Страница 27 из 195
Моле явился от имени труппы к умирающему, чтобы объяснить ему, что такое изменение не в ее власти. Но, зная цель визита актера, Вольтер не пожелал даже принять его.
Лишь г-жа Дени, племянница Вольтера, сумела заставить его прислушаться к этим доводам.
Вольтер, как мы уже говорили, был предметом всех разговоров. Газеты приводили малейшие подробности, имевшие отношение к этому великому человеку. Пятнадцатого марта всех занимала ссора, случившаяся у него с торговцем постельными принадлежностями, которого он заставил проделать целое льё, чтобы купить у него одеяло для своей сиделки; однако торговец и поэт не смогли договориться: торговец хотел получить семнадцать франков за свое одеяло, а Вольтер уперся и давал за него лишь пятнадцать. В итоге торговец вышел от Вольтера разъяренный и своими криками «Ну и скупердяй!» собрал у его дверей всех, кто толпился на набережной.
Вольтер, как известно, был миллионером.
На другой день случилось приключение более веселое, а главное, более непристойное, также ставшее темой разговоров парижан.
Госпожа де Ла Вильменю, старая знакомая г-на де Вольтера, пришла повидать его и, поскольку он уже вполне выздоровел, добилась милости проникнуть к нему. Оставаясь кокеткой, несмотря на свои пятьдесят лет, г-жа де Ла Вильменю, даже Вольтера уверявшая в том, что ей всего тридцать девять, была одета в платье с глубоким вырезом, оставлявшее ее грудь настолько открытой, что эта нагота, скорее всего поневоле, привлекла взгляд Вольтера. Госпожа де Ла Вильменю перехватила этот взгляд и, пытаясь покраснеть, промолвила:
— О, господин философ, выходит, вы еще подумываете об этих маленьких плутовках?
— Ах, сударыня! — со вздохом, неспособным обмануть никого, кроме кокетки, воскликнул Вольтер.
— Ну и что вы о них скажете?
— Увы, сударыня, я скажу, что эти маленькие плутовки превратились в больших висельниц!
V
Первое представление «Ирины». — Появление принцев в театре. — Декларация веры. — Эпиграмма. — Академия и театр. — Куплет. — Отчет о заседании Академии. — Масонская ложа. — Вольтер, его исповедник и его кюре. — Несколько забавных историй о Вольтере. — Влюбленный Вольтер. — Эмилия де Бретёй, маркиза дю Шатле. — Герцогиня Менская. — Госпожа дю Шатле при дворе. — Карточный проигрыш. — Оскорбительные слова. — Вольтер в Со. — Театр и наука. — Король Станислав. — Сен-Ламбер. — Госпожа де Буффлер, Эмилия и Сен-Ламбер. — Госпожа дю Шатле становится матерью. — Острота г-жи де Буффлер. — Смерть Эмилии. — Печаль Вольтера. — Секретарь владетеля Ферне.
Среди всех этих чествований, всех этих споров и всех этих остроумных высказываний подошло время первого представления «Ирины». В театральном зале уже за неделю до спектакля невозможно было забронировать ни одного места: ожидалось, что на этом торжестве будет присутствовать автор, однако никто не знал, какое место он для себя выберет; одни прочили ему трон прямо на сцене, другие видели его в кресле в партере. Ну а те, что полагали себя самыми осведомленными, вполголоса говорили, что он будет сидеть в личной ложе королевы.
Несомненно, Вольтер был очень болен, ибо ни в одном из этих мест он так и не появился; но не объяснялось ли его отсутствие досадой на злободневное событие, занимавшее Париж почти так же, как первое представление «Ирины»?
Этим событием стала дуэль графа д'Артуа и герцога Бурбонского, которая произошла в тот же понедельник и привлекла внимание всего Парижа.
Общее сочувствие было на стороне герцогини Бурбонской, столь невероятно оскорбленной графом д'Артуа. После этого оскорбления она затворила дверь своего дома, не желая никого видеть, и завела у своего привратника журнал регистрации посетителей. Дверь могла открыться только для извинений, которые должен был принести хозяйке дома граф д'Артуа; а поскольку всем было известно, что, воззвав к правосудию короля, оскорбленная герцогиня потребовала его не как принцесса, а как женщина и гражданка, то слово «гражданка» принесло августейшей даме всеобщую популярность. И потому, когда герцогиня Бурбонская появилась в театральной ложе, ее встретили такими шумными и такими продолжительными рукоплесканиями, что при виде этого выражения всеобщего сочувствия она залилась слезами.
Несколько минут спустя в театр прибыла королева в сопровождении своей дочери. Но, поскольку все знали, что дружеские чувства королевы к графу д'Артуа помешали ей взять сторону герцогини Бурбонской и что она заявила о своем желании сохранить нейтралитет в этой грандиозной ссоре, ей почти не аплодировали.
Затем в свой черед появились герцог Бурбонский и принц де Конде, и, как только они показались в глубине ложи герцогини Бурбонской, снова раздались рукоплескания, сопровождаемые криками «Браво!» в честь отца и сына.
Затем в театр прибыл граф Прованский, не произведя своим появлением почти никакого впечатления.
Затем, наконец, прибыл граф д’Артуа, который, по словам Башомона, был встречен весьма скромными аплодисментами, бо́льшая часть которых исходила из партера и весьма напоминала милостыню.
На протяжении всего спектакля королева явно пребывала в чрезвычайно дурном расположении духа.
Все эти мелкие подробности, только что приведенные нами, до поднятия занавеса весьма занимали публику, но, как только занавес поднялся, зрителям пришлось вспомнить о пьесе.
Два первых акта были встречены громом аплодисментов, но к третьему акту самые страстные поклонники Вольтера утомились, а два последних акта имели успех лишь благодаря глубокому уважению, которое автор вызывал у публики.
Во время второго акта к г-ну де Вольтеру был послан курьер, сообщивший ему, что дела идут превосходно. После четвертого акта явился второй посланец, имевший поручение несколько сгладить в своем рассказе холодок, который ощущался в зале к середине третьего акта. По окончании пятого акта в свой черед примчался г-н Дюпюи, муж мадемуазель Корнель, удочеренной Вольтером, и сообщил автору о полном успехе «Ирины».
Вольтер пребывал в исступленном восторге.
Какой-то посетитель, явившийся к Вольтеру после г-на Дюпюи, застал его наслушавшимся похвал, которые только что прозвучали в его адрес, и увидел, что он приводит в порядок трагедию «Агафокл», чтобы немедленно поставить ее на сцене. В разгар своего триумфа философ выказывал нарочитое спокойствие.
— Увы, — ответил он тому, кто приносил ему поздравления, — сказанное вами утешает меня, но неспособно принести мне исцеление!
Тем не менее он хотел знать, какие сцены и какие фразы в пьесе вызвали самые горячие аплодисменты, и, когда ему сообщили, что с наибольшей благосклонностью зрители восприняли стихи, направленные против духовенства, чрезвычайно обрадовался, ибо питал надежду, что эти стихи сгладят то скверное впечатление, какое его исповедь произвела на философскую публику.
И действительно, по рукам тогда одновременно ходили две бумажонки, наносившие огромнейший вред г-ну де Вольтеру. Одной из них была его «Декларация доброго католика», подписанная и отданная им в руки аббата Готье, а другой — эпиграмма против него и аббата де Латтеньяна, об анакреонтической смерти которого мы рассказывали выше.
Вот декларация веры Вольтера:
«Я, нижеподписавшийся, восьмидесяти четырех лет от роду, заявляю, что, поскольку на протяжении четырех дней я страдал кровавой рвотой и был не в состоянии дойти до церкви, господин кюре прихода святого Сульпиция, соблаговолив умножить число своих благих деяний, прислал ко мне господина аббата Готье, священника, и я исповедовался ему; посему, коль скоро Богу будет угодно призвать меня к себе, я умру в лоне святой католической религии, в которой был рожден, и буду при этом уповать, что Господь в своем милосердии соблаговолит простить все мои прегрешения; если же я оскорбил Церковь, то прошу у Бога за это прощения. Подпись: ВОЛЬТЕР.
Писано 2 марта, в доме господина маркиза де Виллета, в присутствии господина аббата Миньо, моего племянника, и господина маркиза де Вильвьеля, моего друга».