Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

Нередко после моих долгих ночных занятий, когда я остаюсь в постели лишь час или два, глаза мои закрыва­ются, и, если я расположился у стены, голова моя отки­дывается на стену, а если я сижу за столом, голова моя опускается на стол.

И тогда, каким бы неудобным ни было это положение, какой бы угол ни принимало мое тело, я засыпаю на пять минут и по прошествии этих пяти минут просыпаюсь достаточно отдохнувшим, чтобы тут же снова приняться за работу; однако пословица «Кто спит, тот обедает» со­здана не для меня, ибо я почти всегда просыпаюсь голод­ным.

И потому с помощью кинжала я вытащил из золы пару картофелин: они уже испеклись; я попросил соли.

Трактирщик вновь пнул мальчика ногой, тот проснулся и, полусонный, принес мне кусок соли размером с орех; такой способ подавать соль имел то преимущество, что хотя бы в середине она была чистой.

Повсюду на Кавказе соль продают огромными кусками — в том виде, в каком ее извлекают из копей. Не знаю, куда идет огромное количество выварочной соли, которую добывают в соленых озерах; за исключе­нием столов богатых людей, я повсюду видел здесь лишь каменную соль. Я съел четыре или пять картофелин, и мой голод немного притупился.

Наконец около двух часов ночи послышался звон бубенчиков; Григорий и я бросились к дверям, а Муане продолжал спать глубоким сном.

К постоялому двору подъехала наша телега, которую тащили восемь здешних лошадей; что же касается почто­вых лошадей и ямщика, то никаких признаков их не было.

Как оказалось, этот болван Тимофей позволил ямщику выпрячь лошадей и уехать с ними, а сам остался один.

При свете дня его положение было неплохо, но с наступлением темноты он услышал завывания, станови­вшиеся все ближе и ближе, а затем увидел, как в темноте светится что-то похожее на искры.

И тогда он понял, что настало то время суток, какое у нас называется часом между собакой и волком; однако никаких собак тут не было, зато были волки.

Тимофей стал искать, не оставили ли мы ему какое- нибудь оружие; но у нас теперь было всего лишь три ружья, и мы взяли с собой все три.

Волки долго не решались приблизиться к телеге: эта груда с ее непонятной формой беспокоила их; наконец один из них рискнул подойти ближе и сел на задние лапы в двадцати шагах от Тимофея.

При виде этого Тимофей взобрался на самый верх телеги.

Как только он начал двигаться, волк обратился в бег­ство.

Но, видя, что всякое движение прекратилось, и не слыша никакого шума, волк успокоился: вместо того чтобы остановиться, как прежде, в двадцати шагах, он остановился в десяти.

Тогда Тимофей бросил в него свою папаху, и волк во второй раз пустился наутек.

Однако это был упрямый волк, и он снова пошел в атаку.

Тимофей поискал, что можно еще в него бросить, и заметил нашу походную кухню.

Для начала он бросил в волка крышку, затем рашпер, затем кастрюлю, затем сковороду и, наконец, тарелки; но волк каждый раз возвращался и, казалось, говорил своим собратьям:

«Вы же видите, что это пустяки; делайте, как я, и идите за мной».

И волки, начиная успокаиваться при виде спокойствия своего собрата, стали подбираться все ближе и ближе; у Тимофея осталось только два метательных снаряда: коте­лок и половник.

Вместо того чтобы кинуть и их тоже, что окончательно обезоружило бы его, он ударил один об другой.

При этом шуме волки обратились в бегство, но, будучи сообразительными зверями, они убежали недалеко, так как им было понятно, что этот шум вовсе не опасен; поэтому через четверть часа они появились перед Тимо­феем снова, причем в гораздо большем количестве и настроенные, по крайней мере так могло показаться, довести на этот раз дело до конца.

Тимофей понял, что если ему не удастся видоизменить способы обороны, то он погиб; волки, неспособные, несмотря на свои превосходные глаза, видеть сквозь его тулуп и три его шинели, никоим образом не могли дога­даться, что они имеют дело всего лишь со скелетом, и стали подходить все ближе и ближе.

И тогда в тупом мозгу Тимофея промелькнула светлая мысль.

Он имел при себе фосфорную зажигалку, до отказа набитую спичками.

Бросив в волков половник и котелок, он вытащил ее из кармана.

Спичка загорелась, издавая потрескивание, и ярко вспыхнула.

Волки отбежали назад, но вскоре опять вернулись.

Тимофей зажег вторую спичку, потом третью, четвер­тую; каждый раз, когда он приостанавливал это занятие, волки приближались на один шаг; он зажигал спичку, и волки останавливались.

Это продолжалось целый час.

Когда нанятые нами ямщики показались на вершине косогора, спички у Тимофея подходили к концу.

Так что ямщики прибыли вовремя.

Услышав звон бубенчиков, топот лошадей и крики ямщиков, волки разбежались.

Ямщики думали, что они найдут Тимофея замерзшим, а он был весь в поту.

Он рассказал им, что с ним приключилось; ямщики вместе с ним стали отыскивать принадлежности нашей кухни и в конце концов нашли их все.

Однако два жареных цыпленка, на которых я рассчи­тывал, исчезли. Без сомнения, Тимофей впопыхах бросил их в волков вместе со всем остальным, и волки прогло­тили эти метательные снаряды.

Мы полагали теперь ненужным предупреждать Тимо­фея, чтобы впредь он не позволял ямщикам выпрягать своих лошадей и уезжать с ними.

Однако будущее доказало нам, что мы ошиблись.

LIII. СУРАМ

Тимофей приехал, Тимофей был спасен от волков, но Тимофей, спасенный от волков, приехал с лошадьми и с ямщиками, которых мы к нему послали, так что наша телега осталась без всякой конной тяги.

Я поинтересовался у тех, кто привез Тимофея и телегу, сколько они возьмут за то, чтобы доставить ее до бли­жайшей станции.

Они запросили восемь рублей.

С десятью рублями, которые я им уже дал, это состав­ляло восемнадцать рублей, то есть семьдесят два франка за одну станцию, не считая четырех рублей, уже данных мною станционному смотрителю в Гори.

Это показалось мне дороговато, и я отказался.

Было решено, что Тимофей подождет здесь с телегой, а я пришлю за ним лошадей, как только мы приедем на ближайшую станцию.

Оставалось рассчитаться с хозяином.

Я съел пять картофелин; что же касается моих спутни­ков, то они не съели ничего.

Трактирщик потребовал пять рублей. То есть стоимость картофеля оценивалась им в четыре франка за штуку.

Это было дороже лошадей.

— Предложите ему рубль, — сказал я Григорию, — но не за пять съеденных нами картофелин, а за пять часов, проведенных нами под его крышей; на его выбор: рубль или взбучка плеткой.

Хозяину трудно было принять решение, но в конце концов он решился на рубль. Этот добрый малый смо­трел на нас весьма недружелюбно, и я боюсь, что он рас­правился бы с тем из нас, кто без оружия попал бы к нему в руки; однако с нашими двуствольными ружьями и кинжалами мы были ему не по зубам.

Так что он даже не попытался кусаться.

Мы уже сели в сани и готовы были отъезжать, как вдруг местные ямщики одумались: они предложили доставить телегу до ближайшей станции за пять рублей.

Мне надоело спорить, и я согласился на пять рублей, но предупредил ямщиков, что заплачу им только по при­езде.

Это отсутствие доверия ничуть, по-видимому, их не оскорбило.

В телегу запрягли пять лошадей, как я того потребо­вал. Затем разбудили Тимофея, уже уснувшего возле очага, заставили его сесть в телегу и объявили ему, что на этот раз и впредь ему предоставляется честь следовать в авангарде.

Тимофей никоим образом не возражал; у него был только один недостаток, по крайней мере с моей точки зрения, ибо я не хочу ставить ему в вину те недостатки, за какие его мог бы упрекнуть кто-нибудь другой: он был чересчур вял.

Было около четырех часов утра, и нам оставалось про­ехать двенадцать верст. Мы начали до такой степени свы­каться с опасностью, что даже не поинтересовались, хорошая впереди дорога или плохая.