Вилла Пальмьери

Когда принц во главе своей дивизии вышел на опушку леса, от неприятельских рядов отделился всадник, галопом поскакал к французским колоннам и в полсотне шагов от них остановился; на нем был английский мундир, вся его грудь была в орденских звездах и крестах. В какой-то момент все даже подумали, что это сам Веллингтон. Но зачем он здесь? Этого никто не мог понять.

Офицер поднял саблю в знак того, что он сейчас будет говорить. Все решили, что это парламентер, и приготовились слушать.

— Французы! — крикнул он. — Не надо поднимать на нас оружие, давайте обнимемся по-братски. Ваш настоящий король, ваш законный властитель находится среди нас.

— Этот человек пьян, — сказал принц, — выстрелите несколько раз в его сторону, и пускай идет, откуда пришел.

После этих слов грянуло десятка два выстрелов, и офицер упал. Французы подбежали к нему, и тут выяснилось, что это был правящий герцог Брауншвейгский. Его отец и дед, как и он, были убиты на поле сражения: в фамильной усыпальнице еще сохраняются три залитых кровью мундира.

Что за судьба! В прошлом принц Жером отнял у него герцогство, а теперь, не зная, кто перед ним, отнял и жизнь.

Как мы уже сказали, день выдался тяжелый: одна только дивизия принца Жерома потеряла убитыми три тысячи человек, в том числе двух бригадных генералов и трех полковников. Полковник Кюбьер был трижды ранен в голову; принц дважды предлагал ему передать командование подполковнику, и дважды Кюбьер отвечал:

— Монсеньер, пока я могу держаться в седле, я сам буду командовать полком.

Там же, в грязи и в крови, войска расположились на ночлег. На следующий день, 17-го, с самого утра французы преследовали под проливным дождем отступающих англичан, а вечером, около семи часов, заняли позиции у деревни Планшенуа.

В восемь часов прибыл император, и братья встретились. Наполеон уже знал, как принц вел себя накануне.

— Берегись, Жером, — сказал он, смеясь. — Я дал тебе дивизию, а не взвод; если ты так стремишься быть солдатом, я пришлю тебе кого-нибудь в генералы.

— Надеюсь, ваше величество даст мне еще один день, — ответил Жером.

— Ты думаешь, они станут нас ждать? — спросил император.

— По всей видимости, да, — произнес принц. — Вы, ваше величество, должно быть, заметили, что они заняли позиции.

— Они там переночуют, — сказал император, — но завтра, на рассвете, ты увидишь, как они снимутся с лагеря. Веллингтон не настолько глуп, чтобы дать мне сражение при такой невыгодной для него позиции.

Однако, против всех ожиданий, рассвет застал обе армии на прежних позициях. Наполеон не мог поверить в такую неосмотрительность противника и выслал на рекогносцировку генерала Гаксо.

Вернувшись, генерал Гаксо заверил императора, что английская армия занимает позиции у холма Сен-Жан.

— Это невозможно, — дважды повторил император, — вы ошибаетесь, Гаксо, это невозможно.

— Но это так, сир, — ответил генерал.

— У них за спиной — горные ущелья, — промолвил император. — Если я разобью их, им конец: ни один не вернется в Англию. Удостоверьтесь еще раз в том, что вы мне сказали, Гаксо.

Генерал Гаксо снова отправился на разведку и на этот раз приблизился к англичанам на расстояние ружейного выстрела. Вернувшись к императору, он высказал то же мнение, но с еще большей уверенностью.

— Хорошо, — произнес император, — Веллингтон, очевидно, сошел с ума. Ну что ж, надо воспользоваться его безумием.

Тут же был составлен план сражения: в половине девятого утра армии был зачитан распорядок дня, подписанный маршалом Сультом.

Принц Жером должен был начать атаку на левом фланге; он отправился на пост. Его дивизия стояла напротив фермы Угумон, которую англичане за ночь постарались укрепить всеми доступными средствами.

В половине первого началась перестрелка: открыл ее первый пехотный полк. Одна из первых пуль, выпущенных в ответ неприятелем, прострелила шею лошади, на которой сидел принц; как видно, он не внял советам брата.

Про этот день известно все, вплоть до мельчайших подробностей; эту битву гигантов каждый знает назубок: англичане держались так, будто вросли в землю, будто застыли среди камней, которые они защищали. Достаточно взглянуть на то, что осталось от фермы Угумон: крыша и чердак срезаны, как бритвой, изрешеченные пулями стены местами обвалились, повсюду борозды от пушечных ядер и воронки от бомб. С тех пор, как там побывал принц Жером, ничего не изменилось. Разрушения были такими, что двадцать семь лет мирной жизни не смогли изгладить следы одного дня сражения.

В половине четвертого прибыл адъютант с сообщением, что император вызывает принца Жерома к себе. Принц передал командование дивизией генералу Гильемино, взял свежую лошадь и, пробравшись тылами, приехал к императору.

Император стоял на вершине невысокого холма, откуда можно было видеть поле битвы. Рядом с ним находился маршал Сульт.

В этот момент подошла колонна вестфальских пленных. Они узнали своего бывшего короля, а принц Жером узнал двух или трех офицеров, служивших в его гвардии. Пленные стали кричать: «Gott erhalte den Koenig!», то есть «Боже, храни короля!» (Этот девиз был выбит на вестфальских монетах.)

Принц направился к ним.

— Друзья мои, — сказал он, — вы храбро сражались, но вы сражались против меня!

— Это правда, государь, — последовал ответ, — но ведь вы сами приучили нас при любых обстоятельствах выполнять наш долг.

— В таком случае, — промолвил принц, — не хотите ли вы снова поступить ко мне на службу? Если прежде вы были мной довольны, сейчас самое время доказать это.

— Да здравствует король Жером! — в один голос воскликнули солдаты и офицеры.

— Хорошо, — распорядился император, — отведите этих храбрецов в тыл, верните им оружие, составьте из них воинские подразделения и присоедините их к первой дивизии.

Первой дивизией командовал принц. Солдаты удалились, выкрикивая: «Да здравствует император! Да здравствует король Жером!»

Какое-то время император провожал их взглядом, а затем, повернувшись к брату, велел ему отчитаться за день. Доклад принца он выслушал с рассеянным видом, так как в этот момент вместо первоначального плана сражения вырабатывал новый.

Вместо того чтобы атаковать правый фланг англичан, а затем, развернувшись, обрушиться на пруссаков, как было задумано вначале, он решил прорвать ряды противника в центре, затем одну или две дивизии послать на правый фланг, который начнет отступать в направлении Брюсселя, и силами остальной армии разгромить англичан на левом фланге и корпус пруссаков.

Тем временем к армии присоединился маршал Ней. Увидев, что он весь в поту и в грязи, император подал ему руку и велел принести вина. Жарден, личный конюх императора, принес бутылку бордо и стакан. Император сначала выпил сам, потом передал стакан принцу Жерому, а тот, выпив, в свою очередь передал его Нею.

— Послушай, мой храбрый Ней, — произнес император, достав часы и показывая их маршалу, — сейчас половина четвертого; ты возглавишь основную часть кавалерии, это двенадцать тысяч отборных солдат, лучших из лучших, с ними можно пройти везде, и в половине пятого нанесешь сокрушительный удар. Я на тебя рассчитываю.

Результат этой страшной атаки известен всем. Я уже рассказывал в другом месте о разгромленных, растерзанных, уничтоженных английских частях, об отчаянии побежденного Веллингтона, который подсчитывал, сколько времени понадобится нашим, чтобы добить его отважных солдат, умиравших, но не помышлявших об отступлении, и призывал на помощь единственного человека либо единственное явление природы, способных ему помочь: Блюхера либо темноту.

И Блюхер, и темнота пришли ему на помощь почти одновременно. Битва уже была выиграна — генерал Фриан и принц Жером только что захватили последнюю английскую батарею, — когда к ним во весь опор примчался генерал Лабедуайер с известием, что артиллерийский огонь, перемещавшийся с нашего правого фланга к нашим тылам, был огнем прусской артиллерии.