвигнут изо льда,
В сердцах людей любовь к тебе всегда тепла.
ИМ ОБОИМ.
Сей монумент, каких еще не видел небосвод,
О августейшая чета, на вид приятней, верно, вам,
Чем разукрашенный дворец иль пышный храм,
Какие возвести готов угодливый народ.
Среди этого заледеневшего снега, затворявшего двери домов, и невзирая на холод, доходивший до двенадцати градусов ниже нуля, все продолжали интересоваться литературой и посещать спектакли. Господин де Буффлер, представлявший легкую поэзию той эпохи, сочинял стихи, которые имели огромный успех, а Дюси ставил трагедии, которые с треском проваливались.
Вот как критики того времени судили о каждом из них.
Начнем с трагедии. Несчастью следует оказывать уважение.
«13 января 1784 года.
"Макбет”г-на Дюси, заставивший себя ждать в течение двух месяцев, вчера, наконец, был сыгран. Этот автор, ободренный своими небывалыми успехами, счел теперь возможным превзойти все безумства, все нелепости, все грубости английского драматурга, которого он явно взялся шаг за шагом переносить на нашу сцену, пока публике будет угодно такое терпеть. Известно, что этот иностранец — Шекспир, то есть самый возвышенный и самый низменный, самый смелый и самый сумасбродный из всех трагиков. Когда видишь холодный прием, который встретил вчера "Макбет”, возникает соблазн поверить, что зритель начинает пресыщаться таким количеством ребяческих и отвратительных ужасов. Уверяют, что на воскресной репетиции г-н Дюси, и сам испуганный нагромождением гнусностей и пошлостей, которыми наполнено его произведение, в определенном смысле потерял голову и наравне со своим героем обезумел, угрызаясь тем, что так жестоко оскорбил вкус, разум и здравый смысл. Тем не менее, поскольку некоторые куски пьесы сопровождались сильными аплодисментами и партер не выказал заметным образом своего возмущения, проявившегося лишь в сдержанности с его стороны, самолюбие автора убедило его в том, что с поправками, сокращениями и выбрасыванием целых частей, а главное, с помощью сильной клаки, он сможет продолжать играть пьесу и, вероятно, обеспечить ей успех.
Так что второе представление состоится в субботу: следует посмотреть, что из этого воспоследует».
Ну а теперь посмотрите, как критик смягчается и рассыпается в любезностях по адресу г-на де Буффлера. Правда, г-н де Буффлер не сварганил пятиактной трагедии в подражание этому варвару Шекспиру.
«22 февраля 1784 года.
Вошла в моду чрезвычайно своеобразная песенка, носящая название "Сон г-на де Буффлера". Всем известна оригинальность этого очаровательного поэта, а упомянутое произведение более, чем какое-либо другое, отмечено печатью его таланта.
МОЙ СОН
Ирида юная, поверить можешь ты
(Хоть правды нету небывалей!),
Что мы под кровом темноты
Не раз с тобою рядом побывали?
Едва Морфей глаза мои смежит
И превратит меня в уступчивую сталь,
Как ты, всевластнейший магнит,
Влечешь ее к себе, в неведомую даль.
Уловку хитрую придумал этот бог,
И из магнита эхо тотчас же готово:
"Люблю!" кричал так громко я, как мог,
А ты за мною повторяла это слово.
По прихоти из ряда вон чудной
Я маленькой рыбешкой стал:
Едва крючком ты повела передо мной,
Я на наживку клюнул — кончен бал!
Когда Морфея доброго я попросил
Устроить мне прогулку по воде,
Тебя он в реку тотчас превратил,
И я поплыл по ней в ладье.
Но вдруг мороз, и ты покрылась льдом.
Чтоб толк извлечь из неожиданной беды,
К ногам коньки приладил я с трудом
И целый день скользил на все лады.
Но вот метаморфоза под конец:
Теперь я сладостный нектар,
Из чаши вылился и, о наглец,
К тебе теку, неся любовный жар.
Лишь капля на тебе, и как чудно:
Ты нежной стала, как атлас.
Проснувшись, вижу я пятно;