Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

— Впрочем, — прибавил он, — с моей точки зрения было бы лучше, по многим причинам, которые я не могу вам сейчас сообщить, отложить вашу прогулку до завтрашнего утра. Я приготовил для вас, кстати, вечер в чисто татарском духе.

У меня не было сомнений, что гонцы, во время нашего обеда беспокоившие князя, являлись к нему с какими-то известиями о лезгинах, и потому я более не настаивал на задуманной прогулке.

К концу обеда приехал и Бадридзе, казавшийся очень веселым и довольно потиравший руки. Он отозвал князя в сторону, и они вдвоем перешли в соседнюю комнату; через какое-то время князь вернулся один.

Бадридзе покинул эту комнату, воспользовавшись две­рью, выходившей на балкон.

Мы встали из-за стола и направились на террасу пить кофе. На дворе стоял какой-то человек с великолепным рыжим бараном, вокруг которого с вызывающим видом вертелся черный баран князя.

Татарский вечер и в самом деле должен был начаться боем баранов.

Не скрывая секретов своего отца, Иван известил нас, что за этим боем должны последовать татарский танец и борьба, а за борьбой — комнатный бал: на этот бал были приглашены самые высокопоставленные дамы города, и они будут танцевать лезгинку.

И действительно, гости начали понемногу собираться: те, что жили по соседству, пришли пешком, а другие приехали в экипажах; пять или шесть человек прибыли верхом и остановились в ста шагах от князя; восточные люди ходят пешком лишь тогда, когда они не могут поступить иначе.

После обычных приветствий все гости и гостьи раз­местились на балконе, постепенно начавшем походить на театральную галерею.

Некоторые из явившихся дам отличались необыкно­венной красотой. Это были грузинки и армянки.

К шести часам вечера почти все приглашенные собра­лись.

Одновременно появились и сорок милиционеров. Это была стража, которая каждый вечер окружает дом князя Тарханова и дежурит у него во дворе и у его ворот.

После того как были выставлены часовые, остальные милиционеры столпились вокруг человека с бараном.

Подали сигнал; все расступилась, освобождая место для состязания.

Николай, слуга молодого князя, а скорее, его нукер, который никогда его не оставляет, ночью ложится у его дверей и с утра до вечера не выпускает его из виду, схва­тил черного барана за рога и оттащил его примерно на десять шагов от рыжего барана.

Со своей стороны, хозяин рыжего барана долго ласкал, гладил, обнимал свое животное, а потом поставил его напротив черного барана.

Тотчас же бойцов принялись воодушевлять криками.

Однако бараны не нуждались в ободрениях: едва им предоставили свободу, они бросились друг на друга, словно два рыцаря, которым судьи ристалища открыли на него вход.

Они сошлись в середине арены и сшиблись лбами; послышался сильный и глухой удар, похожий на тот, какой, должно быть, производила античная осадная машина, тоже носившая имя «баран».

Оба бойца осели на задние ноги, но не отступили ни на шаг.

Затем, оберегаемые своими хозяевами, бараны возвра­тились на прежние места: черный — высоко подняв голову, а рыжий — тряся ушами.

Нижний круг зрителей, состоявший из милиционеров, всех слуг княжеского дома и прохожих, пожелавших при­сутствовать на этом зрелище, стал собираться вокруг человека с рыжим бараном: трясение ушами показалось им дурным предзнаменованием.

Оттуда, где мы находились, то есть с высоты балкона, двор являл собой живописнейшую картину. В числе вошедших в него прохожих оказался погонщик с тремя верблюдами; верблюды, вообразив, по всей вероятности, что они прибыли в караван-сарай, разлеглись, вытянув шеи, и погонщик, взобравшись на поклажу одного из них, устроил себе едва ли не лучшее место для обозрения этого бесплатного представления.

Другие, приехавшие верхом, на лошадях въезжали во двор, приветствовали князя и, оставаясь в седле, накло­нялись к шее своих верховых животных, чтобы лучше видеть подробности боя.

Татарки в огромных клетчатых накидках и армянки в длинных белых покрывалах стояли безмолвно, словно статуи.

Около трех десятков милиционеров с их живописными нарядами, их сверкавшим в последних лучах солнца ору­жием и их от природы артистическими позами, соста­вили оцепление, но сквозь него проскользнуло несколько детей и в его разрывах виднелись головы женщин, отли­чавшихся большим любопытством, чем другие.

Всего собралось, по-видимому, около сотни зрителей.

Понятно, что это было более чем достаточно, чтобы воодушевлять победителя и освистывать побежденного.

Но, говоря о побежденном, я несколько забегаю впе­ред: рыжий баран далеко еще не был побежден. Он тряс ушами, только и всего, а ведь следует признать, что баран, каким бы он ни был, может затрясти ушами и по менее значительной причине.

Он был еще настолько не побежден, что хозяину сто­ило большого труда удерживать его: казалось, баран понимал, что в нем начали сомневаться.

Последовал второй удар, еще более звучный, чем пер­вый. Рыжий баран согнулся в коленях, затем поднялся и отступил на шаг.

Превосходство определенно было на стороне черного барана.

При третьем ударе это превосходство стало бесспор­ным: рыжий баран затряс не только ушами, но и голо­вой.

И тогда черный баран бросился на него и с невооб­разимой яростью стал наносить ему удары в зад, в бока, в лоб каждый раз, когда тот поворачивался, и сбивал его с ног при каждом ударе. Несчастный побежденный баран, утратив веру в себя, потерял, казалось, и способность сохранять равновесие.

Он метался во все стороны и в конце концов сумел прорваться сквозь кольцо зрителей, но черный баран кинулся вслед за ним.

Вся публика партера ринулась вслед за черным бара­ном, издавая возгласы одобрения.

Погруженная в первые сумеречные тени, толпа зако­лыхалась по двору, следуя за сражением, а лучше сказать, за беспорядочным бегством повсюду, куда оно ее за собой увлекало.

Наконец, рыжий баран укрылся под каким-то экипа­жем. Тем самым он не только признал себя побежден­ным, но и запросил пощады.

В эту минуту на улице послышались первые звуки татарского барабана и грузинской зурны. Тотчас же наступила полнейшая тишина: каждый хотел убедиться, что он не ошибся.

Но затем, узнав мелодию и убедившись, что это в самом деле приближается оркестр, все бросились за ворота на улицу, и двор мгновенно опустел.

Однако вскоре он заполнился еще больше, чем пре­жде. У ворот показались два факелоносца. Они шли впе­реди четырех музыкантов, за которыми следовали два других факелоносца.

Позади них шли три танцора.

И тогда толпа людей, причем не только тех, что наблю­дали бой баранов, но и тех, что скапливались позади танцоров по мере того как те пересекали город, прибли­зилась к дому князя.

Танцоры подошли прямо к балкону и поклонились князю. Толпа закричала «ура!» и обступила их; четыре факелоносца расположились так, чтобы как можно лучше освещать танцевальное представление.

Два танцора несли в руках нечто вроде коротких, но тяжелых булав; третий держал лук, который был натянут почти в полукруг и тетива которого была украшена железными кольцами, своим бренчанием вторившими музыкантам.

Двое музыкантов играли на зурне, двое других — на чем-то вроде барабанов.

Но, говоря, что двое музыкантов играли на зурне, я ошибаюсь: да, они играли на ней оба, это правда, но они играли на ней по очереди. Эта разновидность волынки страшно утомляет музыканта, который в нее дует; одни лишь грузинские легкие никогда не устают дуть в нацио­нальный грузинский инструмент.

Мы же имели дело с татарскими легкими, а они, хотя и обладая определенной прочностью, были вынуждены поочередно сменяться.

Первые звуки музыки и первые движения танцоров неожиданно были прерваны страшной ружейной паль­бой, раздавшейся, вероятно, не более чем в полуверсте от нас. Танцоры застыли с поднятыми кверху ногами; у музыкантов, игравших на зурне, перехватило дыхание; барабаны умолкли, милиционеры покинули ряды зрите­лей и бросились к оружию, есаулы вскочили на своих всегда оседланных коней, а зрители, как в партере, так и на галерее, стали вопросительно переглядываться между собой.