Страница 3 из 51
_______________________________________
Стрикс — в классической античной мифологии птица дурного предзнаменования, которая питалась человеческой кровью и плотью.
День первый
Сколько себя помню, мне хотелось бегать, прыгать, лазать по деревьям и копать червей, чтобы рассмотреть, из чего они состоят, а меня заставляли чинно ходить, ровно сидеть и вышивать. Матушку я потеряла слишком рано, чтобы помнить ее и брать пример, папенька весь свой родительский пыл удовлетворил старшим Эгбертом и средним Альфредом, а меня передал гувернанткам и фрейлинам, которые имели надо мной весьма мало власти. Быть похожей на них я совершенно не хотела.
В шесть лет я стащила у кухонного мальчишки штаны и рубаху, подвязала волосы и вволю набегалась на заднем дворе. Вернувшись, я обнаружила ревущего поваренка и кухарку с полотенцем. Гувернантка мне выговаривала, что нехорошо, когда из-за моих проказ страдают невинные. "Значит, должны страдать только те, кто в чем-то виноват," — сообразила я. Мальчишескую одежду у слуг я больше не таскала. Мой средний брат Альфред, которому в ту пору было десять, приказал набить сеном несколько своих старых нарядов, чтоб лупить по ним игрушечной саблей, и я выпросила у него рубаху, жилет и штаны. Я быстро научилась прятаться в саду от придворных и гувернантки, чтобы делать то, что хотелось: бегать, прыгать, лазать по деревьям и рассматривать червяков.
Обнаружив, чем занимается принцесса, папенька собрал консилиум лекарей, чтобы излечить благородное дитя от простонародных желаний. Лекари наперебой советовали успокоительные настойки, сонные травы и артефакты, которые будут громко звенеть, если я отойду от гувернантки на двадцать шагов. Только один седовласый мэтр ничего такого не советовал, дав консилиуму выговориться.
— Коллеги, — мягко начал он, когда поток идей исчерпал себя. — Ничего, из того что вы предлагаете, не даст необходимого эффекта.
Замолчали все, даже папенька. Про мэтра Инжектуса ходили слухи, что сам Эсклапий осенил его божественной искрой. Папенька его откровенно побаивался — мэтр Инжектус наблюдал за появлением папеньки на свет, лечил ему горло, нос и прочие органы с малолетства, посему авторитет имел непререкаемый.
— Мы имеем дело с очень сложным, рискну предположить, неизлечимым случаем концентрации легированных металлов в форме острого стержня внутри большой ягодичной мышцы.
— Э... — напряг лицо папенька. — Мэтр, при всем моем уважении я попросил бы у вас пояснений, и если вы, несмотря на сложность состояния пациентки, найдете возможности сгладить течение болезни, Корона была бы вам премного благодарна.
— Шило у нее в заднице, — охотно пояснил мэтр. — И это не лечится. Приставьте к ней не сушеную черепаху, — кивнул последователь Эсклапия на мою гувернантку, — а кого-нибудь помоложе и порезвее. Пусть вместе бегают, прыгают и копают червей. Посадите Ее Высочество Беатрис за один стол с Его Высочеством Альфредом, пусть она тоже решает задачки. Боюсь, Его Высочество Эгберт ее уже не нагонит. — Он положил руку мне на лоб, прислушался к чему-то и возвел очи горе. — Ох, горгульевы зубы, у девочки еще и магия проснется... Ваше Величество, если вы отказываетесь выполнять мои рекомендации, я не поручусь за целостность Большого дворца. И, пожалуй, выберу другое место для практики. Мне, знаете ли, дорог мой покой.
Выслушав эту тираду, потрясенный папенька попробовал возразить, что принцессе положено чинно ходить, ровно сидеть, учиться вышивать, а из гимнастических упражнений разрешены только танцы.
— Ваше Величество, если вы прикажете вон тому молодому дубку не расти, он вас не послушает, — кивнув в окно проговорил мэтр таким тоном, каким добрейшая нянюшка убеждала меня оставить в покое клыки огромного волкодава из охотничьей псарни. — Если вы построите вокруг него стены и потолок, дубок сломает и потолок, и стены. И не говорите потом, что я вас не предупреждал.
— Но вышивание... хорошие манеры... Ей предстоит выйти замуж и укрепить династическим браком Корону, в конце концов! — в голове папеньки послышалось отчаяние.
— Дитя, — обратился ко мне мэтр Инжектус, — ты согласна учиться вышиванию и хорошим манерам, если в прочее время тебе дадут возможность проявлять свою буйную натуру приятными тебе способами?
Я не поняла всего предложения, но будучи в уверенности, что мэтр на моей стороне, немедленно кивнула.
— Замуж еще не и таких выдают, — закончил мэтр.
Назавтра я спросила у поваренка, что такое "задница". Он продемонстрировал на себе, за что получил выволочку от посудомойки. После подобного опыта вызнавать про шило я не рискнула.
Папенька внял увещеваниям мэтра. Ко мне приставили бывшую циркачку, с которой мы проводили три часа в день. Урокам рядом с Альфредом папенька тоже не возражал, и средний брат даже не очень сильно шпынял пигалицу на соседнем стуле, лишь иногда, по-родственному.
Старший брат и наследник престола Эгберт попытался возмутиться, почему недостойное существо учат тому же, чему и принцев, но я спросила, сколько планет на небосклоне, и когда он в молчании наморщил лоб, радостно воскликнула: "Видишь, этому тебя не учили, значит — не тому же!" Альфред захохотал, а Эгберт прибавил к презрению в мою сторону изрядно злости. Не случилось у нас с ним братско-сестринской любви.
Я же, со своей стороны, за последующие годы наловчилась вышивать сносные букеты, отрепетировала дюжину поклонов и вызубрила три тома этикета. Когда мне было восемь, во дворце появился маг с племянницей Катрионой, откуда-то из провинции приехал новый архивариус с дочерью Сабиной, и оба занятых отца были рады, что у их девочек появилась высокородная компания. Казалось бы, боги подарили мне безоблачное детство, но увы, папенька не оставлял надежд сделать из меня выгодный и достойно представленный товар.
Дюжина придворных дам, сменяя друг друга, наставляла меня скрывать ученость, смотреть на мужчин кротко и с восхищением, почитать родителя и готовиться к задуманному папенькой замужеству.
— Он будет молодой и красивый? — допытывалась я, когда мне исполнилось десять лет.
— Он будет таким, как надобно королевству, — ответила маркиза Дропис. — Ваш долг состоит в том, чтобы любить его, уважать и всячески угождать, как положено приличной супруге.
За два дня до этого разговора мы с Катрионой застали маркизу Дропис, которая угождала графу Пуфису в Желтой гостиной за портьерой. Мы рассмотрели только зад графа, высовывающийся из расходящихся складок, а маркизу и вовсе узнали по голосу. Не поняв происходящее, мы все же верно расценили, что наше присутствие сочтут неуместным, и мышками выскользнули из комнаты.
Муж маркизы был большим, пузатым и с красными щеками. Граф Пуфис, напротив, высок, худощав и с вечно недовольным выражением лица. Мне очень не хотелось угождать ни пузатым, ни вечно недовольным, и наша троица решила показать маркизе всю степень негодования принцессы. Магия у нас с Катрионой еще только начала проявляться, но ее хватило на создание зачарованных блесток, которые мы подсыпали в пудру благородной дамы. Блестки проявлялись через час, переливаясь нежным фиолетовым оттенком. В тот день мы узнали, что некоторые леди используют отдельную баночку пудры для шеи и ниже. Маркиза появилась на ужине в лиловом платье и после закусок засверкала. Вышло вполне симпатично. Может быть, никакого скандала бы не было, если бы сияние распространилось только на декольте маркизы Дропис и пальцы ее супруга, но вдобавок граф Пуфис щеголял фиолетовыми переливами на подбородке и носу.
На следующий день дядюшке Катрионы поступил заказ на магические блестки. К досаде кавалеров мода на сверкающее декольте продержалась до конца сезона.
Чем старше я становилась, тем больше поучений старались влить в мои многострадальные уши, и тем изобретательней я выражала свое неудовольствие.
Папенька быстро понял, что лишать меня сладкого бесполезно (надо будет — умыкну плюшку с кухни), розги Инжектус запретил ("Ваше Величество, помилуйте, дворец точно не устоит!"), а из его тирад, воплей и угроз я лишь добываю новые выражения.