Вилла Пальмьери

Посетив могилу Леонардо Бруни Аретино и направляясь от клироса к дверям, вы увидите гробницу Галилея: она находится прямо напротив гробницы Микеланджело, который умер за два дня до рождения великого математика. Злой рок, преследовавший Галилея при жизни, не оставил его в покое и после смерти. Далеко не все надгробия в Санта Кроче можно счесть шедеврами, но его мавзолей — один из самых неудачных.

Одна деталь, возможно никем до сих пор не подмеченная, привлекла мое внимание: бюст усопшего гения находится как бы между двумя гербами — его собственным, позаимствованным им у неба, и родовым, доставшимся ему от предков. Внизу, под бюстом, на лазурном медальоне светят золотые звезды Медичи, а вверху, над ним, высится красная лестница на золотом поле, эмблема семьи Галилея.

Еще несколько шагов — и вы обнаруживаете спрятавшуюся за дверью гробницу Филикайи, знаменитого правоведа, который, правда, более известен сонетом во славу Италии, чем своими юридическими изысканиями.

Напротив нее, по другую сторону, скромно притаилась еще одна незаметная гробница: здесь покоится Филиппо Буонарроти, скончавшийся в 1733 году. Этот человек, сегодня основательно забытый, в свое время был знаменитым и уважаемым. Разумеется, его известность меркнет в лучах славы Микеланджело, которому он приходился внучатым племянником, и, тем не менее, благодарные современники украсили его надгробие медальоном со следующей надписью:

Quem nulla cequaverit aetas.[34]

В самом деле, после него остались шестьдесят томов рукописей, которые так и не были опубликованы.

В любую достойную компанию всегда протиснется какой-нибудь нахал. Так, увы, случилось и в Санта Кроче. Недалеко от мавзолея Макиавелли возвышается надгробие Нардини.

«Кто такой этот Нардини?» — спросите вы.

Нардини — это музыкант, он премило играл на скрипке, мог даже пропиликать вальс на одной струне; надо думать, бывший флорентийский посланник при Чезаре Борджа просто в восторге от такого соседства, тем более, что при жизни он совершенно не интересовался музыкой.

А вот еще кое-что, достойное вашего любопытства.

Возле колонны, поддерживающей одну из двух кропильниц, ваш взгляд привлечет едва различимое, но такое знакомое имя:

Буонапарте.

Только оно и осталось от изъеденной временем надписи на могильной плите, и теперь мы ничего не сможем узнать о человеке, который обрел здесь вечный покой.

Это был один из предков Наполеона — вот и все, что о нем известно.

Когда он родился, когда умер, что хорошего или дурного успел совершить с тех пор, как открыл глаза, и до того, как смежил их, навсегда останется тайной.

В другом конце церкви, напротив дверей, в скромной капелле возвышается надгробный памятник.

Этот памятник воздвигнут в наши дни: видно, что мрамор обработан совсем недавно. Эпитафия гласит:

Здесь покоится Шарлотта Наполеона Бонапарту Достойная этого имени.

Родилась в Париже, 31 октября 1802 года.

Умерла в 1839 году.

Про нее мы все знаем: это дочь Жозефа Бонапарта, короля двух королевств, очаровательная принцесса Шарлотта, которую Франция не успела узнать, а Флоренция оплакивала, как свою собственную дочь.

Когда стоишь между двумя этими могилами, на каждой из которых начертано имя «Бонапарт», чувствуешь дыхание истории.

В Санта Кроче есть еще много примечательного.

Есть «Распятие» Джотто и «Коронование Богоматери Христом» его же работы.

Есть «Мадонна» Луки делла Роббиа.

Есть «Благовещение» Донателло.

Есть фрески Таддео Гадди.

Есть капелла Никколини — шедевр Вольтеррано.

И, наконец, на фасаде церкви, над главными дверьми, находится бронзовая статуя святого Людовика, но не подумайте, что она изображает великого короля Франции.

Это другой святой Людовик, хорошо известный на небе, но никому не ведомый на земле: он был всего-навсего епископом Тулузским.

V

САН МАРКО

Выйдя из Санта Кроче, вы оказываетесь в двух шагах от Сан Марко. Перейти от церкви к монастырю несложно, поэтому мы просим читателя следовать за нами.

Первое, что привлекает внимание, когда вы попадаете на площадь Сан Марко, это громадная мраморная колонна, расколотая на три части. У этой колонны есть своя история; она знала дни славы и дни забвения, ее то устанавливали, то сносили, трижды она поднималась и трижды падала вновь.

Великий герцог Козимо I успел уже воздвигнуть в своем славном городе Флоренции две колонны: одну — перед церковью Святой Троицы, в память о взятии Сиены; другую — на Пьяцца Сан Феличе, в память о победе при Мар-чано. Но Козимо, подобно богам, любил число «три»: он решил установить третью колонну на площади Сан Марко, напротив Виа Ларга, однако судьба распорядилась иначе: у камней тоже бывает счастливая и несчастливая звезда.

Двадцать седьмого сентября 1572 года громадный мраморный цилиндр из каменоломен Серавеццы, не ведая своего будущего, триумфально въехал во Флоренцию. Это был камень трех с половиной локтей в диаметре и двадцати локтей высотой — для европейского монолита размеры весьма внушительные.

Колонну привезли к месту установки и временно уложили на деревянные козлы; там она спокойно и терпеливо ждала, когда ее воздвигнут, думая, что этот момент вот-вот настанет, а главное, настанет непременно. Иными словами, она пребывала в розовых мечтах, как вдруг умер Козимо.

После этого события очень многим пришлось распрощаться со своими мечтами — что уж говорить о бедной колонне. Но люди, по крайней мере, могли двигаться; они повернулись к новому солнцу, и новое солнце осветило их. А несчастный монолит был обречен на неподвижность, которая в данном случае выглядела как выражение оппозиционных настроений; он остался в тени, и о нем забыли.

Так продолжалось некоторое время; но вот однажды, когда новый великий герцог проезжал по площади Сан Марко вместе с прекрасной Бьянкой Капелло, та напомнила ему, что именно здесь она встретилась с ним впервые, и спросила, не желает ли он, если его любовь к ней действительно так велика, увековечить это событие каким-нибудь памятником. То, что было нужно, долго искать не пришлось: Франческо I протянул руку к колонне и, как Христос, возвращающий жизнь Лазарю, сказал: «Восстань!»

К несчастью, в отличие от Сына Божьего, Франческо I не обладал даром творить чудеса, и, для того чтобы колонна восстала, пришлось применить обычные средства. Призвали архитектора и передали ему приказ герцога. Архитектор, а это был Пьетро Такка, ученик и преемник Джамболоньи, принялся за работу; через полгода на площади был готов постамент в форме куба, и колонна, приподнимаясь на своем деревянном ложе и считая себя уже воздвигнутой, заранее начала презирать всякую линию, которая не была перпендикуляром.

Но человек предполагает, а Бог располагает, гласит пословица. В это самое время умерла Иоанна Австрийская.

Известно, как подействовала ее смерть на слабого и нерешительного Франческо: у смертного одра супруги он дал клятву порвать с любовницей и, дабы его покаяние стало очевидно всем, пожелал, чтобы колонна напоминала не о начале его греховной любви, как было задумано им прежде, а о ее конце и стала бы символом искупления. Колонна будет воздвигнута, решил он, там, где и предполагалось, но ее увенчает статуя Иоанны Австрийской.

Такка получил приказ отложить подъем колонны и заняться статуей. Монолит, который не был ни на стороне Иоанны Австрийской, ни на стороне Бьянки Капелло и которому, в сущности, было все равно, что именно на него установят, лишь бы там установили что-нибудь, стал терпеливо ждать, когда эту статую изготовят.

Но, пока шла работа над статуей, одна из деревянных подпорок, поддерживавших колонну, сгнила от сырости. Никто этого не заметил, один только бедный монолит почувствовал, что он лишился опоры. Сгнившая подпорка поддерживала колонну как раз посередине, и однажды утром люди увидели, что колонна разломана: она треснула ночью.