Страница 120 из 195
Несколько офицеров национальной гвардии, оказавшихся в списке г-на д'Эстена, также получают приглашение на этот банкет.
Такого же приглашения удостоены офицеры военной полиции и полка егерей Трех Епископств.
Предстоящее пиршество станет по-настоящему братским, на него допустят даже рядовых драгунов.
На этом пиршестве будет присутствовать капитан телохранителей, а этим капитаном является герцог де Гиш.
Наконец, в этот день театральный зал дворца будет превращен в пиршественный, для того чтобы гости могли свободно передвигаться по эстраде и располагаться в ложах.
Обед был назначен на 1 октября, в четверг; гости собрались в салоне Геркулеса, а оттуда перешли в Оперный зал.
Праздник украшала музыка, которую исполняли оркестры гвардии и Фландрского полка.
Во время первой подачи блюд все шло прекрасно: вино еще не успело разжечь верноподданнические настроения и усилить смелость.
Во время второй подачи блюд было предложено выпить за здравие короля, королевы, дофина и всей королевской семьи.
Потом был предложен тост за здравие нации, но его отвергли.
Зачем его предложили? Ответить нетрудно: чтобы его отвергли.
Перед подачей сладких блюд в зал впустили рядовых солдат, о которых мы уже говорили: драгунов, гренадеров Фландрского полка, швейцарцев и егерей полка Трех Епископств.
Их ожидают наполненные бокалы; стоит бокалам опорожниться, как их тотчас наполнят снова. К сверканию вина добавятся блеск тысяч свечей и отражение зеркал.
Для людей, чуждых роскоши, Оперный зал кажется дворцом из «Тысячи и одной ночи». Им чудится, что это не король, королева и королевские дети живут в Версале, а бог, богиня и все обитатели Олимпа.
И во Франции находятся святотатцы, которые осмеливаются поднять руку на этих богов!
Зрелище всеобщего восторга и преданности становится настолько отрадным, что одна из придворных дам покидает ложу и мчится в покои королевы, чтобы умолять ее посмотреть на банкет. Застав Марию Антуанетту грустной и задумчивой, эта дама убеждает и умоляет ее спуститься в зал. Веселье преданных слуг доставит ей удовольствие. Надо взять с собой дофина, это развлечет его. Тем временем король возвращается с охоты. Ничто не может отвлечь Людовика XVI от охоты, а охота отвлекает его от всего. Королева предлагает ему сопровождать ее прямо так, не переодевшись; на него обрушивается целый хор просьб, исполненных лести, и он уступает. Королева появляется в дверях зала, держа за руку дофина.
Общий крик, единодушный приветственный возглас встречают это появление. И тогда королева воспламеняется от этого огня: она берет августейшего ребенка на руки и под бешеные аплодисменты обходит с ним вокруг стола. Это уже сама Мария Терезия — изгнанная, скитающаяся, показывающая своего сына преданным венгерцам. «Moriamur pro rege nostro Mariâ Theresâ![17]» — кричали венгерцы. «Умрем за нашу королеву Марию Антуанетту!» — кричат королевские телохранители, офицеры Фландрского полка, драгуны, швейцарцы и егеря.
В этот момент в дверях появляется король, и оркестр в едином порыве начинает играть столь национальную и столь популярную арию «О Ричард, мой король, весь мир тебя оставил!».
И тогда то, что происходит в зале, становится уже не восторгом, а упоением, безумием.
Однажды королева воткнула в свою прическу перо со шлема Лозена, но это была всего лишь оплошность женщины. Сегодня она прикрепляет к своему чепцу черную кокарду, австрийскую черную кокарду; сегодня это уже измена королевы.
Какой-то офицер гвардейцев просит у нее эту кокарду; королеву подает ее офицеру, и он поднимает ее в воздух, словно святую гостию.
— Господа, — восклицает он, — вот настоящая французская кокарда! Это та, что носит наша королева! Долой трехцветную кокарду!
И трехцветную кокарду топчут ногами.
Вслед за арией «О Ричард, мой король!» оркестр исполняет «Марш уланов».
После «Марша уланов» звучит сигнал атаки. Атаки? Но против кого? Против отсутствующего врага, против народа.
Вначале участники пиршества штурмуют ложи, которые остерегаются оборонять дамы, а затем выбегают на Мраморный двор и приступом берут балконы дворца. Господин де Персеваль, адъютант г-на д’Эстена, забирается на балкон покоев Людовика XVI, захватывает внутренние посты охраны и кричит: «Они наши! Пусть нас теперь называют королевскими телохранителями!»
Один из гренадеров Фландрского полка тем же путем забирается вслед за г-ном де Персевалем на тот же балкон. Господин де Персеваль вынимает из своей петлицы крест и награждает им гренадера. Правда, это Лимбургский крест, который орденом почти не является.
Какой-то пьяный драгун хочет взобраться туда вслед за ними, но у него кружится голова, ему отказывают ноги, он падает и, придя в отчаяние от того, что оказался менее ловким, чем его товарищ, вынимает из ножен саблю и пытается покончить с собой. Саблю выхватывают у него из рук и отправляют его проспаться на охапке соломы.
Другой солдат, еще более пьяный, чем первый, тоже хочет покончить с собой, заявляя, что он агент герцога Орлеанского и ему поручено убить короля.
Для него дело не заканчивается швырянием на солому: его бьют ногами.
На этом пиршество завершается. Однако 3 октября оно возобновляется, и на нем повторяются те же бесчинства.
В те дни королева впустила во Францию бациллу гражданской войны: одна из дам, присутствовавших на этом празднестве, очаровательная блондинка, сидевшая подле теток короля, станет впоследствии г-жой де Лескюр, а потом — г-жой де Ларошжаклен.
Затем, как если бы Провидение, которому предстояло так жестоко покарать несчастную Марию Антуанетту, опасалось, что возникнет сомнение по поводу ее присутствия на этом буйном пиршестве, оно позаботилось, чтобы королева сама удостоверила свое присутствие там, выступая с речью перед национальной гвардией.
На другой день после празднества национальная гвардия пришла поблагодарить королеву за знамена, которые та подарила ей.
— Господа, — промолвила королева, — я чрезвычайно рада тому, что подарила знамена национальной гвардии Версаля. Нация и армия должны любить короля, как мы любим нацию и армию. Я восхищена вчерашним днем.
Выходит, несчастная женщина, выходит, несчастная королева, что вчерашний день не был для вас неожиданностью! Вы не сожалеете о вчерашнем дне и не казните себя за него; нет, вы не только не казните себя за него, но и восхищены им!
О несчастная женщина! О несчастная мать! Второе октября куда ближе к 5 и 6 октября, чем вы думаете!
XXIII
Париж узнает новости из Версаля. — Черная кокарда. — Придворные дамы. — Лекуантр. — Господин де Картузьер. — Господин де Меттро. — Дантон. — Голод. — Холод. — Дожди. — Женщина в кафе «Фуа». — Юная девушка бьет в барабан. — Сорванная кокарда. — Угрозы. — Триста выборщиков. — Женщина отвешивает оплеуху. — Мадлен Шабри. — Теруань де Мерикур. — «В Версаль!» — Барабан. — Юлен. — Оружие. — Гревская площадь. — Ратуша. — Аббат Лефевр и виселица. — Майяр. — Швейцарский гвардеец из Тюильри. — Ле Шапелье. — Лафайет. — Округа. — Гренадеры. — Речь. — Байи. — Решение. — «Да здравствует Генрих Четвертый!» — Мирабо. — Господин де Кюбьер. — Возвращение короля. — Майяр в Национальном собрании. — Атака гвардейцев. — Луизон Шабри. — Королевские телохранители. — Королева хочет покинуть дворец. — Нерешительность короля. — Придворные кареты. — Кромвель. — Съеденная лошадь. — Стихотворная строка Делиля. — Господин д'Эгийон. — Аббат Мори. — Вторая толпа. — Гвардейцы. — Королевская семья. — Затишье. — Король на балконе. — «Короля в Париж!» — Королева. — Телохранитель и Лафайет. — Королевская власть терпит поражение.
Только к вечеру 3 октября и к утру 4-го в Париже стало известно о том, что происходит в Версале.
Никто больше не таился ни в коридорах дворца, ни в салоне Бычьего глаза: придворные дамы поджидали там офицеров, требуя принести в жертву трехцветную кокарду, и взамен нее на то же место прикрепляли своими красивыми белыми ручками, которые они подавали для поцелуя, черную кокарду, поскольку черная кокарда превосходила по своему значению все прочие.