Страница 26 из 40
Глава IX. Кровь не вода
«О Пречистая Дева Мария! — думает миссис Рассел. — Бедная, бедная Рози, несчастная моя девочка! Прости, умоляю, прости свою жалкую, ничтожную мать! Доченька, милая моя доченька! Что я наделала? Что натворила? До сих пор в голове не укладывается, это ведь просто немыслимо! Это безумие, нонсенс, бессмыслица, неужели такое возможно? Есть ли на всём белом свете мать, которая отреклась бы от собственного ребёнка? Неужели можно забыть голос крови? Конечно же, нет. И всё-таки такая мать есть. Это я. Я виновата перед тобой, дорогая. Виновата гораздо больше, чем Рассел. Что может быть подлее, недостойнее, чем знать, как нужно действовать, и всё же поступать не так, как надо. Если Рассел оказался бессердечным, причём до такой степени; если его жестокость позволяет отречься только лишь потому, что ты полюбила, поверила тому, кто тебя недостоин, кто обманул твоё доверие, то уж я, я-то должна была тебя поддержать!
Я должна была, я была просто обязана заступиться за дочь, уйти вместе с ней, если муж не смягчится, — и не сделала так. Мне кажется, я умерла вместе с ней. Сама не знаю, почему я до сих пор продолжаю жить. Жить? Нет, просто существовать. Что мне этот незнакомый человек, который каждого из нас обвинил в убийстве и осудил на смерть? Моё наказание здесь — в сердце, которое всё ещё бьётся в груди. Жить и помнить, что я наделала, терзаться болью, вспоминая дочь. Рози познакомила меня со своим милым. Её глаза так светились любовью и счастьем, а он лгал моей дочери. Сначала говорил красивые слова; уверял, наверное, что без неё не сможет жить на свете, что непременно женится на ней. Рози так любила и, конечно же, поверила ему. Не сумела устоять перед напором его страсти. Негодяй, подлец, мерзавец! Я увидела его, и во мне вся кровь от гнева закипела. Каких трудов мне стоило не броситься к нему и не расцарапать гадкое лицо! Он ещё вчера был жив, здоров и весел, а Рози давно нет. Как подумаю о ней, так слёзы сами льются из глаз. Портрет — вот всё, что у меня осталось от Рози».
В отличие от мужа, миссис Рассел знала Стивена и раньше. Несчастная! Прошло так много времени со дня, когда Розалия покончила с собой, а боль не утихает. Муж разъярился и прогнал Розалию. Мать струсила и не посмела заступиться, хотя от горя сердце разрывалось на куски. Как часто миссис Рассел теперь плачет! Заснуть ей часто удаётся, лишь прибегнув к помощи снотворного.
Вот и сейчас она глядит на портрет дочери, а из глаз всё льются, льются слёзы. Но муж не ведает о том, что Эмма плачет. Горе женщина переживает в одиночку, мужа её слёзы только рассердили бы.
Эмме Рассел уже безразлично, что будет с ней дальше. Женщина уже давным-давно не живёт, а только существует. Машинально выполняет домашние дела, на требования своего супруга отвечает: «Да, мой милый», «Как ты скажешь, дорогой». Давно усвоила, что отвечать иначе — себе дороже будет.
Замуж Эмма вышла в девятнадцать лет. Сейчас ей тридцать семь. Будущего мужа не любила, но делать было нечего, на свадьбе настоял её отец. Ричард Рассел — сын старого друга родителя.
С одной стороны, Эмма Рассел уже от природы была мягкой, послушной и ангельски кроткой. С другой же — в силу воспитания сурового отца она с малолетства привыкла к покорности. Из такой любой верёвки может вить.
Мистер Рассел же считает, что жена ему служанка, и относится соответственно. Бывало, маленькая Рози просыпалась из-за крика: снова папа орёт на маму. И порою, выбирая, что надеть, миссис Рассел думает: а рукава у платья достаточной длины? Смогут ли они скрыть синяки на руках? К тому же мистер Рассел, мягко говоря, не слишком верен. Он взял эту женщину в жёны — чего же ещё ей желать? Семью он, безусловно, ценит и не хочет разводиться, но ведь, как известно, запретный плод всегда сладок.
***
После чая Чарльз Саймон и Анджела вновь остаются «вдвоём» в тёмной, мрачной столовой с чёрными стёклами стрельчатых окон и кроваво-красным ковром на полу.
— Как вы считаете, кто из нас мистер Джастис? — спрашивает Чарльз Саймон.
Анджела задумывается:
— Ну, мистера и миссис Рассел, — говорит она, — на мой взгляд, вполне можно полностью исключить из числа подозреваемых.
— Да, мисс Эванс? — Саймон выражает удивленье. — Почему же?
Анджела привычным жестом подпирает рукой правую щёку.
— Во-первых, — произносит девушка, — если ты затеял такое дело, то жену с собой на остров точно брать не станешь.
— Если только жена, — возражает ей Саймон, — не заодно с ним. Может быть, действительно есть не только мистер, но и миссис Джастис.
— Думаю, — говорит Анджела, — миссис Рассел могла убить разве что Джорджа Стивена.
Тусклое мерцание свечей в кроваво-красных канделябрах озаряет лицо Чарльза Саймона.
— Зачем ей убивать Стивена, — задаёт он вопрос, — если она не миссис Джастис?
Голубые глаза Анджелы внимательно смотрят на мужчину.
— А то, что Стивен обольстил дочь миссис Рассел, а когда та забеременела, бросил, — это не причина? — отвечает она. — На мой взгляд, она несчастна. Очень несчастна. Она не кажется жестокосердной, я уверена, что это муж надавил на неё, чтобы она выгнала Розалию из дома. Во-вторых, — продолжает Анджела, — слишком много свидетелей, что вся эта история правда. Мистер и миссис Рассел, их, впрочем, можно считать за одного, мисс Далтон. А искать надо того, кто обвинён несправедливо. Это же так же ясно, как то, что нос на лице.
— Разумеется, мисс Эванс, кроме вас, — изрекает Чарльз Саймон.
— Да, кроме меня, — Анджела с недовольством сжимает губы. Тон Саймона ей совершенно не нравится.
«Он мне, похоже, не верит, думает, что я на самом деле виновна в смерти Генри», — проносится у неё в голове.
— Вы правы. Если только Расселы не выдумали самоубийство дочери, чтобы посмотреть на реакцию мисс Далтон. Впрочем, может быть и так, что Джастис совершил убийство, а после потерял рассудок от угрызений совести и, хоть это абсурдно, пытается искупить вину, убив двенадцать преступников. Лично я больше всего подозреваю Андерсона.
Анджела таращит на него округлённые от удивления и ужаса глаза. Чарльз Саймон что, подозревает Артура? В самом деле? Серьёзно?
— Что, мистер Саймон? — не может она скрыть изумления.
— Да, я подозреваю Андерсона, — говорит он спокойно.
Лицо Анджелы будто бы превращается в маску из мрамора. Глаза — как две узкие щели.
— Но на каком же основании? — говорит она, всеми силами стремясь сдержать гнев.
Господи, она не сомневается, что Артур даже мухи не обидит! А уж убить пять человек, пусть даже преступников — тем более не способен.
— Ну, мисс Эванс, посудите сами. Скажите мне правду: вы убили мальчишку?
— Нет, мистер Саймон, — гордо вскинув голову, она смотрит на мужчину взглядом, выражающим холодное презрение.
— Ладно-ладно, — Саймон поднимает руки: мол, сдаюсь. — Пусть так, вы невиновны.
— Спасибо, — отвечает Анджела, кисло усмехаясь.
— Но, — продолжает Саймон, — он-то думает, что смерть его племянника на самом деле не была случайной.
— Пусть так. Но я голову даю на отсечение: Артур человек порядочный и честный, — произносит Анджела, с трудом удерживаясь, чтобы не добавить: «В отличие от вас».
— Может быть, мисс Эванс. Но порядочный и честный человек как раз и может стать безумным мстителем, который одержим идеей правосудия.
Нет, Анджела не хочет даже думать, что её любимый Артур может быть убийцей. Слишком это больно. Слишком страшно.