Генрих IV. Людовик XIII и Ришелье

— Ах так, жалкая плоть, ты дрожишь? Что ж, кля­нусь святым чревом, я заставлю дрожать тебя в настоящем деле!

И, не обращая внимания на мушкетную стрельбу, он бросился сквозь нее в настолько опасное место боя, что два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, не понимая, зачем он хочет туда попасть, сочли его сошедшим с ума и с риском для собственной жизни устремились туда сами.

Колиньи отыскал Генриха Беарнского в Ла-Рошели. Великий политик, честнейший человек и высоконрав­ственный протестант, он устремил свой ясный и глубо­кий взгляд на мигающие и растерянные глаза молодого беарнца и, когда настал день битвы при Монконтуре, запретил ему сражаться в ней. Несомненно, опасаясь потерпеть в ней неудачу, Колиньи хотел оставить юного принца незапятнанным этим поражением. Побежденная без Генриха Беарнского, протестантская партия воспря­нула бы при первом же успехе, которого добился бы этот горный князек.

Так что Генрих во всеуслышание кричал, что он вы­играл бы эту битву, если бы ему позволили в ней участво­вать. Именно этого и желал Колиньи.

Всем известно, чем закончилась эта третья граждан­ская война. Гугеноты были разбиты, принц де Конде убит, а королева Екатерина возымела мысль одним уда­ром покончить с еретиками в королевстве. Она сделала вид, что страстно желает мира, заявила, что это безумие, когда французы истребляют друг друга, в то время как истинные враги Франции находятся в Испании, и пред­ложила вождям гугенотов пойти на мировую. Будет заключен брак, о котором уже давно договорились Карл IX и Жанна д’Альбре; короля Наварры женят на Маргарите Валуа, и, объединившись не только как союз­ники, но и как братья, католики и протестанты совместно выступят против Испании.

Жанна д'Альбре отправилась в Париж, чтобы прощу­пать почву. Что же касается Генриха, то он удалился в Гасконь, ожидая, что мать напишет ему, когда он сможет без страха явиться к королевскому двору.

Генрих получил ожидаемое письмо и отправился в Париж. Колиньи приехал туда еще прежде него. Так что в руках королевы-матери оказались все ее враги.

Осуществление губительного замысла началось с коро­левы Наваррской.

Однажды, проносив в течение часа надушенные пер­чатки, подаренные ей Екатериной Медичи, Жанна д'Альбре ощутила недомогание. Вскоре недомогание это стало настолько серьезным, что Жанне д’Альбре стало понятно, что она умирает. Она продиктовала завещание и послала за сыном.

Посоветовав ему остававаться твердым в вере, она скончалась.

Генрих полагал, что он и сам умрет от горя; он обожал свою мать и после ее смерти несколько дней провел вза­перти, отказываясь принимать кого бы то ни было.

Тем не менее однажды ему доложили о приходе короля. На этот раз он был вынужден отворить дверь. Карл IX лично явился к своему кузену, чтобы вывести его из этого уединения и взять с собой на охоту.

Это был приказ, и Генрих повиновался.

Восемнадцатого августа все было готово к венчанию, и венчание состоялось.

Следующие четыре дня прошли в турнирах, пирах и балетах, которыми король и королева-мать были погло­щены настолько, что казалось, будто они потеряли сон.

Двадцать второго числа того же месяца, когда адмирал шел из Лувра в свой дворец на улице Бетизи, в него выстрелили из аркебузы, заряженной двумя пулями; одна 16

из этих двух пуль раздробила ему палец, а другая серьезно повредила ему левую руку.

Король, казалось, был в ярости, а королева-мать пре­бывала в отчаянии.

Дело обстояло куда серьезнее, чем в стычке при Ла-Рош-л'Абейле. И потому Генрих, видя, в каком направлении разворачиваются события, испытал силь­ный страх. Он заперся в своих покоях, куда его пришли навестить два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, и Бове, его новый наставник.

Все трое попытались успокоить его, но на этот раз Генрих без всякого стеснения дрожал всем телом. Он не только не желал быть успокоенным ими, но еще и делал все что мог, чтобы напугать их самих.

— Оставайтесь возле меня, — говорил он им. — Не будем расставаться, и если мы умрем, то умрем вместе.

Однако они, никоим образом, не желая ему верить, настаивали на том, что им следует уйти.

— Что ж, поступайте, как вам угодно, — сказал им Генрих. — Юпитер лишает зрения тех, кого он хочет погубить!

И он попрощался с ними, обняв их; но, обнимая их, он внезапно лишился чувств и упал на пол.

Оба молодых человека и наставник бросились подни­мать его. Он был без сознания.

Они положили его на кровать, и он оставался на ней целый час, не подавая признаков жизни. Спустя час он пришел в себя и открыл глаза, но почти сразу же закрыл их снова.

Молодые люди сочли, что лучшим лекарством в случае подобного приступа будет сон. И они увели с собой Бове, оставив принца в одиночестве.

Следующий день был 24 августа.

В два часа ночи Генрих был разбужен лучниками, при­казавшими ему одеться и отправиться к королю.

Он хотел взять с собой свою шпагу, но ему запретили сделать это.

В комнате, куда его привели, он застал принца де Конде, подобно ему лишенного оружия и взятого под стражу.

Через мгновение туда же ворвался разъяренный Карл IX с аркебузой в руках, опьяневший от запаха пороха и крови.

— Смерть или месса? — спросил он, обращаясь к Ген­риху и принцу де Конде.

— Месса! — ответил Генрих.

— Смерть! — ответил принц де Конде.

Карл IX был готов в упор разрядить свою аркебузу в грудь молодому принцу, осмелившемуся открыто проти­востоять ему; однако он не решился убить своего род­ственника.

— Я даю вам четверть часа на размышления, — произ­нес он. — Через четверть часа я вернусь.

И он вышел.

В течение этой четверти часа Генрих доказывал сво­ему кузену, что обещание, вырванное силой, не имеет никакого значения и куда более разумной политикой для них, будущих вождей протестантской партии, при­твориться и остаться в живых, чем сопротивляться и умереть.

Генрих был чрезвычайно красноречив всегда, а осо­бенно в подобных случаях: он убедил Конде.

Карл IX вернулся по истечении указанного срока.

— Ну что? — спросил он.

— Месса, государь! — ответили оба молодых чело­века.

Поскольку Варфоломеевская ночь относится к поли­тической истории нашего героя, мы не будем заниматься ею.

Мы займемся королевой Маргаритой, или короле­вой Марго, как называл ее Карл IX.

Она-то как раз имеет отношение к личной жизни Ген­риха Наваррского.

«Отдавая мою сестру Марго принцу Беарнскому, — заявил Карл IX, — я отдаю ее всем гугенотам Француз­ского королевства».

Возможно, принц Беарнский понял истинный смысл этих слов, однако воспринял он лишь их внешнюю сто­рону.

Впрочем, Генрих сразу же весьма понравился своей будущей супруге, не встречавшейся с ним с тех пор, как в тринадцатилетнем возрасте он покинул королевский двор.

Жениха привели к ней г-н де Сувре, впоследствии вос­питатель Людовика XIII, и г-н де Плювинель, главный шталмейстер Больших конюшен.

Увидев его, она воскликнула:

— Ах, как он красив! Как хорошо сложен, и как счаст­лив должен быть Хирон, воспитывающий подобного Ахилла!

Восклицание это чрезвычайно не понравилось глав­ному шталмейстеру, который отличался тонкостью ума ничуть не больше, чем его лошади.

— Разве я не предупреждал вас, — шепнул он г-ну де Сувре, — что эта злючка как-нибудь да обругает нас?

— А что такое?

— Неужто вы не слышали?

-Что?

— Она назвала нас Хироном.

— Ну, для вас это оскорбление лишь наполовину, мой дорогой Плювинель, — промолвил г-н де Сувре, — у вас от Хирона только и есть, что задняя часть.

Впрочем, Маргарита Валуа, сестра Карла IX, была чрезвычайно красивой, образованной и умной принцес­сой. Ей ставили в упрек лишь то, что лицо у нее несколько длинноватое и щеки немного обвислые, только и всего ... Однако тут мы ошибаемся: ее упрекали еще и в том — и в особенности ее упрекал за это муж, — что она чрезвы­чайно ветрена.

Уже в одиннадцать лет, если верить Генриху IV, у нее было два любовника: Антраг и Шарен.