Вилла Пальмьери

— О-о! — воскликнул акционер «Конституционалиста». — Напрасно стараетесь, молодой человек: вы не заставите нас поверить в такие небылицы.

— Прочтите это, — произнес мой друг и показал собравшимся письмо, которое он получил от тосканского правительства.

Письмо переходило из рук в руки, пока не попало к дельцу, не умевшему читать. Он аккуратно сложил документ и жестом, исполненным учтивости, передал его владельцу.

— Что вы об этом скажете, господа? — спросил мой ДРУГ.

— Мы скажем, что вы, возможно, правы, сударь. Произведите необходимые подсчеты, мы тоже кое-что подсчитаем и будем ждать вас завтра в это же время.

Весь остаток дня и часть ночи мой друг занимался тем, что исписывал бумагу длинными столбцами цифр.

На следующий день, в условленное время, он явился на встречу.

Дельцы сравнили его подсчеты со своими; расхождение между теми и другими составило всего какую-то сотню тысяч франков, что внушило дельцам необычайно высокое мнение о способностях моего друга.

Присутствующие тут же учредили акционерное товарищество с уставным капиталом в 1 600 000 франков. Моего друга назначили управляющим этого товарищества и определили ему жалованье в 12 000 франков в год, а также шестую часть от будущей прибыли.

Было решено, что, поскольку в Тоскане не существует ни патентов, ни привилегий, следует, сохраняя намеченные планы в строжайшей тайне, заказать два парохода в Марселе, а потом в один прекрасный день прибыть в Пизу, как Наполеон прибыл в залив Жуан, то есть совершенно неожиданно, и тут же привести замысел в исполнение.

За полгода были построены два парохода, каждый ценой в пол миллиона франков; таким образом, на устройство пароходной линии оставалось еще шестьсот тысяч франков — вдвое больше необходимого. То есть расходы оказались ниже сметы — случай поистине небывалый.

Выбрать названия для пароходов поручили моему другу: один пароход он назвал «Данте», другой — «Корнель», в честь грядущего братского единения двух народов.

Оба судна пришли в Ливорно из Марселя за тридцать часов — это всего на два часа больше, чем затрачивают сейчас на тот же путь суда государственного флота.

Одним словом, начиналось все как нельзя лучше.

Мой друг заказал место в извозчичьей коляске и отправился во Флоренцию, где он намеревался выполнить некоторые формальности перед тем, как приступить к делу.

Подъезжая к Амброджане, он оказался возле глубокого оврага, по дну которого бежала тоненькая струйка воды.

Снисходительно улыбнувшись, он поинтересовался, что это за ручеек, который так важничает, ничего собой не представляя, и которому понадобилось столь огромное русло для такой тонкой струйки воды.

Кучер был родом из Лукки, поэтому у него не было причин скрывать правду: он ответил, что это Арно.

Мой друг испустил вопль ужаса, велел остановить коляску, спрыгнул на землю и бегом спустился к реке. Кучер, уже получивший плату за проезд, поехал дальше, в Кас-теллино, где за четыре паоло взял на освободившееся место пассажира. Оба они, и кучер, и пассажир, остались весьма довольны сделкой.

Тем временем управляющий акционерного товарищества пароходов «Данте» и «Корнель», добежав до ручейка, измерил с помощью трости его глубину и определил на глаз его ширину.

В самом глубоком месте глубина составляла пятнадцать дюймов, а ширина в самом широком месте — восемнадцать футов.

Он прошагал вверх по течению целое льё и убедился, что кое-где по этой реке смог бы проплыть разве только бумажный кораблик.

Затем он встретил крестьянина, который ловил раков, вытаскивая их из-под камней, и которому вода доходила до щиколоток. Он спросил, часто ли Арно бывает в столь плачевном состоянии.

Крестьянин ответил, что Арно пребывает в таком состоянии девять месяцев в году.

Мог друг счел бесполезным продолжать путь до Флоренции и в глубочайшем унынии вернулся в Ливорно.

Там он честно рассказал своим компаньонам о том, что видел, взял всю вину за случившееся на себя и заявил, что готов ответить за свою ошибку. Он предложил им все свое состояние — сорок тысяч франков — в возмещение убытков и неполученной прибыли.

Компаньоны заявили, что дело это серьезное и надо обсудить его на общем совете.

Общий совет заявил, что пароходы следует продать, а расплатиться за денежные потери товарищества должен мой друг.

К счастью, примерно в это самое время взорвались два парохода — один на Сене, другой на Роне.

Товарищество предложило взамен свои; пароходы были полностью готовы, а потому, приобретя их, судовые компании Сены и Роны смогли бы продолжить обслуживание линий, почти не делая в нем перерыва. Товарищество воспользовалось этим обстоятельством и в итоге получило пятьдесят тысяч франков прибыли.

Благодаря этому обстоятельству мой друг сохранил свои сорок тысяч франков. Он поместил их в банк под пять процентов годовых и обеспечил себе две тысячи ливров ренты; сейчас он спокойно живет на эту ренту в Провансе, остерегается участвовать в деловых операциях и вздрагивает всякий раз, когда с ним заговаривают о реках.

Вот какая история приключилась у моего друга с рекой Арно. По моему мнению, эта история — не говоря уж о том, что я видел собственными глазами, — давала мне право высказать об Арно слова, которые так ужаснули Флоренцию и от которых она так настойчиво просила меня отказаться.

Мне предоставили веские, прямо-таки сокрушительные доказательства того, что я ошибался. Доведу их до сведения читателей.

Помимо всемирного потопа, который пережил патриарх Ной, и еще одного потопа, масштабом поменьше, который был при Огигесе и, по мнению ученых, достиг теперешней Флоренции, история знает три наводнения на Арно: первое случилось в одиннадцатом веке, второе — в конце двенадцатого, третье — в начале четырнадцатого. Во время этих трех наводнений обрушилось пятнадцать домов и три человека погибли. По улицам тогда передвигались на лодках. Мне показали старую гравюру, изображавшую последнее из этих наводнений. Зрелище ужасное: у стен домов в те дни плескалась вода, а по площади Святой Троицы мог свободно проплыть семидесятичетырехпушечный корабль.

За рассказом об этих трех прискорбных событиях последовал рассказ о праздниках на Арно, для проведения которых необходим был высокий уровень воды в реке. Этих праздников было столько, что одно лишь описание их заняло бы целую книгу, поэтому мы упомянем только три из них. Вначале мы видим Арно в роли Ахеронта, затем — Арно в роли Невы и, наконец, Арно в роли Геллеспонта. Арно, словно мольеровский метр Жак, возьмется за любую роль — с добродушием, присущим силе, и любезностью, возникающей от чувства собственного превосходства.

Самый давний из праздников, свидетельствующих о полноводье флорентийской реки, состоялся в 1304 году от Рождества Христова, по случаю прибытия во Флоренцию кардинала Никколо да Прато, легата Святого престола, и был устроен на средства предместья Сан Фриано.

Однажды на стенах домов не в одной только Флоренции, но и во всех остальных городах Тосканы появилось объявление, в котором было сказано, что всякий, кому захочется узнать новости загробного мира, может явиться в майские календы на мост Понте алла Каррайа и там получить самые надежные сведения на этот счет.

Как нетрудно понять, такое предложение возбудило всеобщее любопытство; незадолго до этого стали известны шесть первых песней «Божественной Комедии», и ад был в большой моде.

И в назначенный день все поспешили к Понте алла Каррайа; на самом мосту — в ту пору он был деревянный — и на прилегающих к нему набережных собралась толпа; у всех окон, выходивших на Арно, было полным-полно зрителей, словно в театральных ложах в день бесплатного представления.

На середине реки, по обеим сторонам моста Понте алла Каррайа, с помощью привязанных к кольям барок и лодок были устроены своего рода адские бездны, озаренные зловещими отблесками пламени; внутри этих ям корчились, испускали жалобные вопли и скрежетали зубами человеческие существа в исторических костюмах наших прародителей: они изображали страдания грешных душ в citta dolente[11]. Среди грешников бродило множество чертей и демонов устрашающего вида, которые хлестали этих несчастных кнутами, кололи их вилами и трезубцами, отчего их вопли становились еще громче, а конвульсии — еще сильнее. Словом, зрелище это было ужасное. Но чем ужаснее оно становилось, тем больше зрителей привлекало; и через некоторое время зрителей собралось столько и они так расталкивали друг друга, желая рассмотреть все эти ужасы поближе, что мост не выдержал и внезапно вместе с толпой рухнул на дьяволов и грешников. И в результате, как наивно замечает Джованни Виллани, рассказывающий об этом несчастье, более полутора тысяч человек действительно получили то, что обещало им объявление, — сведения о преисподней, надежней которых не бывает, ведь они отправились туда сами. Весь город оделся в траур и погрузился в глубокую скорбь, почти в каждой семье оплакивали гибель сына, жены, брата или мужа.