Дневник твоих преступлений

Иветта | 2.1 Недешевое пальто

С детства я идеально запомнила узор на старых обоях в своём доме. Очень часто мне спалось плохо, даже несмотря на то, что ложились мы поздно, достаточно, чтобы ребёнок задремал быстро. И, всё же, сон точно не являлся моим уделом, из-за лунатизма, которым я начала страдать ещё в очень юном возрасте. Он проявлялся всякий раз, когда я была сильно расстроена и подавлена, а для слёз ребёнку четырёх лет не нужно много поводов. Мне так и вовсе хватало увидеть бездомного котика, которого нельзя гладить по причине аллергии, и всё - ночные прогулки обеспечены.

Папа учил меня контролировать себя. Он умел делать это в идеале, скрывать всякие эмоции при абсолютно любых обстоятельствах, не важно, было ли ему на самом деле отвратно или очень весело. Он ненавидел рыбу, но в отделе с ней по-настоящему держал лицо до последнего, хоть я и видела, как он старается даже не дышать.

Хладнокровие. Так он это называл, а после добавлял, что мне не дано научиться чему-то подобному, потому что во мне никогда не будет такой холодной "его" крови. Шутливо он отзывался, что я - не его девочка, а, когда я говорила, что я хочу такой быть, он говорил, что этого не надо.

Он знал очень много людей, и, когда мы ходили гулять по улицам, ему встречалось несколько мужчин, что обговаривали с ним дела. У него имелась своя компания, верные товарищи, которые всегда ходили с нами на различные прогулки и катали меня на плечах, потому что у папы получалось это плохо. В детстве, когда я была совсем маленькой, он мог это делать, но потом сильно поранил спину.

В школе Влада балакала, что это потому, что туда прилетела пуля, но это глупость. Какая может быть пуля в 21 веке?

Иногда казалось, что папе нравится проводить время с моей сестричкой даже больше, чем со мной. Они вместе играли в шахматы, которые мне не поддавались вовсе, она понимала большинство его шуток, которые моему рассудку оставались совершенно непонятны, и совсем не вызывали смеха, а ещё, она обожала слушать его пересказы старых боевиков и сериалов о бандитов. От них она и вовсе получала какой-то болезненный восторг.

Увлечённость подобным я понимала слабо, стараясь всё чаще уйти куда-то с журналом или альбомом. Рисовала я откровенно не важно, но калякать окружающую среду я обожала. Нравилось делать аппликации, где облака сделаны из ваты, трава из цветной бумаги, что мелко накрошена, а солнышко всегда дырочкой, чтобы можно было потом подставить его под лампу и сделать точную копию реального мира.

Я любила мир. К нему хотелось прикасаться.

Чудом стало, когда в один из раз папа принёс старый кассетник и парочку кассет, оповещая, что это можно слушать. Мне так нравилась сама идея, что на тоненькой плёнке записаны данные, что там, где-то прячется мелодия, что она - часть этой крошечной ленты, что я тут же попросила купить мне побольше кассет.

Конечно, отказать мне в просьбе папа не мог. Он купил разных. Где-то пелось на непонятном языке, таком не поддающемся мне, невзирая на множественные отцовские труды английском, который потом я, всё же, выучить сумела, где-то были легендарные, знакомые всем издавна мелодии для балетов, а где-то самые обыкновенные современные песни, от которых мы пускались в пляс. Ничего более приятного, чем нацепить бабушкины юбки и плясать под эти ритмы, воображая, будто мы на балах, не было вовсе. Порой папины друзья даже соглашались плясать с нами, играя роли кавалеров. Самого отца такие деяния смешили до невозможности.

Несмотря на то, что являлся он не больно часто, каждый его приход становился настоящим праздником, с пирогами и огромным количество вкусностей, которые он же сам и приносил. Увы, из-за острой нехватки спальных мест, оставаться надолго он не мог и всегда покидал нас ближе к вечеру. Верно, именно из-за желания бывать с нами почаще он решил поменять внешний облик нашего балкона.

До этого тот был с ужасной падающей вниз штукатуркой, где даже стоять долго нежелательно, иначе рухнут на голову кусочки. Цепляться за деревянную раму тоже не стоит, а то обеспечены порезы и заносы на твоих несчастных пальчиках, а апогеем всего являлось то, что лучше держаться от окна подальше, иначе есть гигантский шанс, что твоя тушка полетит вниз, из-за слишком слабенькой стены.

Собрав своих верных друзей, они начали реконструировать несчастного, убирая прочь отвратные его части. То, как отходила штукатурка меня привлекало, потому я не постеснялась помочь в этом деле и тоже полезла с лопаткой отдирать куски старой краски. Это дело меня увлекло, заворожило и полноценно себе подчинило.

Также, как и весь ремонт в целом.

Шпатели, кисти, краски, винты, инструменты - всё, что могло пригодиться в подобной работе, привлекло меня, приковало всё внимание к себе, свело с ума. С каждой из данных отраслей я сумела поработать, а кровать и вовсе была полностью собрана мной под присмотром доброго дяди Антона.

Постельное бельё в начале шила бабушка, а после и работа старой советской машинки ненадолго подчинила себе мой мозг, заставляя пальчики возжелать ещё и её порабощения. Обучение было недолгим, саму машинку изучить отнюдь не трудно, а вот конструкция одежды оказалась куда более тяжело поддающимся занятием. Вытачки, переносы, швы - давалось это всё мне с большими усилиями, в то время, как Владе сделать нечто подобное было раз плюнуть. Зато у меня никогда не отлетала лапка и всегда получался идеальным шов. Так, мы стабильно и работали, она исполняла всё, что касалось кропотливой работы с расчётами, я - всё, что нужно прошить на машинке. Но парная работа не длилась больно долго.

Благодаря появлению у нас такой прелести мы начали менять наши старые одежонки, обращая их во что-то новое. Старые блузки перешивались в топы, платья менялись под юбки или какие-то иные интересности, джинсы превращались в мои любимые комбинезоны. Я обожала носить их, любила добавлять ленточки на лямки, обожала прицеплять на кармашки спереди нашивки, а иногда мы и вовсе украшали облик кружевами или же вышивками, которые творили с моей сестричкой по вечерам.

Но, комбинезоны приходили в негодность часто по вине моей сумасшедшей любви - оставлять в карманах гайки и крошечные шурупы, и вечной невнимательности бабули, которая постоянно забывала проверять мою одежонку на наличие этих железных товарищей.

Ржавчина пачкала наряды так, что отстирать после попросту невозможно. Конечно, больно богатой на шикарный шкаф я не была, но и терять горячо любимые комбинезоны абсолютно не хотелось. Тогда папа доставал мне ещё тканей, старых собственных штанов и многое другое, из чего я могла бы создать новую одежонку для себя.

Быть может, и звучит не очень, что я одевалась буквально из пережитых остатков, словно то второе использование тому, что уже давно должно оказаться на мусорке, но, в таком случае, возможно, и моему любимому кассетнику место точно там же, и старой перьевой подушке на балконе, где теперь оставался с ночёвкой папа, и даже самой швейной машинке, но ничего из этого не пережило бы своей гибели, покуда я жива.

Я жива, живы и они.

Старье чудится лишь мусором, если ты не умеешь находить в них прелести и радость. Меня “барахло” любило, потому что я любила его.