Путевые впечатления. Кавказ. Часть 2

Если позволительно пойти в своих догадках дальше, то можно предсказать следующее:

император, правящий в то время, когда произойдет эта великая катастрофа, сохранит за собой Петербург и Москву, то есть подлинный престол России;

какой-нибудь вождь, поддержанный Францией и попу­лярный в Варшаве, будет избран королем Польши;

какой-нибудь вероломный наместник поднимет мятеж в армии и, воспользовавшись своим влиянием среди военных, коронуется царем Тифлиса;

и наконец, какой-нибудь изгнанник, человек гениаль­ного ума, установит федеративную республику от Иркут­ска до Тобольска.

Невозможно, чтобы государство, занимающее сегодня седьмую часть земли, всегда оставалось в одной руке: если эта рука будет чересчур твердой, она сломается; если эта рука будет чересчур слабой, она разожмется, но и в том, и в другом случае ей придется выпустить то, что она держит.

Вот пример куда меньшего масштаба: королю Виль­гельму пришлось позволить Бельгии ускользнуть из его рук, хотя его девизом было «Я удержу».

А пока пусть Господь хранит от вандалов очарователь­ный маленький дворец нухинских ханов!

Мы возвратились через базар. Другой дороги, по кото­рой можно добраться до дворца или вернуться из него, нет. Есть только одна улица, так что надо либо идти по ней, либо обходить вокруг города.

Мохаммед-хан сопровождал нас до дома князя Тарха­нова; то, что Иван сказал ему о моих ружьях, явно вер­телось у него в голове. Это было первое, о чем он спро­сил, когда мы туда пришли.

Принесенные ружья снова стали предметом долгого и заинтересованного осмотра. Желая дать юному князю представление о распространенном у нас приеме стрельбы влет, столь отличном от принятой здесь манеры стрелять лишь по неподвижным целям, я подбросил вверх копейку и, выстрелив, попал в нее пятью или шестью дроби­нами.

Иван решил, что я попал в нее случайно, и попросил меня повторить выстрел.

На этот раз я взял две монеты, подбросил их вместе вверх и, выстрелив из обоих стволов, попал в обе.

Бедный ребенок не мог прийти в себя от изумления. Он был готов поверить, что мое ружье заколдовано, как клинок Астольфа, и что успех зависел в большей степени от ружья, чем от стрелка.

Он без конца повторял, обращаясь ко мне:

— О, так у меня будет такое ружье, как это? У меня будет такое ружье, как ваше?

— Да, милый князь, — отвечал я ему, улыбаясь, — будьте покойны.

Это придало смелости Мохаммед-хану. Он отвел юного князя в сторону и сказал ему вполголоса несколько слов.

Иван возвратился ко мне.

— Мохаммед-хан, — произнес он, — очень хотел бы иметь пару револьверов, но только изготовленных Деви- мом. Он спрашивает, что ему следует сделать, чтобы при­обрести их.

— Это очень просто, милый князь: Мохаммед-хану стоит лишь сказать мне, что он желает иметь такие револьверы, и я их ему вышлю.

Мой ответ был тотчас передан Мохаммед-хану.

Он подошел ко мне, извиняясь за доставляемые хло­поты, а затем поинтересовался у меня, сколько может стоить пара револьверов Девима.

В ответ я попросил его не беспокоиться об этом, ска­зав, что их цена — это моя забота и что он получит револьверы, а в обмен на оружие из Франции пришлет мне при первой же возможности какое-нибудь оружие с Кавказа.

Мохаммед-хан поклонился в знак согласия, отстегнул шашку, вытащил пистолет и протянул их мне, извиняясь, что у него нет возможности присоединить к ним кинжал, полученный им от человека, которому он обещал не рас­ставаться с этим кинжалом никогда.

Обмен был настолько выгоден для меня, что я не решался на него пойти. Однако Иван сказал мне, что своим отказом я оскорблю Мохаммед-хана.

Тогда, в свою очередь поклонившись, я взял шашку и пистолет.

И то, и другое было образцом вкуса и изящества.

К тому же, эта шашка явно была знаменитой, и, поскольку я носил ее с этой минуты и вплоть до своего приезда в Тифлис, она на всем моем пути привлекала внимание татарских офицеров, с которыми мне доводи­лось встречаться.

Когда у сабли такая слава, ее наверняка предвестила слава хозяина.

Дюрандаль был знаменит, но потому, что это был меч Роланда.

XXXIII. УДИНЫ. БОЙ БАРАНОВ. ТАТАРСКИЙ ТАНЕЦ И ТАТАРСКАЯ БОРЬБА. ПОСЛАННИК ОТ БАДРИДЗЕ

Утром, за завтраком, разговор зашел об удинах.

«Кто такие удины?» — спросите вы меня. Мне самому очень хотелось бы это узнать и поделиться с вами полу­ченными сведениями. А пока я намерен рассказать вам то немногое, что я о них знаю.

Удины — одно из кавказских племен, однако оно столь незначительно с точки зрения своей численности, что я сомневаюсь, чтобы его внесли в список различных народ­ностей, помещаемый в официальный календарь.

И все же это племя заслуживает внимания не меньше всех других.

Удины явились неизвестно откуда и говорят на языке, которого никто не понимает и который не имеет сход­ства ни с каким иным языком.

Они сами блуждают и теряются во мраке, окружающем их прошлое.

Самоназвание их: «уди» — в единственном числе, «удины» — во множественном.

Мовсес Хоренаци в своей «Истории Армении» говорит об удинах, но ему неизвестно их происхождение и он не знает, к какой группе народов относится это племя.

Армянский историк Чамчян упоминает о них в своей «Истории Армении», изданной в Венеции.

Наконец, в прошлом году один из членов русской Ака­демии наук был послан из Петербурга на Кавказ, чтобы собрать все какие только можно удинские песни и памят­ники удинского языка. Он подзабыл там если и не латин­ский язык, то русский и вернулся в Петербург, не найдя ничего заслуживающего внимания.

Удин около трех тысяч душ: они не помнят, чтобы когда-либо их было намного больше или намного меньше.

Они живут в двух деревнях, одна из которых называ­ется Варташен и находится в сорока верстах от Нухи; в ней сто двадцать грузинских домов, сто армянских и шестьдесят девять татарских.

Вторая расположена в тридцати верстах от Варташена, по направлению к Шемахе. В ней триста армянских домов.

Мы называем дома удин грузинскими, армянскими или татарскими в зависимости от веры, исповедуемой их обитателями. Удины не имеют собственной религии, и кто-то из них придерживается православия, а кто-то магометанства.

Я пожелал увидеть хотя бы одного удина. Князь Тар­ханов тотчас отправился на поиски и нашел того, кто мне был нужен.

Так что удин меня уже поджидал.

Это был невысокий человек лет тридцати, смуглый, с живыми глазами и черной бородой. Он работал школь­ным учителем в Нухе.

Я поинтересовался у него, что чаще всего думают сами удины о своем происхождении. Он ответил, что, по их общему мнению, удины происходят от одного из внуков

Ноя, оставшегося в Армении после потопа, и что язык, на котором они говорят, из-за самой своей древности непонятный современным ученым, это, вероятно, язык патриархов.

Звали учителя Георгий Бежанов.

Я попросил его произнести мне на удинском языке несколько тех первичных слов, какие почти всегда имеют корни в языках ушедших времен или соседних народов, и начал со слова «Бог».

Бог — я пишу не по правилам правописания, а в соот­ветствии с удинским выговором, — называется «бихад- жух», хлеб — «шум», вода — «хе», земля — «кул».

У удин нет слова для обозначения неба, и они пользу­ются татарским словом «гог».

Звезда называется у них «хабун», солнце — «бег», луна — «хаш».

Два других слова, послужившие причиной первых войн в Индии и произносящиеся по-индийски как «лингам» для мужского органа и «йони» для женского, на удин­ском языке звучат соответственно как «кол» и «кут».

Человек называется «адамар», женщина — «чубух».

Ну что ж, свою задачу человека несведующего я испол­нил: орех сорван, а вот раскусить его придется моему ученому другу Соси.

Удина я продержал у себя до обеда, но ничего другого узнать от него не смог.

После обеда, два или три раза прерывавшегося бесе­дами, которые князю пришлось вести с какими-то при­ехавшими верхом людьми, мы решили еще раз прогу­ляться по базару, но князь попросил нас не брать с собой его сына, если мы и в самом деле надумали отправиться туда.