Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

На другом рисунке была изображена Бежита — аул, захваченный после осады каждого его дома.

Чтобы войти в аул, пришлось разрушить все его дома один за другим; когда был захвачен последний дом, аул оказался стерт с лица земли.

Наконец, третий рисунок был видом аула Китури, объ­ятого пламенем. Именно перед этим аулом, захваченным 21 августа 1858 года, генерал Вревский был ранен двумя пулями — в грудь и в ногу.

Через двенадцать дней он скончался от двух этих ране­ний.

Полковник Карганов принял на себя командование экспедицией и, продолжая ее, взял приступом Дидо и стер его с лица земли.

Все жители этого селения, около тысячи человек, были приведены к покорности.

На четвертом рисунке были изображены лезгинские ворота, украшенные отрубленными руками; руки были прибиты гвоздями, подобно тому как к воротам наших ферм пригвождают волчьи лапы.

Отрубленные руки долгое время не подвергаются раз­ложению и остаются, так сказать, живыми на вид, благо­даря какому-то составу, в котором их предварительно варят.

Эти ворота в одном из домов Дидо были украшены пятнадцатью руками. Другие лезгины, более благочести­вые, прибивают их к стенам мечетей. В мечети Дидо было, вероятно, около двухсот прибитых рук.

Впрочем, такой христианский народ, как тушины, смертельные враги лезгин и вообще всех магометан, ока­зывающие огромные услуги русским в их военных экс­педициях, имеют, при всех своих христианских доброде­телях, тот же самый обычай: сколько врагов захватывают тушины, столько они и отрубают рук.

Во время последнего похода у одного из предводите­лей тушин, вместе с тремя своими сыновьями шедшего в русских рядах, был ранен старший сын. Отец боготворил этого юношу, но счел для себя делом чести никоим обра­зом не выказывать свою слабость, хотя, на самом деле, сердце его было разбито.

Отца звали Шете. Возможно, это имя представляет собой искаженное слово «шайтан», что значит «дьявол».

Сына звали Григорием.

Отцу показали дом, куда перенесли раненого.

Шете отправился туда.

Не в силах превозмочь боль, юноша стонал.

Шете подошел к ковру, на котором лежал сын, оперся на свое ружье, взглянул на раненого и, нахмурив брови, спросил:

— Кого это я породил — мужчину или женщину?

— Мужчину, отец, — ответил Григорий.

— А если так, — произнес Шете, — то почему же этот мужчина стонет?

Раненый замолк и скончался, не испустив ни единого вздоха.

Когда сын умер, отец взял труп, раздел его и положил на стол.

Затем острием кинжала он сделал семьдесят пять зару­бок на стене, после чего разрубил тело сына на семьдесят пять кусков — по числу родственников и друзей, способ­ных носить оружие.

— Что ты делаешь? — спросил полковник, увидев его за этой жуткой работой.

— Я хочу отомстить за Григория, — отвечал он, — и через месяц мне доставят столько же лезгинских рук, сколько я разошлю кусков его тела.

И действительно, спустя месяц он получил от своих родственников и друзей семьдесят пять рук, к которым он добавил еще пятнадцать, добытых им самим.

В общей сложности это составило девяносто рук.

Григорий был отомщен.

Во время боя тушин если и придет на помощь другу, то лишь по его призыву, однако редко случается, чтобы тушин звал на помощь, даже когда он сражается один против трех.

Некий тушин полюбил девушку из селения Тиармет и посватался к ней.

— Сколько лезгинских рук ты можешь принести мне в приданое? — спросила его девушка.

Молодой тушин удалился пристыженный: он еще ни разу не сражался. Придя к Шете, он рассказал ему о своей беде.

— Спроси сначала у той, которую ты полюбил, сколько она хочет рук, — сказал ему Шете.

— По крайней мере, три, — заявила девушка.

Тушин передал ее ответ Шете.

— Иди со мной в ближайший поход, — предложил ему Шете.

— А вдруг придется долго ждать, — опечалился моло­дой человек.

— Ну что ж, тогда пойдем теперь же, я ведь готов всегда.

Они отправились в поход и через две недели вернулись с дюжиной рук: Шете отрубил их семь, а влюбленный — пять.

Парень принес на две руки больше, чем у него про­сили, и потому свадьба праздновалась с большой пыш­ностью, с участием всего селения.

Среди рук, добытых Шете, была одна детская.

Каким образом она у него оказалась?

Сейчас я вам это расскажу.

Шете служит ночным пугалом и страшилищем для лезгин; лезгинские матери, желая заставить своих детей замолчать, говорят:

— Вот сейчас я позову Шете.

И дети умолкают.

Но один из них, более упрямый, чем другие, или, может быть, не веривший в существование Шете, про­должал плакать.

Дело было ночью.

Мать взяла ребенка и открыла окно.

— Шете! Шете! Шете! — крикнула она. — Приди и отруби руку этому плаксе, который не хочет умолкнуть!

И, чтобы попугать ребенка, она высунула его за окно.

Ребенок отчаянно закричал.

Это был крик боли, а не страха, и мать тотчас догада­лась, что произошло. Она поспешно втащила ребенка назад: его правая рука была отрублена.

Случаю было угодно, чтобы Шете находился в засаде возле этого дома: он услышал неосторожные слова матери и исполнил ее просьбу.

Какими же кровожадными зверями бывают подобные люди!

Нам оставалось проделать еще около ста двадцати верст, чтобы добраться до Тифлиса. Учитывая отврати­тельные дороги, ожидавшие нас впереди, можно было предположить, что мы попадем в Тифлис на следующий день не ранее полудня или часа дня, да и то, если будем ехать всю ночь.

На первых двух станциях, то есть на Чероской и Сиг- нахской, все шло отлично, и мы нашли там лошадей.

Но после второй станции, где дорога становилась без­опасной, мы не сочли нужным и дальше ехать с кон­воем.

Это стало причиной того, что на третьей станции, то есть на Магарской, нас приняли за людей малозначи­тельных; в итоге, несмотря на нашу подорожную, смо­тритель даже не потрудился повернуть голову и заявил, что лошадей у него нет.

Такие ответы нам были хорошо знакомы; но, поскольку у нас было желание пообедать, перед тем как снова отправиться в путь, а обед должен был занять целый час, мы ответили, что готовы подождать.

— Ждите, — с прежним своим безразличием произнес смотритель, — но лошадей не будет до ночи.

Когда станционные смотрители в России принимают подобный вид, это похоже на то, как если бы они с помо­щью тридцати одной буквы своего алфавита сказали вам: «Мы воры и хотим взять с вас выкуп».

Так что на это заявление можно было ответить лишь одним способом, а именно, приготовить плетку.

— Возьмите мою плетку, — сказал я Калино.

— А где она?

— В моем чемодане.

— А почему вы туда ее положили?

— Потому что, как вам прекрасно известно, эту пре­восходную плетку подарил мне генерал Лан и я очень дорожу ею.

— А что я буду делать с помощью вашей плетки?

— То же, что волшебники делают с помощью своей волшебной палочки: вы достанете нам лошадей из-под земли.

— О, я полагаю, что сегодня это будет совершенно бесполезно.

— Отчего же?

— У этого человека и правда нет лошадей.

— Это мы увидим после обеда, а теперь все же достаньте из чемодана плетку.

Пока Калино доставал плетку, Муане и я вошли в зал для путешественников.

Он был переполнен людьми.

Всем им был дан тот же самый ответ, что и нам, и все они находились здесь в ожидании лошадей.

Какой-то грузинский князь и его сын, сидя в конце стола, ели вареную курицу и пили водку.

Увидев нас, отец и сын встали, подошли к нам и пред­ложили поделиться с нами своим обедом.

Мы согласились, но с условием, что и они, со своей стороны, возьмут часть нашего угощения.

Это было настолько справедливо, что они не могли нам отказать.

Мы располагали тушеным зайцем и двумя жареными фазанами, которые остались от нашей шемахинской охоты и были приготовлены для нас поваром князя Меликова; кроме того, у нас была огромная дорожная фляга, доверху наполненная вином.