Три гроба

— Странно? — прервал его доктор Фелл так резко, что Мэнген обернулся. — Что вы имеете в виду?

Эрнестина Дюмон шагнула вперед, слегка скрипнув туфлями на низком каблуке. Этим утром она казалась более увядшей — скулы обозначились сильнее, нос и веки опухли, по черные глаза блестели по-прежнему.

— Ба! — воскликнула она, сделав резкий, несколько деревянный жест. — Какой смысл болтать эти глупости? Почему не спросить меня? В таких вещах я разбираюсь лучше, чем он, верно? — Женщина посмотрела на Мэнгена, наморщив лоб. — Думаю, вы пытаетесь говорить правду, но немного запутались. Это легко, как говорит доктор Фелл… Желтое пальто было там вчера вечером — перед обедом. Оно висело на крючке там, где, по его словам, он видел черное. Я сама его видела.

— Но… — начал Мэнген.

— Ну-ну, — успокаивающе прогудел доктор Фелл. — Попробуем в этом разобраться. Когда вы, мадам, увидели там пальто, это не показалось вам необычным? Если вы знали, что оно не принадлежит никому в этом доме?

— Вовсе нет. — Она кивнула в сторону Мэнгена. — Я не видела, как он пришел, и подумала, что это его пальто.

— Кстати, кто вас впустил? — сонно осведомился у Мэнгена доктор Фелл.

— Энни. Но я сам повесил свой плащ. Клянусь, что…

— Лучше позвоните и вызовите Энни, Хэдли, если она здесь, — сказал доктор. — О, Бахус, меня интригует проблема пальто-хамелеона! Я не утверждаю, мэм, что вы не говорите правду — как вы только что сказали о нашем друге Мэнгене. Недавно я говорил Тэду Рэмпоулу о том, как прискорбно правдива была некая особа. Ха! Хэдли, вы уже беседовали с Энни?

— Да, — ответил суперинтендент, когда Розетт Гримо быстро прошла мимо него и позвонила. — Ее показания не вызывают сомнений. Вчера вечером она уходила и вернулась только после полуночи. Но я не спрашивал ее об этом.

— Не понимаю, из-за чего вся эта суета! — воскликнула Розетт. — Неужели вам больше нечего делать, как только пытаться выяснить, черным или желтым было пальто? Какая разница?

Мэнген повернулся к ней:

— Очень большая, и ты это знаешь. Мне ничего не привиделось. Думаю, ей тоже. Но кто-то должен быть прав. Хотя вряд ли Энни это знает. Господи, я ничего не понимаю!

— Совершенно верно, — подтвердил Бернеби.

— Убирайтесь к черту! — огрызнулся Мэнген.

Хэдли встал между ними и тихо, но властно призвал их к порядку. Побледневший Бернеби снова сел на диван. Нервное напряжение физически ощущалось в комнате, но, когда вошла Энни, все постарались успокоиться. Энни выглядела серьезной и работящей девушкой. Стоя в дверях в аккуратном чепчике, она разглядывала Хэдли яркими карими глазами. Горничная казалась немного расстроенной, но не испуганной.

— Я забыл спросить у вас кое-что о вчерашнем вечере, — начал суперинтендент, тоже явно пребывая не в своей тарелке. — Хм! Вы впустили мистера Мэнгена, не так ли?

— Да, сэр.

— В котором часу это было?

— Точно не помню, сэр. — Она выглядела озадаченной. — Может быть, за полчаса до обеда.

— Вы видели, как он вешал плащ и шляпу?

— Да, сэр. Он никогда не отдает их мне, иначе я бы…

— Но вы не заглядывали в стенной шкаф?

— Заглядывала, сэр. Понимаете, когда я впустила его, то направилась в столовую, но вспомнила, что должна спуститься в кухню. Поэтому я пошла назад через передний холл и увидела, что мистер Мэнген ушел, но оставил свет в холле. Я выключила его…

Хэдли склонился вперед:

— Теперь будьте внимательны! Вы знаете о светлом твидовом пальто, которое нашли в стенном шкафу сегодня утром? Отлично! Помните, на каком крючке оно висело?

— Да, сэр, помню. — Ее губы плотно сжались. — Я была в переднем холле утром, когда мистер Бернеби нашел пальто и прибежали остальные. Мистер Миллс сказал, что мы должны оставить окровавленное пальто на месте, потому что полиция…

— Да-да. Вопрос касается цвета пальто, Энни. Когда вы заглянули в стенной шкаф вчера вечером, пальто было желтым или черным? Можете вспомнить?

Девушка уставилась на него:

— Желтым или черным, сэр? Ни тем ни другим. Потому что на этом крючке вообще не было пальто.

Голоса зазвучали одновременно: яростный — Мэнгена, почти истеричный — Розетт, насмешливый — Бернеби. Только Эрнестина Дюмон хранила усталое презрительное молчание. Целую минуту Хэдли изучал серьезное лицо Энни, потом молча отошел к окну.

— Не отчаивайтесь, — усмехнулся доктор Фелл. — По крайней мере, пальто не поменяло цвет снова. И я должен настаивать, что это очень многозначительный факт, хотя рискую получить по голове стулом. Хмф. Ха! Пошли, Хэдли. Ленч — именно то, что нам нужно!

Глава 17

ЛЕКЦИЯ О ЗАПЕРТОЙ КОМНАТЕ

Кофе стоял на столе, винные бутылки опустели, сигары были зажжены. Хэдли, Петтис, Рэмпоул и доктор Фелл сидели при свете лампы под красным абажуром в обширном обеденном зале отеля Петтиса. Они задержались позже большинства остальных посетителей — лишь немногие оставались за другими столиками в этот сонный час зимнего дня, когда огонь в камине кажется наиболее уютным, а за окнами начинают падать снежинки. Под тускло поблескивающими доспехами и гербами доктор Фелл более чем когда-либо походил на феодального барона. С презрением посмотрев на маленькую кофейную чашечку, словно опасаясь проглотить ее вместе с содержимым, он сделал широкий жест сигарой и прочистил горло.

— Я прочту вам лекцию, — с дружелюбной решимостью заявил доктор, — об общей механике и развитии данной ситуации, которая известна в детективной литературе как «герметически запечатанная комната».

Хэдли издал стон.

— Может быть, как-нибудь в другой раз? — предложил он. — Не хочется слушать лекции после отличного ленча, тем более когда предстоит работа. Как я только что говорил…

— Я прочту лекцию, — неумолимо повторил доктор Фелл, — об общей механике и развитии данной ситуации, которая известна в детективной литературе как «герметически запечатанная комната». Харрумф. Все, кто возражает, могут пропустить эту главу. Прежде всего, джентльмены, постоянно в течение сорока лет совершенствуя свой ум чтением сенсационной беллетристики, могу сказать…

— Если вы собираетесь анализировать невозможные ситуации, — прервал его Петтис, — к чему обсуждать детективную литературу?

— К тому, — напрямик ответил доктор, — что мы пребываем в детективном романе и не должны морочить читателю голову, притворяясь, будто это не так. Не станем изобретать замысловатые предлоги для обсуждения детективных историй. Давайте откровенно наслаждаться самым благородным занятием, какое только возможно для персонажей книги.

Но предупреждаю, джентльмены: я не намерен начинать обсуждение с попытки изложить правила. Я собираюсь говорить только о личных вкусах и предпочтениях. Мы можем следующим образом переиначить слова Киплинга: «Есть девяносто шесть способов сконструировать лабиринт убийства, и каждый из них по-своему правилен». Но если бы я сказал, что каждый из них в равной степени интересен для меня, то был бы, мягко выражаясь, бессовестным лгуном. Однако суть не в том. Когда я говорю, что история о герметически запечатанном помещении интереснее всего в детективном жанре, это всего лишь предубеждение. Мне нравится, чтобы убийства были частыми, кровавыми и гротескными. Мне нравятся яркие, колоритные и даже фантастичные сюжеты, поскольку я никогда не сталкивался с историей, способной увлечь только потому, что она звучит так, словно это могло произойти в действительности. Признаюсь, что это тоже мои предубеждения, которые не подразумевают никакой критики по адресу более рациональных (или даже более ладно скроенных) произведений.

Но об этом необходимо заявить, так как читатели, которым не по душе сюжеты, слегка приукрашивающие действительность, настаивают на том, чтобы к их предубеждениям относились как к правилам. Они используют слово «невероятно» как печать осуждения и неблагоразумно убеждают себя, что «невероятно» означает попросту «плохо».

Мне представляется вполне логичным указать, что «невероятно» — последнее слово, которое может быть использовано для осуждения любого образца детективной литературы. Значительная доля нашей любви к жанру детектива основана на любви к невероятному. Когда А убивают, а Б и В находятся под сильным подозрением, невероятно, что кажущийся абсолютно невинным Г может быть убийцей. Но в итоге он оказывается им. Если Д обладает железным алиби, подтверждаемым всеми другими буквами алфавита, невероятно, что преступление мог совершить он. Но развязка именно такова. Когда сыщик подбирает на морском берегу крупицу угольной пыли, невероятно, чтобы такая мелочь могла быть важной. Но она оказывается таковой. Короче говоря, само слово «невероятно» утрачивает всякий смысл. Не может существовать такая вещь, как вероятность, до самого конца истории. А если вы желаете (как часто хочется многим из нас, старых чудаков), чтобы убийцей оказался самый невероятный персонаж, то едва ли можете жаловаться, что его мотивы не столь очевидны, как у персонажей, подозреваемых вначале.