Страница 78 из 83
Глава 38
— Выходи. — Я осторожно поднял винтовку и повел стволом. — Хватит прятаться.
— Сам князь Горчаков. Взял и пожаловал ко мне в руки, — насмешливо отозвался невидимка. — А ведь я всегда считал тебя сообразительным парнем.
Знакомый голос и знакомый расклад: на меня будто смотрел сверху кто-то огромный и почти всемогущий, а я не мог даже представить, где он — то ли в сотне километров отсюда, то ли рядом, буквально в двух шагах. Менталист уже не раз пытался провернуть что-то подобное — и наяву, и во сне, но теперь это было…
Черт возьми, это было очень не вовремя!
— Сдавайся, — проговорил я. — Наша армия уже в Пресбурге, а французы — на полпути к Вене. Вы все равно проиграете.
— Может, и так. — В тысячеголосом шелесте менталиста на мгновение прорезалась то ли тоска, то ли усталость. — Только ты этого уже не увидишь.
Невидимка не стал затягивать прелюдию — и сразу перешел к делу. Его удары и раньше не казались легкими, но на этот раз все оказалось еще хуже. Меня будто сбил грузовик… или скорее поезд, несущийся на полном ходу. Ребра сдавило так, что я едва мог сделать вдох, но голове досталось сильнее. Лоб и затылок схватило стальным обручем, а в виски вонзились раскаленные иглы. Я пытался хоть как-то прикрыться, но противник сносил мою защиту, как картонку, вскрывая сознание слой за слоем.
Ему почти удалось провернуть подобное раньше, когда он тянулся ко мне издалека. Дару менталиста приходилось искать меня за сотни километров, а теперь я сам явился к нему в гости — и попался. Всего моего резерва, помноженного на мощь Источника, хватало только на вялые трепыхания. Чужая сила мяла и крушила мою защиту, и выручить могла только “глушилка”. Я отшвырнул бесполезную винтовку и уже едва послушной рукой полез в сумку на ремне, чтобы отыскать заветный цилиндрик.
И не нашел: вместо кожи и латунной защелки мои пальцы наткнулись на грубоватую ткань.
Джинса — когда-то синяя, но уже давно выцветшая добела под палящим солнцем. И почему-то пропитанная кровью, хоть я и не был ранен. Военная куртка, свободные темные штаны с нашитой на коленях толстой кожей и огромные ботинки. Чужая одежда.
И тело — тоже чужое. Больше, тяжелее и почти вдвое старше того, к которому я успел привыкнуть.
Зал Хофбурга сменился черными стенами дома, потолок — сердитым грязно-желтым небом, а роскошный мрамор под ногами — покрытым пылью и осколками стекла бетоном. Я снова видел тот самый сон… Только на этот раз все было наяву.
— Занятно… Всегда хотел посмотреть, что у тебя в голове, — задумчиво произнес голос. — Ты ведь не возражаешь?
Я еще как возражал, но вопрос, судя по всему, оказался риторическим. Переход из Хофбурга в иллюзию был лишь крохотной передышкой, после которой менталист взялся за меня снова — с утроенной силой. Виски снова пронзило болью, и я не выдержал. Заорал, схватился за голову, рухнул на колени — а потом скрючился и завалился на бок. Чужой Дар резал мое сознание, срывая слой за слоем — и пробирался туда, куда я сам не хотел заглядывать — да и, пожалуй, не мог.
Сама смерть ухмылялась с шеврона с черным черепом, будто желая сказать: все, попался — теперь ты от меня не убежишь. Сил уже почти не осталось — резерв высох до капли, от защиты не осталось и следа, и лишь Источник еще хоть как-то удерживал мое затухающее сознание над пропастью. Тоненькая ниточка тянулась куда-то вдаль, связывая его с расползающимся по швам бытием и не давая исчезнуть.
Будто кто-то тащил меня с той стороны — изо всех сил, яростно, упираясь. Уступая мощи врага в сотню, в тысячу раз, но с таким звериным упрямством, которое само по себе казалось непобедимым. И продолжало огрызаться, даже когда закончились и магия, и отведенное мне время.
Отведенное нам время — одно на двоих.
— Прости, Сашка, — прошептал измученный родной голос. — Не могу больше… Дальше — сам.
И боль отступила. Исчезли и обгоревшие стены вокруг, и желтое небо, и даже чужая воля, намертво вцепившаяся в мой разум. Вместо них я вдруг увидел знакомый кабинет — темную мебель, книги на полка, диван…
Увидел, как в далеком Регенсбурге схватился за сердце и медленно осел на пол усталый старик, который не умел сдаваться.
А потом пришла сила. Вся мощь Источника со звоном замкнулась на старшего в роду Горчаковых — и передо мной заискрился целый океан энергии, которая только и ждала, чтобы я пустил ее в ход. Я словно оказался за рулем сверхмощной машины — и не водителем в ливрее и фуражке, а полноправным владельцем. Который мог выжать из мотора все до капли, наплевав на расход топлива, безопасность и правила дорожного движения. Загнать тахометр до упора — и еще дальше, за предел оборотов.
И мне осталось только вдавить педаль в пол.
Я мысленно протянул руки, набирая всю мощь Дара в невидимые гигантские ладони — и выплеснул, выжигая дотла копавшиеся у меня в голове черные щупальца. Ударил в ответ и бил — изо всех сил, с размаху, раз за разом вколачивая противника в черную пустоту, которая его так манила.
И он уже не мог ни сбежать, ни спрятаться. Я видел его — пусть не глазами, но так ясно, будто мы стояли рядом. Крохотного испуганного человечка, волей судьбы получившего могучий Дар. Тайную силу, которая возвысила сына обнищавшего барона на самую вершину власти германского Рейха.
Силу, которая убивала мой народ, моих друзей, родных и женщину, с которой я был близок.
Силу, которой я больше не боялся.
— Вы хотели увидеть, что у меня в голове, герр канцлер? — усмехнулся я. — Милости прошу.
Я скомкал чужую волю — и рывком вдавил ее туда, где под тонким слоем пустоты плескались воспоминания. Огромные, страшные — настолько жуткие, что я сам спрятал их, намертво замуровав собственный разум. И теперь пробил, снес остатки стены — и вместе со своим врагом рухнул туда.
Прямо в Чистилище. В огонь, который когда-то давным-давно сжег дотла мой старый мир. В грязный омут крови, бензина и черной жижи, въевшейся в подошвы ботинок. В то, что я так старался забыть — но все-таки вспомнил. В конце концов, оно всегда было моим.
Но никому другому в этом мире такое было не под силу.
Чужак в моей голове заверещал. Уже нечеловеческим голосом — и тут же захлебнулся, исчезнув в глубине. И мне не пришлось держать его долго: всего несколько мгновений — и то, что еще недавно было канцлером Священной Римской Империи, исчезло.
Растворилось, не оставив и крохотного следа.