Страница 60 из 67
Иветта | 2.6 Тишина
Никогда раньше папе даже не приходила такая глупая идея, как посетить вместе со мной больницу для пожилых. В последний год он слишком часто пропадал, а каждый раз, когда возвращался, крутился возле меня подобно верному щеночку возле его хозяина. Мало того, один раз он у самого входа в квартиру прижал нас с Владой к своей груди, сдерживая сильные объятия до хруста в костях, и шептал, как же сильно он нас любит. Стояли в такой позиции мы настолько долго, что даже у бабушки появились вопросы к происходящему, а отец не остановился, давя нас сильнее, и медленно дыша, словно пытаясь внять наши ароматы, мешая фиалки и сирень, создавая в своей носовой полости мирные царские сады, до того, как они испарятся.
Все его усилия ныне приложены на то, чтобы провести с нами, а в частности со мной, как можно больше времени, но только при этом не выходя за стены нашей квартиры. Мы вместе слушали песни с кассетника и даже плясали под них, смотрели допоздна фильмы, рассуждая о поступках героев, играли в настольные игры. Иногда он попросту садился рядом, когда Влада что-то шила на машинке или, когда я ковырялась в очередном электронном приборе, и, если меня смущало это пристальное внимание синих глаз, которые смотрели на меня, будто я - самая дорогая драгоценность мира, то сестричка и слова не говорила ему, продолжая заниматься привычными делами.
На мой вопрос, почему папа стал столь молчаливым, но при этом преследующим, она лишь ответила, что он очень сильно нас любит и хочет запомнить всё, когда будет далеко отсюда.
Мне давно было интересно, куда же папа уезжает,
но из раза в раз никто не мог дать мне адекватного ответа.
Верно, всё лучше, чем ответ, который выдала Влада.
“В вечность”.
Подобно наивному ребёнку, я повернулась тогда к ней, кладя свою щёчку на подушку и сказала, что я тоже хочу побывать там, на что услышала “папа бы точно не хотел, чтобы ты была там”.
В последнее время она тоже отличалась мрачным настроением, в те моменты, когда её никто не видел и ей не приходилось натягивать на себя личико уверенной воительницы, способной зубами прогрызть даже гигантского хищника, она печально надувала щёки, а потом напряжённо их выдувала, пытаясь успокоить шалившие нервы. Причём старалась сделать это так тихо, чтобы никто не заметил её действий.
Забавно, но чаще всего их видел папа, на что, он подбирался к ней вплотную, прикрывал её собой или клал руку на плечо, и шептал что-то прямо в её ушко. Прямо пред нашим выходом эта сцена произошла вновь, и, вместо того, чтобы по-прежнему говорить её привычное “всё нормально”, она, не сдерживая эмоций, кинулась ему на шею, носом вжимаясь в плечо.
Рука стиснула её хрупкое маленькое тело в ответ очень крепко, кажется, напрягая каждую мышцу и каждую клетку, что там имелось, раскрывая шире свой жуткий шрам на предплечье, о каком я вовсе успела забыть.
Взглянув на него вновь, я уже хотела спросить, откуда он, но Влада, опередив меня, отбрела от тела и, тут же преодолев расстояние до меня кинула тихое: «только попробуй спросить вновь».
Ворошить забываемые сто раз факты я не стала.
Закончив с милостями, мы отправились по знакомым мне просторам. В больнице он медленно побрёл со мной по палатам, молчаливо усаживаясь после приветствия и всего лишь слушая мои прелестные переговоры со старичками. Понятное дело, в беседы он не лез вовсе, оставаясь лишь в стороне, наблюдая за моим сияющим лицом и улыбаясь во все зубы.
Лишь раз он дёрнулся с места, что было удивительно, к двери. Виталий Александрович, в действительности, был не самым приятным мужчиной, у которого была добрая старческая ухмылка, но, при этом, он отличался необыкновенной истеричностью, заставляющую попросту всё отделение избегать его личины. Убеждённость в его психологическом заболевании, которое и заставило его рассудок потемнеть, была у каждого, в том числе и у меня, но, всё же, я видела в нём неостановимое желание рассказывать всем подряд свои глупые истории. Дедушка болел сумасшедшим рвением иметь слушателей, что я покорно исполняла.
- Папа, заходи, - выдала я, зовя его из-за двери.
Зрелище происходящее дальше грезилось крайне странным. Оба мужчина смотрели друг на друга во все глаза, явно удивленно и даже как-то поражённо. Подобно двум хищникам, что нависли над одной и той же жертвой. Пугающе напряжённо.
Только, когда вместо представителей кошачьих в таком идеальном молчании останавливаются двое взрослых мужчин, становится по-настоящему страшно.
- Папа, это…
- Здравствуйте, - тут же выпалил он, даже не позволил договорить мне фразу.
- Добрый день, Никки.
От такого отец шарахнулся лишь сильнее, кажется, поглощаясь в сильнейшем, почти что неукротимом желании ретироваться, но, всё-таки, моя рука, сжимающая его пальцы, не позволила ему покинуть палату, заставляя его усесться на стул и продолжить беседу с больным стариком.
Не успела я произнести и половины вопросов, что задавала всегда, как меня тут же перебили сказками про старый мультфильм “Анастасия[1]” и сказками о спасённой императорской дочке.
- Вы слишком любите легенды, ничуть не стоящие вашего внимания, - выпалил папа, прерывая длительную речь.
Позвав отца писклявым голосом, я молила его замолкнуть, но, увы, перепалка уже началась.
- Князя убили, потому что он убил других, - громогласно выдал старичок.
- А с чего вы так сильно уверовали, что он убивал?! - взамен тоже взбесился отец. - С чего такая бессмысленная и не поддержанная ничем убеждённость в легенды?!
- Было бы что-то доказывающее обратное.
- Но нет ничего, доказывающее этого!
У них точно имелся свой определённый диалог, пути которого я найти не могла, но зато точно понимала, что беседа стоит прекратить, чтобы у Виталия Александровича не подскочило давление и не пришлось вновь делать уколы.
Многократно прощаясь и извиняясь за данную беседу, я выводила отца чуть ли не насильно, потому что ему, кажется, нашлось, что ещё сказать дедушке.
Всё же, преисполненный гордости и замолчавший благодаря моим многочисленным просьбам, он вышел в тишине из кабинета, пока я слышала, как нам вслед прокричали весьма и весьма странное прощание.
- Пока, Анастасия, и прощай, Никки!
Выйдя из больницы, папа оставался весьма разозлённым, готовый, кажется, разломать каждый объект, что попадётся ему на пути. Мои слова лишь пролетали мимо него, мои объятия оказывались совсем ненужными, ибо он раз за разом из них вырывался.
Тот был до одури зол на болтовню старика, что не мог сдержаться. Его кулак полетел прямиком в стену, чем подбил несчастные костяшки пальцев, давая и без того вымученной во многих царапинах руке очередной раз лишиться немного крови.