Страница 13 из 131
До Марселя принцессу сопровождала ее сестра, мадемуазель де Монпансье. Там ее встретил принц Маттиас с тосканскими галерами; после вручения свадебных подарков и по завершении пышных прощальных празднеств Луиза Орлеанская взошла на адмиральскую галеру и после трех дней плавания благополучно прибыла в Ливорно, где под триумфальными арками, воздвигнутыми через каждые сто шагов, ее ждала герцогиня Пармская с многочисленной свитой. Но напрасно юная принцесса искала среди присутствующих своего жениха: Козимо заболел корью, и ему пришлось остаться во Флоренции.
Итак, Луиза Орлеанская одна продолжила путь в Пизу, встретившую ее знаменами с гербами и девизами, иллюминацией и цветами; затем она снова отправилась в путь и, наконец, в Амброджане увидела кортеж, выехавший ей навстречу: впереди — великая герцогиня и юный принц, за ними — великий герцог, кардинал Джованни Карло и принц Леопольдо. Первое знакомство походило на семейное торжество, на котором присутствующие вспоминают о прошлом, радуются настоящему и с надеждой смотрят в будущее. Супружеский союз, которому суждено было завершиться столь странным и печальным образом, был заключен при самых счастливых предзнаменованиях.
Но не прошло и двух месяцев, как принцесса начала выказывать странное отвращение к своему юному супругу. Причина этого крылась в ее прежнем увлечении: еще будучи при французском дворе, она влюбилась в Карла Лотарингского. Этот принц был знатен и хорош собой, но не обладал ни родовыми землями, ни правом на княжеский удел; все, что могли предпринять бедные влюбленные, — это открыть свою тайну герцогине Орлеанской. Но герцогиня Орлеанская не могла достойно противостоять слабости Гастона и твердости Людовика XIV, и, поскольку решение о браке принцессы с будущим великим герцогом было принято, брак этот стал неизбежностью. Мечты принцессы были разбиты, и жертвой ее разочарования стал Козимо.
Как только невеста прибыла в мрачный Палаццо Пит-ти, от показной веселости, за которой она из гордости скрывала свои истинные чувства, не осталось и следа. Вскоре она всей душой возненавидела Италию и итальянцев: она высмеивала местные нравы, презирала местные обычаи, открыто пренебрегала условностями и удостаивала дружбой и доверием лишь тех, кто вместе с ней приехал из Франции, с кем можно было говорить на родном языке и предаваться воспоминаниям об отечестве. Впрочем, следует признать, что Козимо вряд ли был способен изменить к лучшему настроение своей супруги. Суровый, чопорный, высокомерный, он не знал ласковых слов, которые обезоруживают ненависть или пробуждают любовь.
Тем временем во Флоренцию приехал Карл Лотарингский: это случилось через полтора года после смерти Гастона Орлеанского, то есть приблизительно в феврале 1662 года. Когда принцесса вновь увиделась с возлюбленным, ее неприязнь к мужу явно стала еще сильнее; однако никто на свете не знал об их любви, а потому при дворе не возникло никаких подозрений — даже у того, кого это касалось в первую очередь. Так что герцога Лотарингского приняли очень радушно и поселили в Палаццо Питти. А к концу года оказалось, что великая герцогиня беременна, и тогда неизбывное уныние, царившее при тосканском дворе с самого ее приезда, сменилось всеобщим ликованием. Правда, в то же время ее ненависть к Козимо усилилась еще больше, если только это было возможно. На жалобы сына герцог Фердинандо отвечал, что дурное настроение принцессы, вызвано, по всей вероятности, ее беременностью; после отъезда Карла Лотарингского ее настроение стало еще хуже, но Козимо стерпел и это, и так продолжалось до 9 августа 1663 года, когда принцесса благополучно разрешилась от бремени сыном, которого, по имени деда, назвали Фердинандо.
Как легко догадаться, в Палаццо Питти безмерно радовались этому событию; но вскоре эта радость была омрачена усиливавшимися разногласиями между супругами. В конце концов, дело дошло до того, что великий герцог, который связывал все эти ссоры с присутствием и влиянием французских дам, приехавших с принцессой из Парижа, отослал их всех обратно — с подобающей свитой и дорогими подарками, но все же отослал. Такое проявление власти со стороны Фердинандо привело молодую принцессу в неописуемую ярость; в своих страданиях она была близка к отчаянию, и между супругами произошел открытый разрыв. И тогда Фердинандо, чтобы скрасить сыну расставание с женой, посоветовал ему отправиться в путешествие в Ломбардию, а сам в это время отправил Людовику XIV письмо с жалобами на невестку.
Людовик XIV привык, чтобы ему повиновались как у него в стране, так и за ее пределами: он приказал строптивой принцессе одуматься, и она сделала вид, что послушалась, так что к концу 1666 года было официально объявлено о ее второй беременности. Но в то же время, по странному совпадению, вновь появились слухи, ходившие перед рождением маленького Фердинандо: говорили, будто у принцессы любовная связь с каким-то французом незнатного происхождения и она даже собирается бежать с ним. Слухи привели к тому, что за принцессой стали наблюдать внимательнее и однажды ночью подслушали разговор, который она вела через окно первого этажа Палаццо Питти с предводителем цыганского табора: они разрабатывали план побега. Переодевшись цыганкой и затерявшись в таборе, она должна была бежать вместе с цыганами, которых он вел за собой.
Подобное необычное намерение тем более удивило великого герцога, что принцесса находилась на четвертом месяце беременности. Наблюдение за принцессой было усилено, и тогда, поняв, что побег становится невозможен, она возымела странное для будущей матери желание — избавиться от ребенка. Сначала она стала ездить верхом, причем выбирала самых норовистых лошадей, подходящих для исполнения ее замысла; затем, когда ей это запретили, она стала совершать долгие пешие прогулки и однажды прошла семь миль по распаханным полям; наконец, когда все средства повредить ребенку были исчерпаны, она обратила ненависть против себя самой и попыталась уморить себя голодом. Только осмотрительность и мягкая настойчивость великого герцога Фердинандо смогли заставить ее отказаться от этого решения и выносить плод до положенного срока, после чего у нее родилась дочь, принцесса Анна Мария Луиза.
Вслед за этим великий герцог пустил в ход уже испытанное средство — снова отправил сына в путешествие и послал новое письмо Людовику XIV. И в самом деле, в октябре того же года Козимо, убедившись, что жена по-прежнему испытывает к нему отвращение, покидает Палаццо Питти и путешествует инкогнито по Германии и
Голландии; он посещает Инсбрук, плывет вниз по Рейну, к восхищению голландских и немецких ученых беседует с ними на безупречной латыни, встречается в Гамбурге со шведской королевой Кристиной, приветствует ее решение отречься от протестантизма, а затем возвращается в Тоскану, где его приезду радуются все, кроме жены. Огорченный таким неважным приемом, Козимо вновь отправляется в путь, на этот раз в Испанию, Португалию, Англию и Францию и возвращается домой, лишь когда ему сообщают, что великий герцог при смерти. После кончины отца он занимает освободившийся трон, и тут выясняется, что его продолжительное отсутствие и приказы Людовика XIV произвели желаемое действие. Между супругами происходит примирение, и 24 мая 1671 года, ровно через год после того, как Козимо взошел на трон, принцесса родила в Палаццо Питти второго сына, который при крещении получает имя Джованни Гастоне, в честь деда по материнской линии.
После его рождения ссоры между супругами вспыхивают снова, но теперь у Козимо двое сыновей и он не боится остаться без наследника. Потеряв надежду, что чувства жены к нему когда-нибудь изменятся, и в конце концов наскучив ею так же, как она с давних пор наскучила им, он разрешает ей вернуться во Францию, но с условием, что она уйдет в монастырь. По общему согласию они выбирают Монмартрский монастырь, аббатисой которого была Мадлен де Гиз: 14 июня 1676 года великая герцогиня покидает Тоскану и после пятнадцати лет изгнания снова видит свою горячо любимую Францию. Но едва оказавшись в Париже, она заявляет, что муж прогнал ее и она не считает себя обязанной выполнять вырванное у нее силой обещание уйти в монастырь, так что в конечном итоге виновником этого скандала был выставлен Козимо, которого государи соседних стран уже стали презирать за слабость, а его подданные начали ненавидеть за гордыню.