Страница 52 из 67
Причина для прихода явно была не только в стене. На улице было холодно, и мне казалось, что Прохор хотел показать мне что-то ещё.
Вместо этого он достал кисти, припрятанные где-то среди полок, которые остались ещё с того раза, когда они с собратьями, судя по всему, разрисовывали стену. Некоторые баночки уже были засохшие, но та ж самая белая краска ещё находилась в действии. Оторвав от одной из стен пеностекло, он открыл пространство из кирпичной стены, предоставляя её нам на рисование, предлагая усесться прямо на глушащий материал, чтобы не отморозить себе части тела.
В самом деле, сама затея с красками мне казалась прелестной. Я не умела рисовать от слова совсем, но при этом заниматься этим очень любила.
Схватив кисточку потолще, я начала водить ею по стене, воображая, что рисую облака. Очевидно, похожими они не были даже на смутное небо Эль Греко[7], но, учитывая состояние данной комнаты, сюда никто кроме Прохора и не являлся, так что, я имела все права рисовать не самые привлекательные образы, совершенно не тревожась о том, что кто-либо когда-нибудь молит словечко о их не красоте.
Пока я старательно мучилась с этим смогом, я вовсе не возвращалась к строчке из Есенинского стиха, которого раньше никогда не замечала, но, очередной раз замерев, глядя исключительно на последнее “знакомый ваш”, я упустила момент, когда кисточка товарища прилетела мне в нос, оставляя на нем большое чёрное пятно.
- Ах ты! - лишь опечаленно пискнула я, кинувшись к своему ведру и желая сама разрисовать его физиономию всеми возможными рисунками.
Бойня кисточками была суровая и тяжёлая. К счастью, одежда больно сильно не поранилась, но зато не могло чем-то счастливым похвастаться лицо, полностью оказавшееся в пятнах. Ладно хоть в подвале располагалась раковина, с которой мы сумели более-менее отмыть эти остатки искусства, но разводы по-прежнему были.
Какая дурацкая и слишком неловкая встреча.
- Так! - пискнула я, понимая, что простой водой здесь обойдёшься. - Пойдём ко мне! У бабули имеется средство, чтобы это всё отмыть!
- К тебе, так с радостью! - довольно пискнул Антошка, сразу счастливо улыбаясь, словно только такого предложения и ждал.
- Убери свою счастливую ухмылку! Просто отмоемся и…
Опустившись вниз, чтобы собрать с лежащего оторванного куска пеностекла свой шарф, я услышала, как моя подошва обтирается об что-то, издавая неприятный писк, даже куда больше скрежет, словно то соприкосновение двух металлов.
Приподняв носок, я посмотрела на материал повнимательнее, и заметила в нём маленькие вкрапления то там, то тут.
Пули.
Настолько наевшаяся глюков с оружием, я вначале не поверила, что вижу это в действительности, что даже потёрла глаза, убеждённая, что они пропадут, чего, естественно, не произошло.
Пеностекло здесь окружало всё не просто так, точно также, как и в нашем гараже.
Оно было призвано для глушения звуков.
А здесь стреляли.
Часто, много. А как давно, вопрос другой.
Мне хотелось верить, что пули оказались после того, как товарищи Прохора и он сам, в частности, покинули это место, потому что, хотя бы представлять, что те же парни, что расписали стену стихами советских поэтов, здесь стреляли из пистолетов мне не хотелось совсем.
Пугала до ужаса сама мысль, что единственный друг, который никак не связан с этим миром вечной крови на твоих пальцах и заряженным оружием, не такой,
и для него пистолет - как игрушка, а эти вкрапления в пеностекле,
уже столь же близки, как родинки на теле.
Никому не захочется верить, что кошмар всюду.
Потому я и поверила.
- Эй, котёнок! - встав прямо передо мной, парнишка соприкоснулся со мной носом, заставляя сделать шаг назад, подальше от оглушительного материала. - Мы идём?
Пули в пеностекле вместо родинок на теле… И снова ванны крови.
Изображения летали передо мной, и, какая-то глупая мысль заставила меня повернуть голову в сторону исписанной стены, убеждая верующую часть меня, что излечение будет там.
Донельзя глупой план, но голубые глазки и впрямь вновь зацепились за поэтические строчки Есенина, заставляя меня немного отвлечься от своих же пугающих кошмаров с отвратительным оружием.
“Что не нужна вам наша маета”.
- Пошли.
Сдавленный голос, но главное, что Антошка не понял причину, почему я так резко сбежала из привлекательного подвала, в частности, от нашей мрачной картины мира, словно потускневшие облака затянулись во мне.
Рано.
Дома моя бабушка сразу же поспешила накормить гостя вкусностями, и совсем не из-за своего большого сердца и дружелюбия, а скорее из-за спешки перед работой, когда она выложила кучу сахара прямо в его кружку, что он аж подавился от сладости.
Несмотря на это, Прохор всё равно поблагодарил её с счастливой улыбкой, пока Влада попивала свой напиток, явно усмехаясь над самим гостем и его игрой.
Пару раз подколов его личиной драматурга и актёра, она восприняла его злобу, как приятный комплимент, в течение последующего времени, не упуская ни единую возможность что-либо сказать то мне, то ему.
Пред тем, как в ванну с отчищающим средством отправилась я, сестричка сообщила важную новость, что скоро приедет папа, после отсутствия почти в два месяца, и мне стоит привести себя в порядок как можно скорее, чтобы он снова не начал ругать её за плохой присмотр за мной.
Старательно поправляя свой внешний вид в ванной и вытирая ваткой, пропитанной средством, лицо, я почувствовала неприятный тягучий запах спирта, от которого меня в секунду затошнило, из-за наплывших сравнений этого аромата с центром по забору крови и сильнейшими тревожными изображениями красных рек.
Пули, кровь, пули, кровь.
Патока всё затягивает и затягивает.
Нырнув под струю воды из-под крана, я желала сконцентрироваться хоть на каком -то звуке, и, потому, перекрывая ручку, по случайному стечению обстоятельств зацепилась за беседу оставшихся на кухне моих близких друзей.
- Значит, вы красили стены в тот самом подвале, где есть мемориал вашей компании в виде любимых стихов?
- Ты поразительно много знаешь…
- Твоя любимая Ахматова[8]? - не дослушав моего друга до конца, спросила Влада, явно поедая при этом булочки, но не спуская глаз с пытающегося вставить хоть слово Антошки.
- Блок.
- Блок.