Страница 70 из 83
Глава 34
Я на всякий случай перечитал еще раз. И еще — с самого начала, внимательно, дотошно вглядываясь в каждую строчку. Будто чужой язык мог каким-то образом утаить истинный смысл послания, подсунув вместо него нечто совершенно немыслимое… Ну, или мои познания немецкого оставляли желать лучшего.
И все же я не ошибся: познания не подвели, и на покрытом бурыми пятнами листке бумаги было написано именно то, что я прочитал в самый первый раз.
— И давно?.. — Я отложил письмо — осторожно, будто оно могло взорваться. — Проклятье, откуда это вообще взялось?
— Примерно полтора часа назад этот… этот текст, — Хельга явно не без труда нашла хоть как-то подходящее слово, — напечатал на машинке Жан-Люк Дюбуа, лейтенант из французского штаба. И сразу же после этого достал револьвер, взвел курок и снес себе полчерепа.
— Что?! — выдохнул я. — Так вот откуда на бумаге кровь…
— Именно, князь. — Фон Лихтенштейн почему-то заговорил тише, почти перейдя на шепот. — Но самое странное во всей этой истории — даже не жуткая смерть. А то, что бедняга — если верить словам сослуживцев — вообще не знал немецкого!
Странное — но уже не удивительное. Я почти сразу сообразил, что несчастного лейтенанта угробила та же сволочь, что с завидной регулярностью пыталась пробраться в мои сны. Таинственный менталист, убивший Гижицкую в Лотарингии, явно умел кое-что посерьезнее копаний в голове — но то ли мой рассудок был ему по зубам, то ли просто везло.
Пока что.
— Послание от канцлера, — вздохнул фон Лихтенштейн.
— И весьма эффектно доставленное. И все же, дорогой внук — может, потрудишься прочитать его вслух?
Деда Хельга не звала — хотя бы потому, что понятия не имела, что он уже прибыл в Регенсбург. Но мне даже в голову не пришло оставить его в кабинете — а фон Лихтенштейн, конечно же, не возражал. Да и сам старик уж точно не пожелал бы пропустить что-то важное — поэтому сейчас сидел на диване напротив и нетерпеливо буравил меня взглядом.
— Не имею никакого желания воспроизводить… это. — Я снова бросил взгляд на окровавленную бумажку и поморщился. — Если вкратце — канцлер фон Каприви, фактически, выдвинул ультиматум с целью принудить ее величество Анну-Марию к переговорам. Он требует приостановки военных действий на западном фронте, созыва совета курфюрстов и проведения выборов кайзера. — Я на мгновение задумался. — Разумеется, рейхстаг под его руководством не признаёт и не признает ни титул императрицы, ни саму законность ее коронации в Риме. Как и мы не признаём законными полномочия канцлера, во всеуслышание объявив его виновным в государственной измене.
— Это было ясно и так, — проворчал дед. — Чего ради Каприви устроил весь этот цирк с несчастным французским лейтенантом? И зачем ему вообще нужны переговоры?
— Возможно, он рассчитывает выдвинуть свою кандидатуру… или скорее своего ставленника, чтобы тот занял трон в Вене. Даже сейчас влияния Каприви может оказаться вполне достаточно, чтобы подмять под себя большую часть выборщиков и лишить ее величества титула — и законы Рейха при этом будут соблюдены. — Я осторожно взглянул на Хельгу. — Исключительно с формальной стороны, конечно же. Мы никак не можем согласиться на подобное, и канцлеру об этом прекрасно известно. Так что я скорее предположу, что он рассчитывает потянуть время.
— Я тоже так думаю, — кивнул фон Лихтенштейн. — Переговоры с участием всех курфюрстов могут занять не один месяц, и если канцлеру удастся их навязать — армия союзников не сможет наступать чуть ли не все лето… А воевать зимой куда сложнее.
— Не говоря уже о том, что у нас не одна армия, а целых три. — Я покачал головой. — Сейчас мы еще можем хоть как-то действовать вместе, но если наступление затянется, Жозеф наверняка посчитает, что его часть договора выполнена — и отведет войска обратно за Рейн. А Георг — наоборот, вполне может потребовать пересмотреть условия соглашения.
— У него в Бельгии чуть ли не полторы сотни тысяч штыков, — вздохнула Хельга. — Не считая аэропланов, дирижаблей и артиллерии. При желании он сможет за две недели занять Богемию, и вряд ли хоть кто-то сможет ему помешать.
— Георг может катиться к черту! — Дед даже не пытался подбирать слова. — Вместе с самим герром канцлером. Если мне не изменяет память, русские панцеры уже на пути к Вене — и Каприви явно не в том положении, чтобы ставить условия и торговаться.
— И тем не менее — именно это он и делает, — отозвался я. — В том случае, если ее величество откажется от переговоров и созыва совета курфюрстов — через двое суток тридцатого апреля Каприви нанесет удар по одному из захваченных союзниками городов на территории Германии… По какому именно, конечно же, в письме не сказано.
Мы выигрывали войну — но один козырь у Каприви еще остался. Видимо, герр канцлер уже сообразил, что смертоносный и могучий луч смерти оказался не слишком-то эффективен ни против танковых колонн, ни даже для попыток поджарить одиночную цель — вроде меня или Хельги… Впрочем, вряд ли наша смерть изменила бы хоть что-то в раскладе на фронтах.
— Сумасшедший! — Дед шумно выдохнул через нос. — Я и раньше был не слишком высокого мнения о талантах Каприви, но и подумать не мог, что ублюдок опустится до самого обычного террора.
— Никто не мог, князь! — Хельга сверкнула глазами. — Но теперь оружие Рейха готово ударить по собственным гражданам!
— Но… ваше величество. — Фон Лихтенштейн склонился над столом и коснулся окровавленного послания. — Эта уродливая демонстрация… Возможно, нас просто хотят запугать — и все это самый обычный блеф.
— Не думаю… И даже если и так — кто готов рискнуть и взять на себя ответственность за судьбу целого города? — возразил я. — Каприви в отчаянии, а загнанный зверь — всегда самый опасный. Он пойдет на все, чтобы остановить наступление.
— И что нам делать? — Хельга сжала кулаки. — Проклятье… Я бы своими руками задушила…
— Как солдат и офицер, которому приходилось командовать немалым количеством людей, можно сказать, целой армией — я бы сказал, что порой для победы приходится идти на немалые жертвы… Но вы — как законный наследник трона и правитель целой нации, — Я протянул руку и осторожно коснулся плеча Хельги, — конечно же, должны в первую очередь думать о безопасности и благосостоянии преданных вам граждан Рейха.
— Тысячи людей, Горчаков. Моих людей! — В глазах-льдинках зажглись недобрые огоньки. — Я не могу принести их в жертву — даже во имя победы… Но и согласиться на переговоры я тоже не могу!