Страница 18 из 225
— В таком случае располагайте мной, — сказала Сесиль, — что бы вы ни сделали, все будет хорошо.
Как и предполагала баронесса, ее дочь питала к Эдуарду исключительно сестринские чувства, однако бедная девочка могла и ошибаться; никогда не встречая других мужчин, кроме Эдуарда и его отца, она понятия не имела, что такое любовь.
И потому Сесиль с легкостью согласилась с матерью, в особенности после того, как та сказала, что это самый надежный способ никогда не расставаться с ней.
Зато совсем иначе обстояло дело с маркизой де ла Рош-Берто. При первых же словах баронессы относительно такого плана маркиза заявила, что это чудовищный мезальянс, на который она никогда не даст согласия.
XI
ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ
В следующее воскресенье семейство Дюваль, как обычно, нанесло визит баронессе, принявшей их без маркизы, у которой разыгралась ее привычная мигрень.
Ни одной из сторон не было сказано ни единого слова о будущем бракосочетании; только г-жа Дюваль и баронесса де Марсийи обменялись поцелуями, а Эдуард поцеловал руку Сесиль, и Сесиль покраснела.
Было ясно, что все в курсе оговоренного плана, и со всей очевидностью план этот полностью отвечал чаяниям г-на Дюваля, его жены и сына; сердца всех троих переполняла радость.
Что же касается баронессы, то она испытывала тайную печаль: за триста лет в ее семье, пожалуй, впервые нарушался освященный веками обычай. И, хотя она была убеждена, что подобное нарушение аристократических законов, установленных ее благородными предками, может обеспечить счастье дочери, она не в силах была преодолеть свою тревогу.
Сесиль наблюдала за матерью. Вот уже несколько дней, как она стала замечать ухудшение ее состояния. Но в этот день лицо баронессы, вероятно по причине охватившего ее волнения, то вспыхивало необычайно яркими красками, го покрывалось страшной бледностью; мало того, временами грудь ее разрывал сильный кашель. За десертом баронесса вдруг встала и вышла. Встревоженная Сесиль поднялась и последовала за ней: с платком у рта ее мать стояла в коридоре, прислонившись к стене. Заметив дочь, баронесса живо спрятала платок, но Сесиль успела все-таки заметить на нем пятна крови. Сесиль вскрикнула, но баронесса заглушила ее крик поцелуем, затем обе вернулись в столовую.
И с той и с другой стороны чувствовалась неловкость. Госпожа Дюваль без малейшей тени любопытства поинтересовалась причиной, заставившей поочередно выйти баронессу и Сесиль; баронесса ответила, что внезапно почувствовала себя плохо, а Сесиль незаметно смахнула несколько слезинок.
Прощаясь с гостями, Сесиль попросила г-на Дюваля на следующий же день под каким-нибудь предлогом прислать в Хендон лучшего лондонского доктора, и г-н Дюваль обещал ей это.
Когда Сесиль с матерью остались одни, горестное волнение, переполнявшее сердце бедной девочки, выплеснулось наружу: ей хотелось скрыть от баронессы свою тревогу, но она не умела еще притворяться, а тем более прятать боль. До той поры Сесиль не ведала горя.
У баронессы не хватило духу скрыть от дочери собственное беспокойство. Впрочем, ее тревоге служил оправданием грядущий союз между плебейским семейством Дюваль и благородной семьей де Марсийи, и тогда Сесиль в свою очередь попыталась успокоить мать.
В самом деле, существует возраст, когда смерть представляется просто невозможной, именно в таком возрасте была Сесиль; в четырнадцать лет в природе все кажется вечным, ибо и в собственном сердце царит вечность.
На другой день к баронессе явился друг г-на Дюваля; по его словам, он приехал с поручением от добросовестного банкира, чтобы вручить г-же де Марсийи десять тысяч франков, которые она должна была получить у него (сумму эту г-н Дюваль привозил в бумажнике накануне; но, после того как Сесиль попросила его прислать под каким-нибудь предлогом доктора, он оставил банкноты при себе, решив, что с ними появление доктора будет вполне обоснованным и непреднамеренным).
Во время беседы доктор и в самом деле обмолвился, что приехал в Хендон навестить одного больного, а его друг, г-н Дюваль, дал ему поручение к баронессе, благодаря чему он имеет честь встретиться с ней.
Услышав слова доктора, Сесиль воспользовалась случаем и высказала ученому посетителю свои опасения относительно здоровья матери; баронесса грустно улыбнулась, ибо инстинкт больной не обманул ее и она ни на минуту не усомнилась в истинном смысле разыгранной перед ней маленькой комедии; она изложила доктору, на деле оказавшемуся одним из лучших лондонских врачей, все симптомы, внушавшие ей серьезные опасения в отношении ухудшегося за последнее время состояния ее здоровья.
Доктор, казалось, ни в коей мере не разделял опасений г-жи де Марсийи, но, тем не менее, оставил рецепт с предписанием строжайшего режима, добавив при этом в форме пожелания, не зная, очевидно, может ли быть исполнен данный им совет, что баронессе, возможно, станет немного лучше, если она проведет семь или восемь месяцев в Йере, в Ницце или в Пизе.
Выполнение этой части предписания доктора показалось Сесиль самым простым; каково же было ее удивление, когда в ответ на свои требования строго придерживаться советов врача, Сесиль услыхала от матери, что она выполнит все, за исключением путешествия; однако Сесиль удивилась еще больше, когда в ответ на уговоры не пренебрегать столь важной рекомендацией врача та под давлением ее настояний призналась, что они слишком бедны и не могут позволить себе подобных расходов.
Сесиль понятия не имела, что такое богатство и что такое бедность. Цветы ее рождались, расцветали и умирали без всякого различия между собой; каждый цветок имел равную долю воды, освежавшей стебель, и солнечного света, помогавшего раскрываться бутонам; ей казалось, и у людей то же, что у растений: все они имеют равное право на земные блага и дар Небес.
И тут баронесса впервые рассказала дочери, что прежде они были богаты, но теперь это не так; что у них был свой дом и они имели поместья и замки, но все это утрачено, и теперь их единственное место под солнцем — маленький коттедж, в котором они живут, да и то он не в их собственности, и пользоваться им можно лишь при условии внесения ежегодной платы; если же они с матерью хоть раз не заплатят нужной суммы, их прогонят прочь из дома, несмотря на то что идти им некуда.
Тогда Сесиль спросила у матери, откуда брались деньги, на которые они жили до сих пор, и баронесса не стала скрывать от нее, что источником, который вскоре должен был иссякнуть, служили бриллианты ее бабушки. Бедная девочка спросила, не может ли она как-то способствовать благосостоянию семьи и, раз каждый обязан жить либо за счет приобретенного состояния, либо за счет какого-то вознаграждения, не в силах ли она тем или иным способом помочь своей семье; тут она узнала, что женщина в этом мире не сама творит свою судьбу, ее судьба предопределяется и почти всегда зависит от мужа. Тогда Сесиль, вспомнив, что говорила ей мать о планах союза с семьей Дюваль, бросилась в объятия баронессы со словами:
— О матушка! Клянусь вам, я буду рада выйти замуж за Эдуарда.
Госпожа де Марсийи почувствовала всю самоотверженность порыва Сесиль и поняла, что, по крайней мере, с этой стороны ей нечего опасаться препятствий в осуществлении своих планов.
Дни шли за днями, не принося никаких изменений в положение несчастной семьи, если не считать того, что силы баронессы таяли; однако политические новости были достаточно благоприятны для роялистов; слух о том, что Бонапарт собирается вернуть трон Бурбонам, обретал более реальные черты; говорили о полном разрыве первого консула с якобинцами, уверяли также, будто бы король Людовик XVIII писал по этому поводу молодому победителю и получил в ответ два письма, не отнимавшие у него окончательно надежды на престол.
Тем временем пришло письмо от герцогини де Лорж; накануне она вернулась в Лондон и сообщала г-же де Марсийи о своем визите к ней на следующий день.