Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье

В конце концов влюбленные выпутались из этого положения благодаря потворству доброй Маргариты. Дадим ей самой рассказать об этом приключении.

«Схватки у нее начались утром, на рассвете, когда она спала в комнате фрейлин. Она послала за моим медиком и попросила его предупредить короля, моего мужа, что тот и сделал. Мы спали с мужем в одной и той же комнате, но в разных кроватях, как у нас было заведено. Когда медик сообщил мужу эту новость, тот оказался в сильном затруднении, не зная, что делать, и опасаясь, с одной сто­роны, что все получит огласку, а с другой — что любов­нице, которую он сильно любил, не будет оказано необхо­димой помощи. Наконец, он решил признаться мне во всем и попросить меня помочь ей, прекрасно зная, что, несмотря ни на что, он всегда найдет меня готовой сослужить ему службу, какая будет ему угодна. Он раздвинул полог моей кровати и сказал мне: "Друг мой, я утаил от вас кое-что, в чем мне нужно теперь вам признаться; прошу вас про­стить меня, но сделайте одолжение: сейчас же подними­тесь и пойдите помогите Фоссёзе, ибо ей очень плохо. Вы же знаете, как я люблю ее; окажите мне эту услугу"».

Маргарита поднялась и пришла на помощь бедной Фоссёзе, которая разрешилась от бремени девочкой, ро­дившейся мертвой, так как будущая мать чрезмерно затя­гивалась, чтобы скрыть свое положение.

Как только роды завершились, Фоссёзу возвратили назад в комнату для фрейлин. Так что Генрих надеялся, что никто ничего не заподозрит.

Само собой разумеется, догадаться обо всем было так нетрудно, что в тот же день весь Нерак уже знал эту новость.

Любовная связь Генриха с Фоссёзой длилась пять лет, после чего они расстались по обоюдному согласию: Ген­рих — чтобы стать любовником графини де Пип, а Фос­сёза — чтобы выйти замуж за Франсуа де Брока, сеньора де Сен-Мара.

Вслед за тем Прекрасная Фоссёза исчезла, погрузи­вшись во тьму супружеской жизни, ставшую для нее такой же непроглядной, как мрак смерти, ибо никто не знает, где она с этого времени жила и где умерла.

Однако, перед тем как перейти к прелестной графине де Гиш, более известной под именем Коризанды, скажем еще несколько слов о Маргарите.

Прекрасное взаимопонимание супругов, которое не могла поколебать общеизвестность их любовных связей, омрачилось из-за религиозных вопросов.

Королевский двор пребывал в По, городе почти цели­ком протестантском. Вследствие этого две религии не имели уже, как это было в Нераке, городе веротерпимом, каждая свой храм. Все, что было позволено Маргарите, — это слушать мессу в замке, в маленькой часовне, вме­щавшей от силы шесть или семь человек. Те немного­численные католики, что жили в городе, надеялись получить возможность хотя бы небольшими группами посещать мессу; но едва только королева входила в часовню, как человек по имени Ле Пен, ревностный гугенот, управляющий у короля Наваррского, отдавал приказ поднять замковый мост. Тем не менее в Троицын день 1579 года нескольким католикам удалось незаметно проникнуть в часовню и, посредством такого благого хищения слова Божьего, прослушать мессу. Стоя у вла­сти, гугеноты проявляли себя не меньшими гонителями инакомыслящих, чем католики, доказательством чему служит сожжение на костре несчастного Сервета в Женеве. Гугеноты обнаружили присутствие католиков на мессе, сообщили Ле Пену об этом нарушении его при­казов, затем прямо в присутствии королевы ворвались в часовню, взяли католиков под стражу и, грубо обращаясь с ними, отвели их в городскую тюрьму.

Маргарита пожаловалась королю, своему мужу.

Ле Пен вмешался в ее разговор с мужем и стал гово­рить с высокомерием, которое королева сочла наглостью, а король расценил всего лишь как бестактность. Однако королева, знавшая свою силу, настаивала, требуя, чтобы заключенные в тюрьму католики были выпущены на сво­боду. Ле Пен ее оскорбил, и она требовала, чтобы Ле Пен был изгнан.

После долгого сопротивления Генрих был вынужден согласиться на оба ее требования; но из-за этой настой­чивости жены он проникся к ней той глубокой враждеб­ностью, какая впоследствии продиктует д'Обинье «Сати­рический развод», и от взаимного равнодушия, которое 39

было присуще их совместной жизни, они перешли к ярко выраженному разладу.

Королева уехала в Нерак, а поскольку после 1577 года военные действия возобновились, она добилась, чтобы Нерак считался нейтральным городом как католиками, так и протестантами и чтобы в пределах трех льё от него не происходило никаких вооруженных нападений, но на условии, что в городе не будет находиться король Наварр­ский.

К несчастью, очередной любовный роман привел короля в Нерак. Бирону это стало известно, и в ту минуту, когда он приказал напасть на королевскую свиту, пушеч­ное ядро ударило в стену в нескольких футах ниже укры­тия, откуда Маргарита наблюдала бой.

Маргарита никогда не могла простить Бирону такого неприличия.

Эта седьмая гражданская война донельзя утомила Генриха III.

Возможно, из всех ленивых королей, каких Франция насчитывает за свою историю — а число их велико! — он больше, чем кто бы то ни было, желал покоя. И при этом, словно заранее покаранный за свои необычные пороки, он был королем, царствование которого стало самым бурным из всех.

Наконец, он рассудил, что ничто не изменится к луч­шему, если только Генрих и герцог Алансонский не ста­нут снова пленниками или же — кто знает? — мертве­цами. По его мысли, средство завлечь их в Париж состояло в том, чтобы призвать туда Маргариту. Было заключено одно из тех лицемерных перемирий, какие так хорошо умела заключать королева-мать, и Генрих III написал сестре письмо, приглашая ее вернуться ко двору.

Герцог Алансонский вновь появился в Лувре, тогда как король Наваррский, несмотря на все уговоры, не мог решиться покинуть свое королевство.

Арестовать или убить герцога Алансонского означало бы сделать лишь половину дела, а вот исполнить осталь­ную часть замысла стало бы после этого труднее.

Генрих III удовольствовался тем, что бесился от зло­сти, видя, как лис никоим образом не хочет попасть в западню.

Ему недоставало лишь благоприятного момента и жертвы: то и другое вскоре представилось.

Жуайёз, любимейший фаворит Генриха III, находился с миссией в Риме, и Генрих III отправил к нему курьера. Этот курьер вез Жуайёзу важное письмо, содержавшее некие политические и частные секреты из числа тех, какие раскрывает нам «Остров гермафродитов» и другие памфлеты того времени.

Курьер был убит, а депешу похитили.

Генрих III заподозрил свою сестру и страшно разгне­вался на нее. Король нападал на нее на глазах у всего двора, во всеуслышание обвинял ее в распутстве, пере­числял ей ее любовников, рассказывал ей самые сокры­тые истории из ее жизни, наводя на мысль, а не прятался ли он в ее алькове, и закончил тем, что приказал ей уехать из Парижа и избавить двор от ее заразного присутствия.

На следующий день, то ли торопясь покинуть дворец, где ей было нанесено такое страшное оскорбление, то ли просто-напросто желая подчиниться приказу, отданному братом, королева Наваррская покинула Париж, не взяв с собой ни свиты, ни туалетов, ни даже челяди и распола­гая лишь штатом прислуги обычной знатной дамы, то есть двумя горничными. Правда, этими двумя горнич­ными были г-жа де Дюра и мадемуазель де Бетюн.

Вероятно, король подумал, что даже такой штат чрез­мерно велик для принцессы, с которой он обошелся столь оскорбительно.

Между Сен-Клером и Палезо капитан гвардейцев по имени Солерн, сопровождаемый отрядом аркебузиров, остановил дорожные носилки королевы, приказал ей снять маску, надавал пощечин г-же де Дюра и мадемуа­зель де Бетюн и препроводил обеих в качестве пленниц в аббатство Ферьер близ Монтаржи, где они подверглись допросу, крайне оскорбительному для чести королевы.

Мезре и Варилла добавляют даже, что при этом допросе присутствовал король; но, поразмыслив и успокоив свой гнев, Генрих III осознал, насколько чудовищно было то, что случилось, и первым написал Генриху Беарнскому, желая, чтобы король Наваррский узнал об этом проис­шествии прежде всего от него.