Страница 22 из 74
— Хватит баловаться. Идите в дом, я приготовила яблочный пирог.
Я попыталась перевернуться на спину, но что-то тяжелое прижало меня к земле.
— Пусти! — капризно захныкала я.
— Нет, — прорычал хриплый голос над ухом. — Лучше я тебя съем!
— Не съешь! — я уперлась ладошками в землю и попробовала подняться, но, как ни старалась, ничего не вышло: мои руки были слишком слабыми, а груз на спине — слишком тяжелым. Я вновь растянулась на траве. — Мама же твой любимый пирог сделала!
— Твоя мать совершенно ничего не смыслит в готовке. Понятно ведь, что маленькие девочки вроде тебя намного вкуснее каких-то там пирогов! Ам!
Острые зубы слабо прихватили мое плечо, словно бы шутник взаправду намеревался меня съесть.
— Ой, мой венок! — горестно вскрикнула я, вспомнив о подарке, на изготовление которого было потрачено целое утро.
Тяжесть со спины пропала. Я тут же вскочила на четвереньки и окаменела от ужаса: упав, я придавила венок, и он, и без того едва державшийся, окончательно развалился.
— О нет! — всхлипнула я, подбирая с земли пестрые ошметки соцветий.
Я попыталась их соединить, но маленькие пальцы оказались слишком неумелыми. Венок окончательно рассыпался. Не удержавшись, я горько расплакалась: теперь все пропало, и я не смогу его подарить, не смогу увидеть теплой радости на его красивом лице.
— Что случилось? — перед застеленным слезами взором возникло белое пятно с горящими бусинами глаз. — Почему ты плачешь?
— Ве… венок… — всхлипнула я.
— Какой венок? — обеспокоенно спросило белое пятно.
— Я сплела для тебя… а теперь он… испортился! — я протянула руки, демонстрируя помятые цветочные пучки.
Слезы горячим потоком хлынули из глаз с новой силой.
— Тише, малышка, не нужно плакать! — ласково уговаривал низкий голос.
Мне в щеку ткнулся теплый нос.
— Мы сплетем новый, ладно? Он будет еще красивее, обещаю, — продолжал успокаивать горе-шутник.
Я уже собиралась броситься ему на шею, чтобы утешиться, ощутив исходящее от него тепло, но в этот миг налетевший порыв ветра принес испуганный крик мамы:
— Стой! Не надо!
Мне на руки упали горячие капли. Я удивленно уставилась на розовые цветы, окропившиеся яркими красными пятнами. Еще не понимая, что произошло, я подняла голову и несколько раз моргнула, прогоняя из глаз застывшие слезы.
Белый волк, стоявший напротив, пошатнулся и болезненно выдохнул. Красные глаза закатились, а следом подкосились длинные лапы, и он рухнул на траву. На широкой, покрытой белоснежной шерстью груди расползалось ужасное красное пятно.
Я, не мигая, смотрела, как сильное волчье тело меняется, приобретая человеческие очертания. Неизменным оставалось лишь растущее на земле красное пятно.
Сзади меня накрыла тень.
— Нет! Стой! Не тронь его! — испуганный мамин крик заставил меня поднять голову.
Придерживая длинные юбки, она мчалась к нам, и ее светлые, отливающие золотом волосы развевались за спиной. На красивом лице застыло отчаяние, и тогда я поняла — случилось ужасное.
— Она плакала, — бесстрастно заметил мужской голос за спиной, и у меня по телу поползли мурашки.
Я обернулась и встретилась с черными глазами отца. В его руке уже креп темный шар, от которого исходила устрашающая сила.
— Отойди, — приказал он.
— Нет! — закричала я и, бросившись к неподвижному телу, закрыла его собой.
Тут уже и мама подоспела. Она стала между нами и отцом, раскинув руки в стороны.
— Это же твой сын! — воскликнула она.
— И давно он протоптал сюда дорожку? — холодно уточнил отец.
Мама промолчала.
— Ты хоть понимаешь, какой опасности подвергаешь себя и ее? — раздраженно спросил он. — Лиллайа, не задумываясь, убьет вас обеих, если этот гаденыш откроет рот.
— Но ведь до сих пор не убила… — тихо, но твердо отозвалась мама.
— Значит, он нашел вас давно, — в голосе отца слышался едва сдерживаемый гнев. — И почему же ты мне ничего не сказала?!
— Он… защищает Лану. И он… дорог ей!
— Вот, значит, как, — презрительно бросил отец.
Я услышала, как рядом со мной хрустнула ветка: он подошел вплотную к лежащему на земле сыну. Мама тут же оказалась рядом. Присев возле меня, она положила обе руки на рану, и лужа крови перестала увеличиваться.
— Как ты нашел их? — прогремел отец. — Говори! — последнее слово было сказано иначе, чем остальные.
Голубые и бездонные, как небо, глаза раненного тут же распахнулись. Его смуглое, всегда румяное лицо стало серым, а губы побледнели.
— Я ищейка, если ты еще не забыл, отец, — едва слышно прошептал он. — А с Ланой у меня… кровная связь… проще простого…
Он закашлялся, и бледные губы окрасились алым.
— Тебя послала твоя мать? — не обращая внимания на состояние сына, продолжал расспрос отец.
— Да, — выдохнул тот.
— Она приказала тебе убить их?
— Да.
— И почему же ты не исполнил приказ? — губы отца недовольно скривились.
— Не захотел! — сквозь зубы процедил сын.
— Пожалуйста, оставь мальчика в покое, — тихо проговорила мама. — Он не сделал нам ничего плохого.
— Нет, — отрезал отец. — Это слишком опасно.
Едва живой парень издал звук, напоминающий смешок.
— Уведи Лану, — приказал отец.
— Нет! — вскрикнула я, обвивая шею сводного брата. — Я не пойду!
— Диона, — с нажимом произнес отец.
— Иди, принцесса, — хрипло прошептал мне на ухо брат и, повернувшись, мазнул губами по виску. — Ни к чему тебе…
В моей душе крепла уверенность: если я сейчас уйду, то случиться беда. Отец наверняка сделает что-то плохое, обидит брата.
— Па… папа, — я вскинула голову, умоляюще взглянув в черные глаза, которых обычно избегала. — Прошу тебя… не надо делать братику больно!
Губы отца едва заметно дрогнули, а на суровом, бледном лице появилось задумчивое выражение.
— Разве не он только что тебя обидел? — он небрежно раздавил пальцами черный шар и наклонился ко мне.
— Нет, папочка! — я отчаянно замотала головой. — Он совсем-совсем не виноват! Братик — хороший!
— Хм, — вздохнул он и перевел взгляд на маму, которая по-прежнему не отнимала рук от раны на груди парня. — Ладно дитя, но ты, Диона… Как ты могла принять это отродье?
— Ты несправедлив к нему, — тихо заметила она. — Он не заслуживает смерти.
— Что ж, будь по-вашему, — холодно проговорил отец. — Если не сдохнет, пусть живет, — и добавил, бросив брезгливый взгляд на сына: — Помни, кому ты обязан жизнью. А если вдруг решишь ослушаться и предать меня, будь уверен, я…
— Убьешь всех, кто мне дорог, — губы брата скривились в злой ухмылке. — Я хорошо усвоил урок с первого раза.
— Правильно, — отец развернулся, чтобы уйти.
— Вот только… — зло проговорил брат, — в этом случае тебе придется убить Диону и собственную дочь! Ха-ха-ха!
Хриплый смех застыл на бледных губах. Силы брата окончательно иссякли, и он, закрыв глаза, обмяк в моих объятиях. Отец слегка повернул голову, но, так и не взглянув на сына, широкими шагами направился в сторону Леса.
— Бедный мальчик, — мама закрыла глаза, сосредоточенно хмурясь. — Слишком много крови… не могу вытянуть…
Я чувствовала: у мамы не получается вылечить брата. Его длинные светлые ресницы едва заметно трепетали, лицо исказила гримаса боли. Подражая маме, я закрыла глаза и положила обе ладошки на бледные щеки. И увидела, как мой белый волк, на спине которого так весело носиться по лужайке у дома, уходит от меня.
— Подожди! — прокричала я. — Не уходи! Йоханнес!!! Йохан!!!
А потом поток чужой боли прожигающей лавой ворвался в мое тело, и я, закричав, проснулась.